Сабелла - Ли Танит - Страница 15

Они были прекрасны, эти розы. Я не знала, что с ними делать. Надо было уничтожить их, потому что их прислал Джейс, потому что так присылают врагам отравленные платки и перчатки.

Но они были не отравой, а воплощенным очарованием. Так что я сцедила воду и поставила их в одно из керамических кашпо матери. Когда он придет, я любезно поблагодарю его.

Потом я села ждать на кухне. Сквозь штору на окне были видны сломанные качели и апельсиновое дерево, под которым тот тип избил, изнасиловал меня и ушел живым. Как же его звали?

Посыльный из цветочного салона давно уехал, но теперь, похоже, вернулся — в прихожей раздался звонок. Руки мои дрожали, сердце отчаянно колотилось. Но за дверью вновь оказался не его силуэт.

— Мисс Кервак, вам ящик вина.

Итак, Джейс Винсент прислал мне ящик вина. Это обошлось ему в две сотни кредитов. Я не впустила посыльных, приказав им оставить вино на крыльце.

Прежде чем они уехали, я достала розы из кашпо и положила рядом с вином. Я даже не стала отрицать, что моя фамилия — Кервак. Записки опять не было.

Я сидела на паркете в холле, у стены, куда не доставало кровавое пятно витража, и ни о чем не думала. Сердце билось редко и тяжко. Вино пьют на похоронах.

Звонок.

— Мисс Квит?

Во мне что-то надломилось, и я расхохоталась. Это же смешно, это же весело! Он прислал мне плюшевого медведя — трехногого и белого. Если расстегнуть такому мишке брюхо, внутри окажется флакончик духов в коконе из белого атласа. Глаза у медведя были холодные. Холодные синие глаза. Как у той змеи.

Я закрыла дверь, скорчилась и попыталась вызвать рвоту. Но внутри было сухо, как в выжженном солнцем канале.

Наверное, он все же не был уверен, что я виновна. Я все еще могла притвориться честным ничтожеством и позвонить в полицию Озера Молота. Поэтому он облекал свои угрозы в форму даров, на которые я не могла бы пожаловаться. Благовония, которыми умащивают мертвецов. Ладан и мирра.

Потом я снова томилась ожиданием. Весь день. Порой дом потрескивал, и мое сердце начинало бешено колотиться. Можно было бы позвонить Борову: «Дядюшка, вы юрист. Понимаете, меня преследует один человек…» Но Боров не станет слушать, а если прислушается, то захочет узнать больше. Слишком много.

Когда он вернется, у тебя не будет выбора, Сабелла. Тебе придется убить его. А значит, ты встретишь его любезно и станешь смотреть, как он, подобно всем прочим, поддается действию магнита. Все, что от тебя требуется — это хоть ненадолго возжелать его. Разве это так трудно? Его кожа — гладкая и золотая, как теплое дерево, без единого изъяна, его волосы — черный агат. Его кровь — кроваво-алая. Воздух, чтобы дышать, Сабелла. Воздух…

И все же, все же… Что-то в нем пугало меня. Мне не хотелось прикасаться к нему, даже просто пройти слишком близко. Я боялась его.

Подумай о мужчине под апельсиновым деревом. Ты могла уничтожить его в любую минуту, но сдержалась — не потому, что боялась, хотя ты была в ужасе, но потому, что не хотела брать грех на душу. Помнишь?

Джейса ты можешь убить. Это не грех, а самозащита.

Когда он вернется.

На крыльце в лучах закатного солнца сверкало вино, увядали розы, таращил глаза медведь. Поднялся ветер, как в тот день, когда я вернулась из Ареса. День, вечером которого меня отыскал Сэнд.

Пепел к пеплу, прах к праху. Песок… к песку.

Но Джейс — не прах, не песок, не агат, не дерево и не бронза. Он — кожа, кости, мышцы, сухожилия, ферменты, атомы. Его никто не выдумал. Он настоящий.

Больше я не стану открывать дверь. Я оставила охранную систему включенной, поднялась наверх и легла на кровать под газовым пологом.

Отче наш…

Я задремала… Вдруг оказалось — в комнате стоит чернильная тьма. Ночь внутри и снаружи. Шум. Кто-то внизу долбился в стеклянную дверь. В наше время стекла не бьются — если только их специально не делают бьющимися. Он не может не знать этого. И все же зачем стучать, если есть звонок?

