Время для Шерлока Холмса - Дворкин Девид (Дэвид) - Страница 18

За эти дни я почти не видел Лили, разве что пару раз и то вдалеке, но, разумеется, много времени проводил в компании рабочего, которого приставили меня охранять. Я знал, что он местный сторож, поскольку мне об этом сообщил Мориарти.

— Он отличный парень, — заявил профессор, передавая меня в руки охранника, — работал тут ещё на старых хозяев. А после того как я здесь обосновался, — продолжил он, желая продемонстрировать своё влияние даже на самых посредственных и никчёмных своих приспешников, — этот человек, Шон Хадвелл, прибыл из Солт-Лейк-Сити с инспекцией от лица старых владельцев, поскольку регулярно выполнял такую проверку, присматривая за пустующим зданием. Мои люди застали его врасплох и схватили, и Шон быстро и весьма предусмотрительно переметнулся на мою сторону.

Я неоднократно пытался завязать беседу с самим Шоном Хадвеллом, но безуспешно. Он был воплощением молчаливости; кроме того, его верность новому хозяину казалась абсолютной и непоколебимой. Это был высокий и худощавый человек, типаж американского рабочего скорее века девятнадцатого, чем двадцатого, всегда одетый в комбинезон из синей джинсовой ткани и широкополую шляпу, столь популярную в США среди рабочих всех профессий. Спереди на шляпе красовалась эмблема производителя крупного оборудования — стилизованный олень, замерший в прыжке. Сторож всегда надвигал шляпу на лоб так низко, что его глаз не было видно и даже открытая часть лица находилась в тени, поэтому я толком не представлял, как он выглядит.

Можно было подумать, что Шон знает по-английски всего три фразы: «угу», «неа» и «тихо, мистер». Я спрашивал, знает ли он о планах Мориарти, а в ответ раздавалось: «Угу». Все подробности? «Угу». Неужели его не беспокоит то, что он фактически помогает убить президента и подвергнуть опасности собственную страну? «Неа». Когда я начинал упорствовать в расспросах больше, чем Шон Хадвелл мог выдержать, то он рявкал: «Тихо, мистер!» Моя слабая надежда переманить на свою сторону этого настоящего сына Америки и обрести в нём союзника растаяла как дым, поскольку все попытки пообщаться или игнорировались им, или грубо пресекались.

Итак, меня лишили разговоров. Читать было нечего, поскольку, увы, тот роман о Средневековье, которым я увлёкся, потерялся. У меня оставалась масса времени, чтобы подумать о Мориарти, о себе, о том затруднительном положении, в котором я оказался по собственной глупости и беспечности, о Лили Кантрелл (в эти размышления я старался не слишком углубляться) и, наконец, о Шерлоке Холмсе, о том, где он сейчас и что делает. Пока что я не заметил на соляном заводе никаких следов его пребывания. Разумеется, если бы представилась возможность, он связался бы со мной, но при попытке найти и спасти меня люди Мориарти схватили бы его, и тогда злобный профессор не замедлил бы явиться и сообщить о победе. Так что я пришёл к выводу, что Шерлок Холмс не проникал в это здание и, возможно, совершенно не в курсе, где мы с Мориарти находимся. Времени на то, чтобы спастись и нарушить планы Мориарти, оставалось всё меньше, и я поддался отчаянию.

Но, даже пребывая в отчаянии, я не мог подавить в себе или проигнорировать сугубо медицинский интерес к профессору Мориарти. Судя по его поведению и словам, желание убить президента США имело мало общего с названной им причиной. Существовало множество оснований полагать, как я уже говорил и самому Мориарти, что убийством президента он вовсе не добьётся ожидаемых результатов, как случилось и после убийства премьер-министра. Блестящий ум профессора должен был предусмотреть все приведённые мной доводы против ещё до того, как они пришли в голову мне, но Мориарти отклонил мои аргументы почти с бешенством. Я читал исследования личностей убийц глав государств. Исключая редкие случаи, когда причины убийства действительно коренились в политике, чаще всего преступники были одного сорта: несостоятельные неудачники с завышенной самооценкой, которые проваливают все свои начинания и не способны толком любить и принимать любовь. Они перекладывают вину за собственную несостоятельность на общество, винят всех остальных в своих неудачах и наносят удар по высокопоставленному лидеру, обычно выбирая такого человека, которого народ обожает за моральные качества.

