Подняться на башню - Андронова Лора - Страница 11

— Кстати о Непостижимом Отце. — Хёльв бросил взгляд на почти догнавших их Мохнатых Тараканов. — А мы вчера все запасы еды употребили?

Финик отечески улыбнулся в ответ:

— Правильно мыслишь, парень. Стоит ли тащить куропатку с орехами и пирожки в Велерию? Там и своих куропаток полно. Кстати, ты идешь с нами дальше или хочешь завернуть в Брасьер?

Тяжело вздохнув, Хёльв посмотрел туда, где между редеющими деревьями уже начинали проглядывать первые дома, втянул носом пахнущий жильем воздух и пожал плечами:

— В Брасьер. Останусь, перезимую. Не может быть, чтобы в таком крупном городе не нашлось для меня подходящей работы.

Покопавшись в карманах куртки, Финик извлек оттуда округлый матерчатый кошелек и протянул его Хёльву:

— Это тебе. На первое время.

— Но…

— Никаких но! Если ты мне откажешь, я страшно разгневаюсь. А в гневе, друг мой, я совершенно собой не владею и творю страшные вещи. Например, рублю миловидных юношей на мелкие кусочки, невзирая на их тяжелую депрессию. — Для вящей убедительности Финик помахал перед носом Хельва тупым складным ножом. — Потом, конечно, я буду страшно раскаиваться, возможно, даже пророню несколько скупых разбойничьих слезинок, но твоим разрозненным фрагментам это уже не поможет.

Хёльв рассмеялся и сунул кошелек за пазуху:

— Тогда беру. Но только из-зa того, что не хочу взваливать лишний грех на твою злокозненную душеньку.

Несколько часов спустя Хёльв уже был в Брасьере.

Триста лет назад здесь не было ничего. Не было большого бестолкового города, не было шумных торговых улиц и солидных ростовщических кварталов. Не было ни крепостных стен, ощетинившихся заостренными кольями, ни высоких сторожевых башен. Триста лет назад здесь лежала огромная пустошь, окруженная редкими лиственными лесами. Называлось это место незамысловато — Плешь. Невдалеке вилась заброшенная дорога, по которой можно было брести три дня кряду, так и не встретив ни единого живого существа. Долгие годы дремала Плешь в скучном одиночестве и могла бы так продремать до скончания веков, но премудрая Амна, Матерь всего сущего, распорядилась иначе.

Случилось так, что жена Самодержца государства Самарагд — прелестная юная Рамана — без памяти влюбилась в купца из знойной Агемии и сбежала с ним от венценосного мужа. Сей легкомысленный поступок взбалмошной красавицы имел серьезные политические последствия: будучи человеком неглупым, Самодержец понимал, что объявление войны Агемии равнозначно самоубийству, потому перенес всю тяжесть своего гнева на странствующих торговцев. Хорошо вооруженные конные патрули курсировали теперь вдоль границ страны, время от времени принимаясь хватать и ковать в цепи черноволосых южных купцов. Пленники доставлялись терзаемому ревностью Самодержцу, который в зависимости от того, сколь сильно в этот день давили на его голову новообретенные рога, то приказывал сдирать с них живьем кожу, то сажать на гигантские муравейники, то просто топить в ослиной моче.

Широкий, удобный тракт, соединявший жаркие континентальные страны с океанским побережьем, стал совершенно непригоден к использованию, поскольку значительная его часть пролегала по территории Самарагда. Тогда-то и вспомнили про старую дорогу, огибавшую негостеприимное ныне государство Самодержца. Мимо Плеши потянулись торговые караваны, и безлюдное место начало оживать. Первым на пустоши обосновалось семейство предприимчивых гномов. Заручившись соответствующими разрешениями, они вырубили прилегающий к дороге лес, и вскоре на расчищенном участке вырос высокий, в керамском стиле, терем с яркой жестяной крышей и множеством остроконечных башенок. Красочная вывеска гласила: «Брасериус — обитель тепла и света для усталого путника». Обитель тепла и света — а в просторечии постоялый двор — пользовалась большим успехом среди усталых путников. Впрочем, одной усталости было недостаточно: чтобы найти приют в «Брасериусе», требовалось также наличие туго набитой мошны.