Я лежала и ждала, когда стук стихнет. Но он не прекращался. Что ж, я смогу перетерпеть шум. Хоть все кулаки себе в кровь отстучи, ублюдок.

А потом уши резанул высокий девичий крик.

Я рывком села, сбросила ноги с кровати. На некоторые вещи всегда реагируешь совершенно предсказуемым образом, как тот пятнадцатилетний посыльный. Если на моем крыльце кричит девушка — значит, что-то стряслось. Однажды в Озере Молота меня прямо посреди улицы начала допрашивать полиция, потому что в баре, из которого я вышла, подрались две девицы. Девушка на крыльце продолжала вопить, и теперь я сумела разобрать, что она повторяет одно и то же: «Эй! Эй! Эй!».

У меня уже давно выработалось умение видеть в темноте. Света звезд мне было достаточно, чтобы через окно наверху увидеть на крыльце силуэт — на сей раз белый, — прижавшийся к стеклу двери. Она не увидела меня, эта кричащая девица, и вновь начала долбиться в дверь — громко, настойчиво.

Это он подослал ее. Она была на крыльце, там же, где цветы, вино и медведь с благовониями в брюхе. Страх снова всколыхнулся во мне, словно оркестр грянул.

Стук все продолжался, сделавшись каким-то назойливым контрапунктом.

— Эй! Эй!!!

Я сбежала вниз по лестнице, хотя не собиралась никуда бежать. По пути стукнула кулаком по старомодному выключателю на стене — пестику в бутоне лилии. Свет залил холл, выплеснулся сквозь стекло двери. Мои зрачки сузились до предела, но я по-прежнему видела ее. Там, на крыльце была — я. Сабелла, какой она была в шестнадцать-восемнадцать лет. Платье с глубоким вырезом, слой светлой пудры на лице и плечах, выбеленные волосы, красные ногти. Роковая соблазнительница, женщина-вамп (прошу прощения за каламбур) — шлюха с Озера Молота. Откуда он узнал, как я выглядела в семнадцать лет?

Я нажала кнопку, дверь широко распахнулась, и я оказалась лицом к лицу с собой. Глаза в глаза. Нет, она не была моей точной копией. Она была воплощением моего прошлого, и только. Моего прошлого, которое никогда не кончится.

— Эй! — повторила она со странной смесью замешательства и возмущения. — Это что, называется вечеринкой? — и скорчила рожицу, передразнивая меня. Неужели я действительно так выгляжу? Отступив на шаг, девица громко и капризно бросила в темноту: — Дже-ейси!

Должно быть, они шли пешком от шоссе, потому что машины, которая перегородила бы подножие крыльца, не было. Но когда Джейс вырос из-за резных перил, он перегородил его собой. Он опять был во всем черном, но уже в другой одежде, темных очков не было, только глаза блестели, как черное стекло.

— Ба! — сказал он. — Да это же моя подружка Джезабель!

Я стояла в дверях. Силовое поле было включено, Джейс видел его слабое мерцание и понимал, что дальше ему не пройти.

— Она расположена принимать гостей? — осведомился он.

— Вроде нет, — заявила девица.

— А как же мой аванс? — возмутился он. — Джезабелла, я-то думал, что застану тебя смакующей мое вино, нюхающей мои розы и благоухающей, как бутылка за шестьдесят кредов. И смотри, — он продемонстрировал мне толстую пачку банкнот, какие теперь редко увидишь в наш век чеков и электронных карт. — Вот тебе следующий взнос. Потом будет еще. Или с тех пор, как тут побывал мой братец, цены подскочили?

Я не стала отвечать. До девицы неожиданно дошло, что ей подсунули конфету с горькой начинкой.

— Дже-ейси! Ты говорил, что тут будет вечери-инка!

— Заткнись, — дружески сказал он ей. — Если только не хочешь напомнить этой леди, почем нынче шлюхи в Озере Молота.

— Дже-ейси…

— Боишься, что она кому-нибудь позвонит? Например, патрульным? Не позвонит. Только не старушка Джезабелла. Мне о ней младший братец рассказывал. Та еще штучка. Делает это, как никто другой.

— Никто не может делать это, как никто другой! — с неожиданным апломбом заявила ему проститутка.

Джейс протянул руку — невзначай, будто хотел коснуться меня, и силовое поле зашипело, готовясь противостоять ему. Он улыбнулся мне столь же любезно, как в прошлый раз, потом наклонился и подхватил ящик с вином — легко, как если бы тот весил раза в четыре меньше, чем на самом деле. Кивнул девице: