Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 53

— Даже мы вместе, — он покачал головой, — даже если я стану демоном… хотя, знаешь, если стану, то…

И тут Лэа взорвалась.    

— Вы ничего не будете делать! — ее голос лязгнул металлом. Мартин давно уже знал, что это не просто метафора. Лэа говорила таким голосом, когда становилась изнутри стальной. Холодной, целеустремленной и безошибочно уверенной в своей правоте. — Вы двое, вы только послушайте себя! Это нужно Шиаюн, демону, врагу Калиммы! Вы собираетесь… Заноза, ты собираешься помочь ей? Шиаюн хочет получить контроль над Ядром, а ты ей в этом помогаешь? Мартин, — она устало закрыла глаза, — ну, хоть ты-то понимаешь, о чем я говорю? Дело даже не в том, что ты в любом бою можешь превратиться в демона, хочешь того или нет.

Но дело было в этом. Или так, или придется поверить, будто Лэа считает Занозу недоумком, не осознающим последствий своих поступков.

Упырь посмотрел на них обоих. Он снова казался очень задумчивым, почти рассеянным. Как вчера утром, когда спрашивал, считает ли Лэа что стать демоном — все равно, что принять дозу. И ему, конечно, было над чем подумать. Безотносительно Лэа, Мартина, демонов и дури. 

— Я пойду, — сказал он, выключив кибердек.

— Подожди, — Мартин сам толком не знал, к кому обращается, к Лэа или к Занозе. — Что ты думаешь делать?

— Полагаю, что ничего опасного для Тарвуда, — как всегда, улыбка Занозы без всяких дайнов убеждала в его искренности и безобидности.

— Вот и хорошо, — сказала Лэа, которая то ли поверила, то ли сделала вид. — И не забывай, что мы всегда тебе рады. Просто не всегда можем помочь.

— Но вы помогли, — это прозвучало так, что поверил даже Мартин. — Мне нужна была информация, а получить ее я мог только у вас.

— Мартин, перестань страдать фигней! — велела Лэа, едва за Занозой закрылась дверь. — Ты его не подвел. Ты ему, в конце концов, ничем не обязан. Но даже если бы и был. Это же Заноза! Он умнее и тебя, и меня, и тех магов.

— И что? — насчет ума Мартин был согласен, мозги у Занозы работали странно, но эффективно. — Ты же только что говорила, что он собирается помогать Шиаюн, и погубит весь остров.

— А две недели назад я говорила об угрозе вампирской эпидемии. И о том, что у Занозы как-то многовато влияния на Тарвуде. И о том, что он убьет тебя, если проголодается. Мартин, пока тебе не скажешь что-нибудь, от чего тебя встряхивает, ты не начинаешь думать. Так вот, послушай меня, пожалуйста. Без твоей помощи Заноза не станет связываться с магами Хартвина. Потому что он умный, он умеет оценивать свои силы. Вспомни, как мы готовились к рейду в Гушо — он все взвесил, все рассчитал, почти все предусмотрел. Я готова была идти наугад, как всегда — ввяжемся в бой, а там посмотрим. Заноза — нет. Он по-другому устроен. Если ты не станешь помогать ему, он просто не будет ничего делать. Берана жива? Жива. У нее все в порядке. Она стала лучше, чем была, думаешь, он этого не понимает? Мартин, да он прожил сто с лишним лет.

— Его убили в семнадцать. За то, что он заступился за девушку. Которую, кстати, даже не знал. А у тебя засушенный эдельвейс в альбоме с фотографиями. Заноза лазал за ним на Драконье Плато. Лэа, он выходил днем, чтобы сорвать для Бераны розу, о каком уме ты говоришь?

— Что ж, — Лэа пожала плечами. — Решать тебе. Выбирай, что для тебя важнее.

Сегодня утром, по возвращении с Мельницы, она заговорила о том, что было сказано три года назад, в тот день, когда согласилась переехать к Мартину. Тогда было выдвинуто только одно условие — Лэа остается с ним, пока он человек. И это был хороший стимул держаться за человечность, зубами и когтями вцепиться в нее, так и норовящую ускользнуть. Мартин не хотел потерять Лэа, и тогда, в самом начале, не рискнул объяснять, что она ошиблась. Что демон и кафарх — не одно и то же. А сейчас время было упущено. Сейчас, что бы он ни сказал в оправдание демона, Лэа именно демону это и припишет.

