В поисках Белой ведьмы - Ли Танит - Страница 25

Позади я услышал свое имя, произнесенное шепотом. Это было не то имя, которое я себе выбрал, а то, которое дало мне мое племя.

Тувек.

Я медленно повернулся, не желая видеть, оставив неотмытый нож в ножнах, зная, что он мне не пригодится.

За дверью был зал, уходивший в глубь дома; скудный свет проникал сквозь дыры в стенах, ничего нельзя было разглядеть, лишь в дальнем конце виднелось белое сияние. Я не мог рассмотреть, что это, но пока я смотрел, сдерживая дыхание, в воздухе появились и поплыли мягкие нити, которые цеплялись за неровные стены, разрушенный потолок; наконец они начали обвиваться и вокруг меня. Огромная паутина. А в центре ее, в бледном сиянии – паук?

Я пошел туда, по направлению к белой сердцевине паутины. Это произошло не столько по принуждению, сколько по злому, отчаянному убеждению, что другим путем мне отсюда не уйти.

Нити паутины лопались под моим напором и снова соединялись, крепко обматываясь вокруг меня. Теперь я мог видеть нечто в бледном свете в самом центре сияния. Я понял, что ждал этого с того момента, как проснулся и увидел Лели, сидящую в ногах моего ложа и рассказывающую мне мои сны.

Я предчувствовал, что найду Уастис, и забросил свои сети для нее. Но с годами, равными всей моей жизни, она стала более коварной и вполне могла приготовить свое оружие. Какое же место могла выбрать моя мать, более укромное, чем Бит-Хесси на болоте? Какое царство могло быть для нее лучше, чем это гнилое, прячущееся, горящее желанием мести?

Она была в два раза меня старше или, может быть, немного больше, но выглядела, как я и подозревал, еще более старой. Ее лицо, как всегда, было закрыто, но на этот раз по хессекским обычаям покрывалом из плотного белого шелка, а руки и шея оставались обнаженными; жилистое, грубое, белое тело присохло к костям, а под платьем обозначились две иссохшие груди, которые никогда меня не кормили. Ее белые волосы были заплетены и уложены при помощи серебряных заколок, а длинные ногти на руках окрашены в цвет умирающего огня.

Я не мог вымолвить ни слова. Я поклялся убить ее, когда найду, но я был беспомощен. Я таращил глаза, как идиот, а она говорила, эта ведьма, и ее голос был юн, свеж и прекрасен, и он был тверже синего металла.

– Моя ненависть помогла мне избавиться от твоего отца. Тебя я тоже могу убить. Если только ты не согласишься служить мне.

– Если тебе нужна моя служба, тебе следовало оставить меня при себе.

– Ты был его проклятием для меня, – сказала она.

– И сейчас то же самое.

– Хессек мой, – сказала она. – Повинуйся мне. Веди моих людей к победе, и я сохраню тебе жизнь и вознагражу тебя.

Внезапно мой мозг ожил. Я понял.

– Отребье, – сказал я. – Они – отребье. Отбросы. Хессек ничто для Уастис, кошки-богини Эзланна. Это еще один трюк жрецов Шайтхуна. – Прежде чем я успел договорить, моя рука дернулась к ней и сорвала покрывало с ее лица. Я отскочил назад, мои глаза чуть не вылезли из орбит. Это было совсем не женское лицо, а морда белой рыси, мех ее шкуры задел мою ладонь, когда я срывал то, что ее закрывало; я почувствовал резкий запах из ее рта. Бледно-зеленые радужки – как разбавленный нефрит, на коричневых зубах – пятна старой крови.

Я знал, что это обман зрения, но все до последней детали выглядело очень натурально. В панике я вытащил нож из-за пояса и воткнул его в поблескивавший правый глаз. Реальность встретилась с нереальным, когда нож вонзился в ткань, и она вскрикнула. И исчезла. Дрожащая сеть стала тем, чем была: паутиной. Ничего не осталось от паука – колдуньи – кошки – королевы. Нож валялся на полу, но он был в свежей крови.

Я вышел наружу под дождь и, пройдя вниз по залитой водой улице, легко попал на берег к причалу. Так же легко я нашел и лодку – их было около десятка, стоявших в тростниках на берегу. Я взял весла и выгреб в лагуну. Густая вода разбегалась журчащими кольцами под дождевыми каплями. Гроза отодвинулась на север. Я больше не боялся, что заблужусь в многочисленных протоках дельты. К океану меня вел инстинкт, подобный тому, что с наступлением холодов ведет рыбу в теплую воду. Кроме того, глупым, необдуманным действием – ударом кулака испуганного дикаря – я разорвал паутину Старого Хессека. Я уйду, прежде чем она будет связана снова.

Но дела между нами закончены не были.

Дождь перестал, папирусная лодка скользила к морю между гигантскими стройными деревьями, а в опустевшем небе нарисовали красноватый охотничий лук месяца.

Хотя карта, которую они мне показали, была только иллюзией Уастис, я был в мрачном убеждении, что она где-то поблизости. Я видел ее руку в коварстве Старого Хессека, отрава ее очарования – это тот источник, которым они могли пользоваться. Конечно, ей были безразличны устремления Бит-Хесси, но она могла воспользоваться ими, чтобы уничтожить угрозу, которой для нее был я. Она знала, что я буду искать ее, и на моем пути она расставила ловушки. Да, она дала мне урок.

А о Крысиной норе я вот что подумал: если она выжидала, что я споткнусь, так пусть теперь сама бережется, эта сука.

Примерно через час тростники расступились, воздух дохнул запахом соли, рыбы снова выпрыгивали из воды, а далеко на востоке драгоценным инеем сверкал Бар-Айбитни.

Глава 10

Я пустился в обход города и порта так же, как это делали мои хессекские проводники в предыдущем путешествии, так как любое судно, идущее из Бит-Хесси, могло возбудить подозрение масрийской стражи. Чистые мраморные стены, дворцовые парки, изысканно украшенные площадки масрийских храмов протянулись вдоль всего берега к востоку от залива Храгона, и у меня не было другого выбора, как выйти на берег в саду какого-то храма. Там, вдыхая аромат ночных алых лилий, я продырявил папирусную лодку и затопил ее в черной воде у пристани храма.

В саду я встретил священника в красном одеянии, который обратил на меня не больше внимания, чем на крадущегося кота. Наверное, после заката сюда часто приходили верящие, а еще чаще, похоже, любовники, назначавшие свидания в кустах.

Было около полуночи, когда я добрался до своего дома и обнаружил, что во двориках нет света. В любое время ночи в Пальмовом квартале это было неестественно, поэтому я вошел с осторожностью. В этом не было нужды: насилие побывало здесь до моего появления.

Наружные двери были сорваны с петель, над внутренними надругались подобным же образом. Везде валялись содранные занавеси и черепки разбитых сосудов, а черный пес, которого держал один из моих охранников-моряков, с перерезанным горлом валялся в канаве на улице – забота уборщиков мусора. Не осталось и следа от Кочеса и моих людей, а о судьбе женщин можно было только догадываться.

У меня было столько врагов, что я не мог с уверенностью сказать, кто были эти гости. Я стоял оглядываясь, когда услышал какой-то звук, а обернувшись, увидел у своего локтя маленькую фигурку – одну из девушек с кухни.

– Мой господин, – пролепетала она, – о, мой господин!

Ее заплаканное лицо было искажено слезами и страхом, она боялась даже меня. Я усадил ее на широкий край фонтана и дал глоток куиса из серебряной фляжки, которую проглядели погромщики; большинство других ценностей и спиртные напитки исчезли. От изумления, что ей прислуживает хозяин дома, девушка пришла в себя и без вступлений поведала мне о том, что случилось. Беда явилась в предрассветные часы, когда она уже готовилась зажечь огонь в печи и наносить из общественного колодца воды в чан для мытья. Охранники-хессеки перешептывались и вообще вели себя странно (скорее всего, подумал я, они прослышали, что меня увезли на болото). Однако несмотря на возбуждение, а может быть, из-за него, часовые не были настороже. Наружные ворота вдруг распахнулись, и двор был запружен чужими людьми. Они звали меня, но, не получив ответа, выдернули перепуганных домочадцев из постелей или из уголков, куда те попрятались. Девушка многого не видела. Привыкнув к неприятностям с нежного возраста она нашла укрытие в большом чане, который питал краны в ванной. Этот чан был ей хорошо знаком – по утрам она должна была приносить девять кувшинов воды из колодца, чтобы наполнить его. Ночью он был наполовину пуст, и она, свернувшись в нем, прислушивалась к звукам погрома. Чужаки избили Кочеса и хессеков и забрали их с собой, обыскали все комнаты, а потом обшарили и соседние дворы. Не найдя меня, они обратились к моей собственности: выпили спиртное, изнасиловали женщин из кухни, которые, как пуритански заявила девушка, будучи все как одна шлюхами, недвусмысленно выражали одобрение и удовольствие. Наконец, когда все стихло, моя девушка набралась храбрости и вылезла из чана. Она нашла кругом хаос, как и я, и никого, кроме нескольких перепуганных соседей, большинство из которых разбежалось. Она осталась, чтобы предупредить меня.