Одержимый Шон - Ли Танит - Страница 14

— К тебе, Шон, они, кажется, приходят.

— К тебе тоже, ведь только воспоминания сбросили тебя с неба. Это то, что держит нас на земле. Но…

— Но?

— У них есть лошади с крыльями.

— Я говорил тебе, что мечтал об этом?

— Нет.

— Хорошо. Что дальше?

— Племя Крея после наступления темноты разъезжает по лесу. Они охотятся и ловят каждого, кто заблудится. Хорошо, пусть они нас заманивают. Пусть они нас найдут, если они того желают.

Глаза Дирна вытаращились от удивления. Глаза Шона тоже.

Кто-то другой говорил его ртом. Одержимость. Или какое-то безумие? Или внутренняя ярость, мучительное желание овладеть судьбой и потребовать расплаты за все лишения.

— Но я не хочу встречи с ним, мой дорогой Шон.

— Да ты послушай! Кто же ищет смерть? А мы сделаем это. Мы загоним этого кабана к нему в логово.

— Безумие.

— В трясину Крея, скача на их собственных конях. С прекрасной мертвой девочкой возле луки. Смерть будет подпрыгивать от страха.

— Пусть подпрыгивает. Что дальше?

— Отомстить, как сделал бы любой мужчина из деревни хижин. Отомстить за то, что он сотворил с нами, со всем, чего коснулся.

— Отомстить. Но как?

— Убить его.

— Кого убить? Смерть убить?

Они уставились друг на друга, испуганные взбудораженные, почти не веря в эту ерунду. Шон бессознательно сказал о мертвых, как о живых. Он еще не убил ни одного человека. Убить смерть было, очевидно, невозможно. Или…

— Послушай, — сказал Шон, — что-нибудь еще известно? Что позволило бы хоть что-то понять? В один момент мы стали одержимы духами, благодаря чему мы, как птицы, летали по небу. А потом мы ползали по земле и пытались друг друга задушить или заколоть. Мы потеряли все, что у нас было, только лишь из-за твари в образе человека с вороньей головой и его отродья. Есть в этом какой-нибудь смысл? И все же это произошло. В таком случае, вероятно, мы могли бы и смерть убить. Я не знаю. Но только… — в нем снова поднималась ярость. Он уставился на Дирна, скрипя зубами и сжимая кулаки, — … я намерен попытаться сделать это.

Дирн медленно кивнул. В этот момент лицо его уже было невеселым.

— Ты хорошо аргументируешь. Тогда к Гнилому углу, король!

Они шли к Холодному Ручью. Это было длительное путешествие. Золотые блики на земле мягко светились; вода в ручье, там, где падали солнечные лучи, была цвета прозрачной зелени, а в тени казалась черной жидкой смолой. Они напились воды. Есть было нечего. Может быть, вода, к которой благоволила смерть, была сытнее. Они чутко подремали на берегу, перекинувшись случайными словами, так как разговор был опасен. Да и что им было обсуждать, кроме прошлой жизни в деревнях, которая была полна лишений? То же, что им предстояло, было слишком невероятным, чтобы дать тему для разговора?

День клонился к концу: он ускользал между деревьями. Полумрак охватил лес. Он стал ночным лесом, лесом Крея.

Дирн и Шон лежали на земле с пустыми животами и смотрели в ручей. Когда-то оттуда всплыла звезда. Но поверхность воды была гладкой. Сова, промчавшаяся над их головами в ветвях, заставила обоих вскочить и грубо выругаться. Шон взял горсть камней и швырнул их в воду.

— Вставай, смерть! — закричал он в ручей: мальчик, со страхом вытолкнувший из себя угрозу темноте.

Ручей оставался безмолвным и темным. Темнота действовала на нервы.

— Ты можешь еще немного пройти? — спросил он Дирна.

— Я могу, а ты считаешь, что мы должны идти дальше до реки, чтобы встретить его в его владениях?

— Может быть, смерть не хочет принимать вызов, — сказал Шон.

— Что за ерунда!

Шон ухмыльнулся. Он подставил Дирну плечо, и тот оперся о него как можно легче. Они пошли дальше. Дорогу находить было нетрудно. Тут и там сквозь крону леса можно было видеть молодую луну, которая указывала им дорогу. Шон про себя ругался. Если бы в ту ночь, когда Джоф привязал его к дереву, светила луна… Он поймал себя на том, что тихо зарычал, как волк.

Однако примерно через милю по ту сторону ручья деревья стали гуще и, казалось, оттуда вытекала чистая чернота, дыхание ночи. Они двигались еще медленнее, постоянно спотыкаясь. Иногда случайный бледный луч пробивался там, где листва была немного реже, но по большей части идти приходилось совершенно вслепую.

— Здесь мы можем потерять направление, — сказал Шон. Он остановился, глубоко вздохнул и заревел в черную дыру леса. — Крей! Крей! Крей!

Эхо, взявшееся неизвестно откуда, прошелестело вверху, как стая летучих мышей, и исчезло вдали. После этого мгновение ничего не было слышно. А затем не далее, чем в двух шагах, раздалось чудовищное, непрерывное карканье. Карканье ворона, величиной с человека и с глоткой быка. Карканье, которое, казалось, разрывает барабанные перепонки.

Оба юноши застыли в неподвижности: у них оцепенели не только ноги и руки, но и легкие, сердце и мозг тоже. И пока они так стояли, всюду начали зажигаться огромные лампы с пурпурно-красными, серыми и холодновато-белыми огнями. Звездные шары детей смерти. Огненное освещение наполнило лес кошмарным великолепием; все было вроде бы видно, хотя и терялось в невообразимо ярких красках. Карканье еще было слышно, но уже пришли другие люди. Стенания, пронзительные крики, взрывы бессмысленного хохота, протяжный рев не прекращались ни на минуту: невидимые бестии злорадно насмехались над ними.

Шон, который стоял в центре всего этого, как пригвожденный, сжал руку Дирна.

— Они играют. Новая игра. Но все же еще игра.

Говоря, он почувствовал, как дрожат его ноги. Он вспомнил о барабанном бое серебряных копыт, который казался громом в земле.

— А вот и они идут, — сказал он тихо, и шум в этот момент угас, как глубокий затихающий вздох.

Огненные шары колыхались. Они начали кружиться в воздухе.

Сверху раздался треск ветвей. Посыпались оборванные листья. Что-то опускалось на вершины деревьев, змееголовое, с ушами, подобными большим волосатым листьям, с огромные крыльями, поднимавшими ветер, как веера.

Летучая лошадь, прекрасная и страшная, коснулась земли в пяти метрах от них и сложила крылья немного назад, чтобы прикрыть безликого всадника. Вторая лошадь заржала у Шона за спиной, третья пронзила свет, принеся огонь с собой. Шары жужжали вокруг ее головы, как пчелы.

Это было так же, как и в прошлый раз. Развевающиеся, переливающиеся волосы. Металл, украшения. Запах цветов и нечестивости.

— В этот раз двое! — прокричал голос.

— Две бедные мышки.

Затем всадник, прилетевший последним, сказал холодно и угрожающе:

— У одного из них голубые глаза. Он уже был однажды в лесу. Почему он здесь? Он должен быть мертв.

— Я должен? — закричал Шон всаднику. — Ну так сделайте меня одним из вас? Дети Сатаны. Одним из Мертвых.

Затем он помчался прямо на прилетевшую лошадь. Она испугалась и, приплясывая, забила о землю блестящей, как нож, подковой.

Под шатром из гигантских крыльев была нога, сапог… стремя… Да, Шон знал название этой вещи, как он знал названия металлов, драгоценных камней, зверей, событий.

У Шона не было обдуманного плана. Никакого плана. Однако его действия, казалось, были заранее отрепетированными.

Он подбежал к лошади, увернулся, когда та вильнула боком, и ухватился за нее там, где висела в стремени обутая в сапог нога. Выбить ногу из стремени оказалось на удивление легко. Каким-то образом ему удалось сделать это, прежде чем всадник, то ли мертвый, то ли живой волшебник, Дитя Крея, смог оказать сопротивление.

Шон отпихнул сапог под оперение. Перья, шершавые и очень сухие, зашелестели ему в лицо. Лошадь пронзительно заржала, забилась, встала на дыбы — и всадник с волосами цвета пара скатился с ее крупа, растопырив руки и ноги, лишенный всякой опоры. Волшебник падал в кусты, по-человечески неловко и громко вопил. А Шон…

Ухватившись за гриву и повод с бахромой, увернувшись от опущенного крыла и вставив ноги в пустые стремена, он вскочил на спину летучей лошади.