— Если ты влезешь в разборки с душой Бераны, — сказала Лэа утром, — я не смогу остаться с тобой. Прости, Мартин. Я люблю тебя, но чудовище, которым ты станешь, хотело меня убить.

Она три года не напоминала об этом. Мартин и сам все время помнил. Лэа, серая от боли — грудь и живот располосованы его когтями — молча пытается зажать раны, остановить кровь. Красную, такую яркую на бледной коже. Она так и молчала, пока Мартин заливал раны жидкими бинтами, пока вызывал «скорую». И только сказала: «нет», когда он попытался поехать с ней в больницу.

Его не пустили в машину. И не пустили к Лэа на следующий день. И не пускали потом. Он пробовал снова и снова. Все время, пока шло разбирательство по его делу, пока его командиры доказывали, что массовое зверское убийство — это операция по уничтожению наркобанды, пока решали, можно ли вообще оставлять его на свободе, он пытался увидеть Лэа. Объяснить ей…

Что там можно было объяснить? Лэа знала, что он хотел убить ее.

Когда она позвонила — сама! — и сказала, что хочет встретиться, но только в каком-нибудь тихом месте, где, если что, никто, кроме нее, не пострадает, Мартин был готов к тому, что она сама попытается его прикончить. Он даже спорить бы не стал. Пулю в голову, или взрывчатку в машину, или что там еще могла придумать его Лэа — он на все был согласен. Если по-другому вину не искупить, пусть будет так.

А оказалось, что она любит его. Все равно. Любит его, но смертельно боится его кафарха.

Шрамы не исчезли до сих пор. Шрамы от когтей. Лэа не вспоминала о них три года, и за одно это Мартин был ей благодарен. И только за это сделал бы все, что она захочет. Лэа хотела, чтобы он не помогал Занозе. Значит, так тому и быть.

Это ведь не то же самое, что продать душу. Душа тут вообще ни при чем.

Глава 15

Мухтар, традиционно ожидающий под дверью спальни, был слишком оживлен, улыбался, широко раскрыв пасть, попытался даже поставить лапы на плечи и облизать лицо. Челка у него была прихвачена жгутом для волос. Значит, Заноза дома, пришел раньше, чем собирался, успел взбудоражить пса — наверняка, снова играл с ним в мяч в галерее. Интересно, сколько раз нужно объяснять им, что нельзя играть мячом в доме, прежде, чем они поймут?

Они не поймут. Да и куда Занозе днем деваться, не на улицу же. А играть с собакой в «скрэббл» или собирать модельки — занятие бесперспективное.

— Комиксы бы читали, — бурчал Хасан, по пути в гостиную, — мультики смотрели.

— Он не любит мультики, — Заноза вывернул из-за угла, из короткого коридора, ведущего в его кабинет. Просиял улыбкой: — привет!  

Вид у него был очень деловой. Вместо джинсов и футболки — японская хламида до пят, глаза не накрашены, в руках тонкая папка с бумагами. Как можно выглядеть деловым и до крайности занятым, замотавшись в темно-синий шелк и шлепая по мрамору босыми ногами, это был его личный секрет. А может, просто все обитатели Февральской Луны уже привыкли, что если Заноза надевает японские тряпки, значит, он намерен сидеть дома и работать, и не готов к перестрелкам, погоням и офисной рутине.

— Тебе пора или стричься, или взять у Франсуа еще зелья, — Хасан потянул его за волосы, пропустил между пальцев мягкие белые пряди, — уже опять вьются. Но, по-моему, стричься рано.

Заноза недовольно скривился:

— Стричься рано. Еще зелья надо. То ли на Тарвуде очень влажно, то ли наоборот слишком сухо, не могу понять. Здесь оно дольше действует.

Он еще в двадцатые, если не раньше, вбил себе в голову, что с прямыми волосами выглядит старше и серьезней. И прилагал все усилия к тому, чтобы выпрямлять свои ангельские кудри. Чем бы дитя не тешилось, тем более что ни возраста, ни серьезности кудри и правда не добавляли. Но непонятно, как может делать выводы о своей внешности тот, кто не видел себя в зеркале больше ста лет.