Одержимый Шон - Ли Танит - Страница 7

Серебро.

— Белый металл…

— И у их всадников есть другой металл, желтый металл…

Золото. Золотой кубок. Пей, но не ходи домой.

Шон закрыл глаза и увидел летящих зверей.

— Это главное испытание, — сказал Кай Шону. — Вещун из пещерного города слишком поздно применил его, и мальчик свободно ушел, воспользовавшись его ошибками.

Шон вдруг понял, что Кай при этом испытывает высокомерное священное удовольствие. Кай уничтожит всякого, кто станет одержимым. Это был его долг и он наслаждался им.

— Вещун из Пещерного Города был дурак, — сказал Кай.

— Ты сам дурак, — сказал Шон.

Это случилось быстро и совершенно непреднамеренно. Шон не предусмотрел этого. Он испугался, но лишь на мгновение.

— Что ты сказал? — спросил Кай.

— Дурак! — ответил Шон коротко. Он стремительно вскочил на ноги. В конце концов, все они ему теперь безразличны, эти жалкие невежественные жители деревни, которые теперь хватали ртами воздух и улепетывали от скалы.

— Может быть, — сказал Кай. — С кем ты разговаривал в лесу?

— Это были всадники на лошадях, и лошади были подкованы не звездами, дурень, а серебром.

Кай вскочил. Он сам возвышался несокрушимой скалой, подавляя силой и авторитетом. Шон смотрел на него с презрением.

— Хватит! — крикнул Кай.

— Ну уж, нет. Ты хотел, чтобы я говорил. Теперь я хочу говорить. Эти жалкие шарики. Ваши идиотские суеверия! Что для вас дорого в этой ужасной жизни? Вы так боитесь смерти, что даже не смеете взглянуть на запад, из вашего страха вы могли бы построить крепость. Страх перед лесом. Страх перед всем. Вещам, которых вы не понимаете, вы даете неверные имена.

— Хватит! — заорал Кай.

— Ты меня не заставишь молчать, старик! Иди позови своего жалкого короля, чтобы он это сделал. Король! — Охваченный презрением Шон едва выговаривал слова. — Король нескольких разрушенных и грязных дровяных хижин. Король навозной кучи.

Шон смеялся. Это был смех, которому он научился в лесу.

Из травы под скалой раздались визг и рев. Как высока была скала! Выше, чем он думал.

Шон понял, что его ноги больше не стоят на скале. Вместо этого они находятся в воздухе — ни на чем. Он стоял в воздухе примерно в трех метрах над землей.

На какое-то мгновение он опьянел от радости. Однако это быстро кончилось, ликование сменилось ужасом. Закричав от ужаса, Шон упал. Небо и деревья перевернулись, его соплеменники надвинулись на него, давя друг друга. Он ударился о землю и остался лежать. У него перехватило дыхание и пропало всякое желание бороться. И пока он так лежал, мужчины подкрались к нему и забросали его веревками и охотничьими сетями, сплетенными из стеблей растений. Они закручивали его до тех пор, пока он не оказался опутанным, как насекомое в паутине.

Шон не выдержал испытания. Он продемонстрировал свою отверженность, свою болезнь.

Он был одержимый.

Его связали. Так и должно было кончиться.

Было специальное место прямо в скале. В камень были вделаны кольца из коричневого металла, через которые протягивали веревки. Уже 50 сезонов кольца не использовались. Это было более 20 лет назад…

Однако годы ничего не значили для Шона. Жители деревни исчисляли бег времени не так.

Собственно, кольца были из бронзы. Так назывался коричневый металл. Шон продолжал биться в своих путах. Это было так же бессмысленно, как спрашивать себя: «Что произошло?» Он был одержим. Он должен был умереть. Так предписывала традиция.

Его должны были забить камнями — такая ему была уготовлена смерть — ведь когда его душа покидала тело, она становилась злым духом, который заколдовал ее. Если кто-нибудь касался одержимого, то злой дух мог овладеть и им. Но когда его побивали камнями, это было безопасно, так как совершалось с расстояния. Тем не менее каждый, кто принимал в этом участие, сперва очищался вещуном, купался в определенных травах и одевал различного рода амулеты. Выбранные камни мыли и разрисовывали символами. При этом было еще одно обязательное правило: одержимых должны были убивать ночью. Темное может оставаться верным лишь темноте. По слухам, отверженные, убитые при дневном свете, позднее снова появлялись и бродили. Это могло быть лишь легендой, однако тот, кто мудр, не навлечет на себя опасность.

