Декаданс - Андрианова Анна - Страница 6

– Серж, а как ты думаешь, зачем люди продолжают жить вместе, если их уже больше ничего не связывает, кроме совместного быта, общих друзей и привычек? – вдруг выпаливаю я и сама пугаюсь этого вопроса.

Мы не можем не то что искренне заниматься сексом, а просто искренне разговаривать. Я не могу рассказать ему о своих мыслях, в горле как ком застрял.

– Одиночество – очень хорошая штука, когда есть кто-то рядом, кому можно о нем рассказать! – нравоучительно улыбается Серж.

Он любит учить меня, наставлять, так сказать, на путь истинный. Но как он может чему-то меня научить, если он даже меня не чувствует? Не понимает, что у меня на душе? Мы живем друг с другом столько лет, но так и не знаем друг друга. Коммуналка, где соседу кажется, что он знает меня.

– Люди боятся одиночества. Вон Мамонские неделями друг с другом не разговаривают, секса у них нет уже несколько лет. Они на нас все время смотрят и завидуют! – он наливает себе бокал вина и вытягивает ноги на столе.

Я смотрю на его пушистые коленки, и почему-то именно они наводят меня на мысль «так больше продолжаться не может». В какой-то момент мы стали чужими друг другу. Может, из-за моей каждонедельной лжи, а может, из-за его слепоты и бесчувственности? Из-за того, что он ни разу не пытался даже заговорить со мной об этом. Делая вид, что все хорошо, все идет как надо, как обычно!

– Мамонские общаются как кошка с собакой, иногда, кажется, они ненавидят друг друга, а разводиться не собираются, общие дети, общий бизнес, общий дом, друзья. Они так долго и мучительно строили этот свой мир, что сейчас у них уже нет сил сломать его и строить заново с кем-то другим.

– Но ведь ты не раз говорил мне, что нет ничего невозможного? Что Москву покорить так же легко, как светскую стерву, она лишь нагоняет страх своим неприступным видом, а на самом деле мечтает о покорителе.

– Да, но когда ты покорил, добился и понял, что не этого хотел и все получается не так, как ты ожидал, ты разочаровываешься. Разочарования – тяжелый багаж, давящий на плечи, с ним очень сложно жить, невозможно скинуть. Вряд ли ты пойдешь с ним брать Рим, в лучшем случае сил останется на колхоз.

– А что, Серж, лучше жить в руинах развалившегося мира, наполненного разочарованием, в развалинах?

– Люди больше всего на свете боятся одиночества!

– А ты боишься?

Серж самодовольно щурится.

– Нет, я самодостаточен. Я не знаю, чего я боюсь. Думаю, что ничего.

– То есть для тебя не было бы проблемой жить одному, ну, скажем, какое-то время?

– Ты же знаешь, я всю жизнь считал, что семья у человека должна быть одна. А остальное второстепенно. Так что благодаря тебе мне холостяцкая жизнь не светит.

Пустой разговор, искусственный, неужели он не понимает, как мне больно, как я хочу закричать? О том, что не понимаю, что происходит с нами, со мной, с нашими отношениями?! Домашний философ. Легко анализировать других, но как сложно препарировать себя!

Он наклоняется ко мне и чмокает в щечку. Вместе невозможно и врозь никак! Может, у нас такой же искусственный мир, как у Мамонских, а мы все никак не хотим этого замечать?

– Сержик, давай отдохнем, друг от друга, – вместо того чтобы поцеловать его в ответ, обливаю холодным потоком слов. Мне нужно разобраться в себе. Переходный возраст, наверное.

Я должна понять, как нам жить дальше. То ли мне снова изучать азбуку, то ли Сержа как-то быстрей научить читать книги?

– Что-о-о??? – зрачки Сержика расширяются, он хмурит брови и начинает тяжело дышать.

Не знаю другого такого человека, который в считанные секунды умеет трансформироваться из добросердечного хомячка в дикобраза.

– Милый, это не надолго, я поживу на даче, ты здесь. Я как раз давно не была в отпуске. И заметь, не разу не была в нем одна.

Я вопрошающе улыбаюсь, надвинув на лицо маску мольбы. Совсем не хочется его обижать, совсем не хочется портить ему настроение, но так же совсем не хочется себя и его делать несчастными.

– Кто он? – повысив голос, спрашивает Сержик.