Тем временем в соседней Велерии произошло страшное бедствие. Невиданно обильные дожди, случившиеся в пору таяния льда, привели к тому, что вышла из берегов река Селень, затопив несколько прибрежных городов и не поддающиеся исчислению деревни. В столице княжества под водой оказались все первые этажи зданий, в том числе знаменитый на всю округу Охотничий Зал Верховного Дворца. Князь Есинор, день за днем наблюдавший, как безвозвратно портится уникальная роспись стен и отсыревает тонкая лепка главной достопримечательности его страны, созвал нескольких приближенных колдунов и приказал им любыми силами немедленно вернуть распоясавшуюся реку в положенное ей русло. Не имея времени изучить проблему и составить подобающее случаю заклинание, напуганные возможной расправой, колдуны решились на последнее средство. В течение нескольких часов из лучшего черного дерева был сооружен великолепный алтарь. Шестьсот овец, шестьдесят быков и шесть юных девушек были принесены в жертву Ристагу Мрачному с единственной отчаянной мольбой — усмирить реку. И Ристаг внял мольбе. Не прошло и мгновения после завершения ритуала, как земля содрогнулась. Русло Селени словно провалилось вглубь, затягивая в себя воду. Верховный Дворец ликовал ровно два дня, по прошествии которых стало известно, что божественный катаклизм вызвал смещение горных пород в истоках реки и могучий ключ, давший ей жизнь, теперь бьет в другом направлении. Селень не пересохла совсем, но обмелела настолько, что серьезное судоходство стало невозможным. Велерия, всегда полагавшаяся на свой флот и не имевшая хороших наземных путей, оказалась отрезанной даже от ближайших стран.

— Коварный Ристаг посмеялся над нами! — в отчаянии кричал князь. — Не верь Ристагу, мольбам внимающему!

Но делать было нечего — пришлось строить дороги. Первая из них вела, конечно, в царственный Хан-Хессе. И вышло так, что кратчайший путь из Велерии в великолепную столицу всех столиц лежал через уже знакомую нам пустошь.

Пролетело несколько спокойных лет, прежде чем судьба Плеши изменилась окончательно. Место, ставшее пересечением двух крупных торговых трактов, привлекало к себе все больше и больше народа. Возле «Брасериуса» возникли многочисленные домики, трактиры, конюшни и лавки. В сопровождении монахов и свиты прибыл служитель Матери всего сущего Амны и принялся возводить храм и приют для детей-сирот. Вскоре разношерстный поселок, именуемый его жителями Брасьером, разросся настолько, что получил право называться городом.

И снова высокая политика вмешалась в жизнь бывшей пустоши. Самодержец Самарагда, давно с неодобрением взиравший на рождение новой метрополии, во всеуслышание заявил, что Плешь и прилегающие к ней леса всегда были исконно самарагдскими, стало быть, и Брасьер является его законным вассалом со всеми вытекающими обязанностями — повиновением, уплатой налогов и предоставлением рекрутов в общее войско.

— Каков нахал, — переговаривались постоянные посетители «Обители усталого путника», — налогов ему подавай! Звонкой монеты захотелось!

— Наших детушек — и в солдаты? Ни в жисть не позволим!

Самодур проклятущий!

— Ослиной мочи ему, а не звонкой монеты!

Затем голубиной почтой было получено послание от князя Велерии.

Столь солидные и состоятельные негоцианты, как уважаемые жители города Брасьера, нуждаются в надежной защите от обнаглевших и до чужого добра жадных правителей соседних стран, — гласило послание. — Посему мы, милостью Непостижимого Отца правитель Великой Велерии, великодушно берем вас под свое покровительство и включаем в состав государства нашего в качестве провинции. В знак благоволения посылаем вам Особый Княжеский полк. Извольте принять его с подобающим почтением…»

Город гудел, как растревоженный улей. Кто-то порывался бежать в леса, кто-то призывал браться за оружие и отстаивать родные стены. Городской голова Синица, человек добродушный и от военных дел весьма далекий, повелел копать рвы и возводить укрепления, дабы оборониться от захватчиков. Однако все приготовления оказались излишними: полк вошел в город буквально следом за посланием. Разбойного вида солдаты вели себя на удивление пристойно — дома не поджигали, лавки не грабили, полногрудых купеческих дочек в темных подворотнях не тискали. Предводитель войска — генерал Рубелиан — лично явился в «Брасериус», дабы выразить почтенным торговцам свое всемерное уважение и восхищение, чем чрезвычайно им польстил.