Хотя порой подобная картина казалась мне слишком поверхностной и в чём-то упрощённой, и пусть даже личность профессора Мориарти не совсем вписывалась в неё, я размышлял, применима ли к нему та идея, что лежит в основе данного психологического портрета. Несмотря на то что ещё в молодости он за свои научные труды удостоился учёных степеней, факт остаётся фактом: Мориарти забросил многообещающую академическую карьеру по неизвестным причинам, чтобы вести преступный образ жизни. Но даже здесь он в итоге не преуспел, поскольку Шерлоку Холмсу удалось сначала подорвать деятельность его организации, а потом и вовсе уничтожить её. Может, объяснение очень простое и навязчивая идея убивать президентов и премьер-министров не отличается от нездоровых желаний, двигавших Освальдом и Принципом[2]? Даже если так, то профессор Мориарти во многом был не похож на прочих убийц политиков, что делало его даже более опасным. Преступление наподобие того, что совершил Принцип, могло привести к краху европейской цивилизации, но то, что задумал Мориарти, может уничтожить человечество. Есть ещё кое-что. Другие безумцы утоляли свою жажду, убив одного-двух человек, и легко было бы предположить, что желание Мориарти, толкающее его на преступления, можно удовлетворить. Но, увы, на самом деле недавняя история и его нынешние планы наглядно демонстрируют, что это неутолимая страсть, и одно убийство лишь сильнее распаляет потребность убивать снова и снова. Основой его самооценки стало стремление истреблять глав государств, и думаю, что самообман — будто убийства запланированы лишь как средство получения власти — лишь усугубляет ситуацию. Мориарти, будучи не в состоянии признаться самому себе в реальном мотиве, не добившись власти, воспримет провал как повод планировать новые убийства. Каждая неизбежная неудача на пути к той цели, которую он декларирует, станет оправданием следующего преступления, и страшная цепь злодеяний может продолжаться до тех пор, пока Мориарти жив и находится на свободе.

Время тянулось за мрачным самоанализом и пугающими экскурсиями к ужасной пушке Мориарти, так что короткий промежуток времени показался мне вечностью. С каждым часом приближался момент, когда мир, возможно, сгорит в пламени ядерной войны. Вечером накануне прибытия президента в Солт-Лейк-Сити меня снова повели взглянуть на пушку. Хотя я и не понимал всех технических деталей, но по поведению рабочих, по чёткости и слаженности их движений стало ясно, что конец близок. Куча деталей, раскиданная по полу в тот день, когда мне впервые продемонстрировали смертоносное орудие, исчезла, очевидно, заняв своё место в дьявольском механизме, придуманном Мориарти. Люк в крыше был открыт, и сквозь него поблёскивали яркие звёзды запада США. Меня удивило, что даже столетие спустя Мориарти внушал некоторым фанатичную преданность, как в Лондоне в прошлом веке, поскольку эти люди явно хотели следовать за безумцем к власти или на вечные муки, пускай его тропа и ведёт через руины мира.

Будто бы для того, чтобы подчеркнуть свою преданность, несколько рабочих Мориарти, пока я в оцепенении беспомощно смотрел на них, открыли контейнер, который раньше показывал мне Мориарти, и с большой аккуратностью, используя сложную систему блоков и канатов, вытащили на свет божий большой заострённый цилиндр. Неужели этот безобидный с виду предмет и есть одно из тех страшных устройств, что держат в ужасе весь мир столько лет?

Тщательность, с которой работали подручные Мориарти, и нервные взгляды, которые они бросали на цилиндр, подсказали, что передо мной действительно ядерная бомба Мориарти.

Если я и тешил себя какими-то сомнениями относительно подлинности этого предмета — его уже полностью извлекли из контейнера, и я увидел, что по форме он напоминает орудийный снаряд, — то слова профессора быстро их развеяли. Я не заметил его появления и вздрогнул, услышав прямо у себя за спиной: