Подняться на башню - Андронова Лора - Страница 23

Некоторое время Баулик переваривал услышанное, пытаясь представить духовного лидера монастыря в столь зловещем месте.

— Значит, пресветлый Юмазис хотел стать чародеем?

— Ты совершенно верно уловил мою мысль.

— Но почему же он стал монахом?

— Долгая история.

— Но ведь у нас впереди много времени? Или это тайна? Да какая там тайна… — Риль криво усмехнулась. — Ладно. Расскажу. Тем более что тебе все равно захочется узнать, куда мы едем и зачем.

Баулик засунул книгу в один из тюков и уселся поудобнее. Все началось много лет назад. Много-много лет назад, когда мы с Юзом протирали штаны в аудиториях Колдодурни. Ты, конечно, слышал о ней кучу разных глупостей — не верь ничему. Учеба в Академии тяжела и — зачастую — невыносимо скучна. Даже обладая недюжинными магическими способностями, без теоретических знаний ты никогда не достигнешь настоящих высот — так и останешься дилетантом, зарабатывающим на жизнь дешевым гаданием.

— А сколько времени длится обучение? — с интересом спросил монах.

— Сроки строго индивидуальны. Кто-то все схватывает мгновенно, на лету, кто-то — нет. Только сам студент может определить момент, когда дальнейшие занятия становятся бессмысленными. По тем или иным причинам. Но и прекрасно усвоенной теории недостаточно. Есть у Академии могучий артефакт — ониксовый обруч, именуемый Грозой. Слабого, плохо подготовленного мага Гроза убивает, но сильного делает еще в десять, в сто раз сильнее!

Чистое сопрано Риль все отдалялось, и Баулик уже не видел ни дороги, ни окружающих ее полей. Невидимой птицей он парил над огромным величественным городом, с восхищением смотрел на ажурные башни дворцов и храмов, на зелень парков и хрустальную синь каналов. Это мог быть только царственный Хан-Хессе столица столиц. Картинка мигнула, и незримый Баулик оказался в темном гулком коридоре. Рядом с ним беседовали двое.

— Итак — решено? Идем к ректору? — произнес голос, который монах узнал бы из хора других.

Говоривший был пресветлым Юмазисом, но совсем молодым, даже юным. Кто бы мог подумать, что пятьдесят лет назад настоятель был широкоплечим крепышом, задорным, беспечным, с неизменной улыбкой на лице?

— В атаку! Нет больше сил терпеть! — патетично вскричала Риль, явно цитируя какую-то поэму.

Они засмеялись и, подталкивая друг друга, устремились к неприметной дверке в конце коридора. За дверью оказалась средних размеров комната, донельзя загроможденная разнообразной старинной мебелью.

— Что, надумали? Надоело учиться, захотелось Грозу примерить? — раздалось откуда-то из недр кабинета, и из-за расписной ширмы появился пожилой орк в синих штанах и сандалиях на босу ногу, Его лысый шишковатый череп покрывала татуировка. — Или, кхе-кхе, так зашли, в гости, на печенье?

— Так точно, господин Наррга! Надумали! — рявкнул Юмазис.

— Да-да, — сказал орк, почесывая голую грудь. — Но, сами понимаете, не все так просто. Мне необходимо удостовериться, что вы не падете замертво, едва надев обруч. Я должен вас проверить. Готовы?

Молодые люди кивнули.

— Готовы они. А может, поработаете еще? Лекции послушаете? Все на пользу пойдет. — Он покашлял. — Не хотите? Я так и думал. Что ж. Раз вы пришли вместе, будет вам одно испытание на двоих.

В комнате будто бы померк свет. Остро запахло речной водой и пряностями.

— Сию минуту в обеденный зал при городских купальнях входит некто Тробан Присс, письмоводитель. Отправляйтесь туда, изучите этого человека и помогите ему.

— Чем помочь?

— Хе. Вот исследуете его и узнаете чем.

Юмазис потер лоб:

— Сколько у нас есть времени? День? Два?

Наррга тоненько, надтреснуто захихикал:

— Какая наивность, кхе-кхе! У вас на это есть целая жизнь. Как справитесь — приходите, посмотрим на результаты. Еще вопросы?

— Почему именно Тробан Присс, ваше президентство? — осторожно спросила Риль.

— Потому что на данный момент он самое несчастное существо во всем Хан-Хессе, — отчеканил орк. — Все. Выполняйте.