Он нервно прикуривает сигарету, скрещивает могучие руки бывшего баскетболиста на груди, и пелена дыма прячет его гневные глаза от меня. Серж страшен в гневе.

А мне смешно. Что это за детский сад?!

– Никто, милый. Мне нужно побыть одной, разобраться в себе.

– Н-н-да! Конечно! Я сразу понял, что тут что-то не то, – пепел с сигареты падает, не вынимая ее изо рта, как криминальный авторитет, Серж продолжает наезд. – Знаешь, когда жена изменяет мужу, то она, во-первых его не хочет, во-вторых, ей стыдно за свою измену и поэтому, чтобы отвлечь свою совесть от себя, она перекладывает свой гнев на него. Начинает критиковать, раздражаться. Каждый раз, глядя мужу в глаза, она думает: просечет – не просечет, узнает – не узнает. Вот я все и узнал. Я догадывался! Хватит из меня лоха делать!

Я, беспомощная, тихо вжимаюсь в диван и молчу. Словесный понос Сержика не остановить. Я знаю своего мужа как облупленного.

– И давно это у вас? Давно ты мне врешь? Да уже несколько лет у нас с тобой секс случается только после того, как я настою на этом. Вот! – он нервно дергает рукой и, затушив сигарету, прикуривает следующую.

Уставился мне в глаза как следователь на допросе, его милое и родное лицо перекосила гримаса негодования, на лбу появились морщинки, щеки стали помидорно-пурпурными.

Он наклоняется ко мне, и свет лампы отражает спеленький маленький прыщик на его груди. Я тянусь к нему, чтобы выдавить. А что делать в такой ситуации? Только давить прыщи. Он не понимает меня. А я настолько не знаю своего мужа, что не могу членораздельно донести до него свое желание просто побыть одной, просто разобраться с тем что происходит!

– Убери руки! Не пытайся увильнуть, знаю все эти примочки. Кто он, я спрашиваю?!

– Сержик, у меня никого нет! Никого, кроме тебя! – тихим шепотом обороняюсь я.

Сержик же предпочитает истерить.

– Не ври! Лучше скажи правду, правда очищает отношения. Тебе самой станет легче, – он нервно расхаживает по комнате взад вперед.

– Сержик, я тебя люблю и верна тебе. Мне просто нужно разобраться. Разобраться в себе, понимаешь?

– Ты унижаешь мое мужское достоинство! Нарастила рога, а теперь не признается!

Серж в бизнесе и обществе – человек уважаемый. Все называют его Сергей Владиславович, восхищаются его управленческим талантом и при первом же удобном случае пресмыкаются. Но дома мой Сержик – плюшевый мишка, забавный и игривый ребенок, нравоучительно вещающий о жизни. Когда он обижается, то поджимает губки, надувает щечки и опускает глазки. Смотреть на него – просто умиление. А на работе – ну прямо царь и бог, крутой владелец телекоммуникационной компании, на кривой козе не подъедешь. Обожаю я его, обожаю в нем то, что может он совмещать в себе наивного ребенка и храброго рыцаря. Может стучать кулаком по столу, употребляя в речи только глаголы в приказной форме, а после восьми вечера смеяться над мультиком и эмоционально аплодировать футболистам, забившим гол. По утрам Сержик недовольно размазывает по тарелке полезный для здоровья геркулес, а вечером в ресторане со знанием дела запивает мидии белым вином, виртуозно подтирая пухлые губы салфеткой.

– Ты самый лучший мужчина на свете. Ты такой единственный, уникальный! – под впечатлением от воспоминаний произношу я.

Самолюбие мужа начинает успокаиваться.

– Не надо мне льстить! Ты унизила меня!

Он вдруг замолкает. Он не верит мне. Он шокирован, зол, расстроен. Мне уже совсем не смешно.

– Сержик, я не хочу тебе ничего доказывать, ну понимаешь, мое достоинство унижает то, что ты мне не веришь. Неужели и вправду думаешь, что я тебе изменяю, неужели за столько времени совместной жизни ты так и не научился чувствовать меня, понимать, верить?

Он подходит ко мне, кладет свои теплые большие ладони мне на плечи и резко нажимает. Больно. Черт побери, очень больно!

Я смотрю ему прямо в глаза, в такие знакомые, как мне казалось, известные, и пытаюсь понять, почему он обвиняет меня в измене. Это же глупо! У меня и в мыслях такого не было.