Тот, кто мудр. Тот, кто мудр, не сидит по ночам в лесу в ловушке.

Он не чувствовал в себе никаких существенных изменений. Но все-таки он изменился. Он стоял в воздухе…

День почти кончился. Он казался длинным, и в то же время непостижимым образом слишком коротким. Никто не принес Шону еды или воды. Да и почему кто-то должен тратить на него еду и воду? Никто не приходил к нему. Да и почему с ним кто-то должен был прощаться?

Небо над ним стало красным и большие тени задвигались от куста к кусту, от дерева к дереву, к деревне. Ручей стал уже цвета темного пива. Пели птицы. Шон не был уверен, боится ли он смерти, или просто боится.

Примерно через час Кай должен был привести на склон выбранных мужчин. Шон увидел бы их, идущих по двое или трое под елями через ручей. Камни они будут держать в руках. И вскоре после этого эти камни раскрошат его ребра, его ноги, его голову.

Вдруг ему показалось, что время сделало скачок вперед. Впрочем, так происходило весь день. Хотя небо еще было совсем светлым, от края рощи к нему двигались фигуры. Шон оцепенел. Он начал икать. Он попытался думать о своей жизни, о тех семнадцати годах, которые он прожил. У него должно было быть хоть что-то, что он мог унести с собой.

Однако это был не Кай и мужчины с камнями. Когда они пересекли ручей, он увидел, что их всего лишь двое и что одна из них — женщина. Это были Ати, его мать, и Лорт.

Ступив на траву, оба как будто бы заколебались; им показалось, что лучше идти по голому склону. Однако, подойдя немного ближе к скале, они снова засомневались, прошли еще пару шагов. Остановились. Они подошли достаточно близко, чтобы их хорошо было видно, но нельзя было коснуться. Сердце Шона забилось, когда он узнал их; теперь же оно ушло в пятки. Сумасшедший, он надеялся. На что? Что они освободят его? Как бы они смогли? Нет. Это лишь потому, что в конце концов еще никто не пришел попрощаться с ним.

Они оба были бледными, и глаза Ати были полны слез. Рядом с Шоном она не плакала, и он был благодарен ей за это; однако он не мог вымолвить ни слова. Ати тоже молчала. Она только смотрела на него. Не взглядом чужака, как остальные, но все же как будто искала в нем что-то, что погубило его жизнь. Впрочем, это ей удалось так же мало, как и самому Шону. Лорт, как и прежде, не хотел взглянуть на Шона, однако он произнес голосом, полным отчаяния.

— Мне жаль… Жаль…

Затем Лорт повернулся и помчался к ручью. Добежав до туда, он, очевидно, вспомнил об Ати и резко остановился, взмахнув, как безумный, руками в воздухе, чтобы не потерять равновесие.

В этом странном положении он оставался, пока ждал Ати.

Ати не заставила себя долго ждать. Она стояла и смотрела на Шона до тех пор, пока могла это вынести. Потом пошла за Лортом. Отвернувшись, она прижала руки к лицу и сдерживала слезы, пересекая поросшую травой поляну и ручей. Лорт помог ей перейти его по камням. Когда они вошли в Еловую Рощу, она опустила руки. Лорт обнял ее, и они исчезли.

Шон весь день оставался один, однако в ту секунду на него вдруг нашло новое, ужасное одиночество, как будто налетел сильный ветер. Оно скрючило его, сдавило и ослепило. Ему казалось, что это никогда не кончится, но, наконец, прошло.

Когда он снова увидел ели, где исчезли Лорт и Ати, там кто-то показался.

Шон вытаращил глаза от удивления, он надеялся, что это Лорт, что он вернулся, но это был не он. Человек был слишком приземистым, слишком большим и приближался большими прыжками.

Вскоре последние закатные лучи упали на бородатое лицо Джофа.

— Вот пришел один из тех, кто меня убьет, кто первый бросит в меня камень, — с горечью подумал Шон.

Однако руки Джофа были пусты.