Несколько минут спустя Юмазис и Риль входили в здание купален. Обеденный зал был полон, но взгляды обоих студентов мгновенно выхватили из толпы сутулого человечка в буром костюме и нелепой маленькой шапочке с уныло обвисшими полями. Не глядя по сторонам, он поспешно обгладывал индюшачью ножку, то и дело выскальзывающую из его дрожащих пальцев.

— Ярко выраженный психопат депрессивно-взрывного толка, — заметил Юмазис.

Риль кивнула:

— Чего и следовало ожидать.

Ловко лавируя между столами, она подошла к незнакомцу и присела рядом:

— Господин Присс, если не ошибаюсь?

Тот неохотно поднял на нее глаза и поморщился:

— Не ошибаетесь.

— Простите великодушно, что мешаю вашей трапезе… — В голос Риль постепенно вплетались нежные, поющие нотки. — Но мне кажется, вас что-то гнетет. Досадная проблема или, может, страстное желание чего-то несбыточного?

— Что за…

— Быть может, мечта? — Она коснулась кончиками ногтей лба Присса, тот дернулся. испуганно заморгал и замер. По его нездоровому одутловатому лицу разлилось спокойствие.

— Не бойтесь, — шепнула Риль, едва заметными жестами усиливая наведенное состояние доверия и умиротворения, — мы хотим помочь вам.

«У меня бы так не вышло, — с некоторой завистью подумал подошедший Юмазис. — Буквально в один момент такого строптивого дядьку укротила».

— Расскажите нам о себе, — сказал он вслух.

Присс снял шапочку и некоторое время задумчиво ее разглаживал.

— Странно, что вы спрашиваете. Ведь вам ничего не стоит залезть ко мне в голову и переворошить все мои мысли… Впрочем, как хотите. — Он снова поморщился. — Зовут меня, как вы уже знаете, Тробан Присс. Я письмоводитель и переводчик, работаю в конторе достопочтенного Цуки, что в городище Нижнего Двана. Естественно, холост.

— Естественно?

— Естественно. Я ненавижу людей. Гномов, эльфов. Орков. Ненавижу и презираю. Они все, все чего-то хотят от меня, но я им не нужен, никому не нужен. Они приходят ко мне, чтобы я им перевел что-то, какие-то их идиотские письмишки, завещания, прошения, объявления для газетных листков. Крестьяне. Купцы. Мастеровые. Сомнительного благородства господа и их слуги. Они такие разные, у них разные носы, уши, губы, волосы. Кто-то из них умнее, кто-то глупее. Кто-то весь пропах кислым вином. От кого-то отвратительно песет духами, от кого-то — потом. Или потом вперемешку с духами и кислым вином. Они смотрят на меня заплывшими глазками, дотрагиваются до меня своими липкими ладонями. До чего я ненавижу эту лавчонку! Вы спросите: зачем же я там работаю? Я вам отвечу: хочу заработать достаточно денег, чтобы удалиться от дел и заняться ботаникой и селекцией — выводить новые сорта цветов и трав, наблюдать за ними. — Тробан перевел дух и заговорил снова, с еще большим жаром: — А дома… Дома не лучше. Моих средств не хватает даже на то, чтобы купить половину сарая, потому я снимаю комнату в трущобах, насквозь воняющих прогорклым маслом и гнилой морковью. И вы думаете, там я могу насладиться одиночеством? Держите карман шире! По утрам меня будят молочницы. Их грубые, крикливые голоса, дребезжание бидонов связаны у меня с самыми ужасными минутами минутами, когда уходит сон. Ночами мне не дают уснуть вопли гуляк и подзаборных шлюх. А еще есть дети! Вечно орущие младенцы! Невыносимые подростки! На моем этаже живут две большие семьи. И если я ненавижу кого-то сильнее, чем молочниц, подзаборных шлюх и липких клиентов с прошениями, так это детей. Визгливые, невоспитанные, неугомонные создания! От них никуда не денешься, не скроешься…

Из его глаз потекли слезы.

— Я хочу быть один, понимаете? Один! Спокойно изучать жизнь растений. Неужели это так много?! Чтобы никто не стоял у меня за спиной, когда я читаю, пишу или просто размышляю. Чтобы никто не совал свой любопытный нос в мои бумаги! Чтобы никто не глазел на меня — равнодушно, с усмешкой или гадливой жалостью. — Голос Присса понизился до едва различимого шепота. — Никто-никто. Никогда.