Игроки зимы - Ли Танит - Страница 10

Обстоятельства помешали ей отслужить обычный ритуал вчера и сегодня. Она забыла произнести слова ритуала и вспомнила о нем, когда положенное время давно миновало. Она заверяла Старейшего, что будет всегда и везде помнить о молитве. В этот вечер, когда солнце опускалось за вершины гор, она остановилась и произнесла древние слова с особым старанием.

В глубине сердца Оайве знала, что новая задача изменила ее. Все, что было связано со Святилищем, постепенно исчезало из ее памяти, словно свет догорающей свечи.

Ее задачей стал Седой, а реликвия, кость — это был всего лишь символ. Седой был вопросом, на который она должна была найти ответ. Сейчас это стало совершенно ясно. И все же ей было стыдно за невольную измену своей пастве, своим овечкам.

В сумерках Оайве встретила пастуха с отарой овец. На последнюю монету она купила у него немного хлеба и овечьего молока. Высокий темноволосый мужчина совсем не походил на пастухов в горах Побережья.

Эту ночь жрица провела на склоне горы, а на следующее утро уже шагала дальше. Она привыкла видеть и делать вещи, которые раньше были ей совершенно чужды. Неведомое стало для нее буднями.

На второй день тропа внезапно оборвалась у селения, притулившегося, как воронье гнездо, около отвесной стены скал. Казалось, эта скала, последняя в цепи гор, настолько велика, что скрывала от вздора все находившееся с другой стороны.

На извилистой узкой улице одна женщина тронула Оайве за рукав:

— Я никогда еще не видела волос такого цвета, как у вас. Вы, должно быть, и есть она.

— Она?

— Та, за которой я должна присмотреть, как поручил мне седой мужчина.

Это было что-то новое. Не смотря на разговор на корабле, Оайве скорее ожидала встретить на своем пути новые преграды и новые испытания.

— Возможно, что это я и есть. Ну и что же?

— О, почти ничего.

Женщина заговорщицки улыбнулась, радуясь поручению, сделавшему ее важным действующим лицом в чужой игре. Она привела Оайве к маленькому покосившемуся дому, дала ей плащ из толстой ткани и узелок с продуктами на дорогу.

— Он сказал, что вам это понадобится, — объяснила женщина Оайве, удивленно смотревшей на подарки. — Он сказал, что вы должны пройти через Ворота в скале и спуститься по тропе, по которой ходят пони. А потом, сказал он, вы должны угадать дорогу, как вы делали это прежде.

Женщина подмигнула:

— Странные указания, скажу я вам!

— Где эти Ворота в скале? — осведомилась Оайве.

— Я проведу, если вы предскажете, что написано у меня на руке.

— Это он сказал, что я это сделаю?

— Он сказал, что вы — колдунья, — ответила женщина. — Но он, наверное, пошутил. Какая колдунья так изранит себе ноги, если она умеет летать?

— Да, действительно! Колдунье так не суметь!

Оайве предсказала женщине судьбу и увидела только хорошее. Обеих это обрадовало.

Стоял ужасно холодный день, и Оайве очень обрадовалась плащу, купленному или украденному для нее Седым. Женщина проводила ее. Верхняя улица кончалась у скальной стены. Подойдя ближе, Оайве увидела лестницу и у ее подножия прорубленное в скале отверстие туннеля.

— Это и есть Ворота, — объяснила женщина. — По этой дороге ушел седой мужчина. Немногие выбирают этот путь…

Оайве, благодаря и прощаясь, положила руку на плечо женщины и ступила в отверстие. Она оказались в темном сыром коридоре, по-видимому, петлявшем внутри горы. Через плечо она оглянулась на женщину, махавшую ей рукой у входа. Предзнаменования были нехорошими: сумрачный туннель и прощальный взмах руки.

К счастью, проход оказался не слишком длинным. Добравшись до его конца, Оайве с удивлением остановилась.

Мир изменился. Она стояла на пороге другой страны.

Скала террасами спускалась вниз, на равнину, синюю как сланец, с далями, полными фиолетовых теней. Далеко на севере блестела извилистая линия реки. Этот новый мир казался пустым до самого горизонта, замкнутого горами, выглядевшими совсем не так, как оставленные позади. Стройные и остроконечные, они стояли в ряд, словно зубы в челюсти земли. Они, должно быть, были необычайно высокими, потому что сверкающий снег укутывал не только их вершины. Оайве рассматривала горы, узнавая их силуэты, словно они были местом ее собственного рождения, а не родиной Седого.

Нет, они походили не столько на зубы, сколько на белые мечи, с клинками, осветленными белой кровью. Поставленные на эфесы, они указывали в холодное небо…

Равнина была голой и страшно холодной. Солнце зашло, и горы, окрасившиеся в черный цвет, казалось, несли угрозу, вырисовываясь на багровом небе.

Пять дней девушка мучилась, бредя по равнине. Погода и скверная дорога затрудняли ее продвижение вперед, и ни разу ее путь не пересек ни человек, ни зверь. Иногда она проходила мимо старых развалин. Тут и там у грязно-серых каналов росли деревья.

Весной земля, возможно, воспрянет к жизни, но сейчас в это как-то не верилось. Создавалось впечатление, что здесь промчалась эпидемия чумы, положившая предел всему живому.

В воздухе парили редкие прозрачные снежинки. Ночами Оайве вызывала огонь. Потрескивание и шелест пламени отзывались эхом по всей вымершей местности. Она подумала о словах женщины, что колдунья полетела бы, и спросила себя, может ли она сделать такое. Седой бы это знал!

К исходу шестого дня Оайве добралась до гор.

Горы выглядели нереально и мерцали, как декорации из отшлифованного мрамора. Равнина обтекала их. Когда она обнаружила некоторое подобие улицы-аллеи из огромных валунов, посыпался крупный град.

Лишь после того, когда он утих, она увидела, что аллея из валунов кончается приблизительно через полмили, засыпанная обвалом. Возможно, это случилось тысячу лет назад. Огромные обломки скал в беспорядке бежали один над другим, а самые верхние покрывал снег. В расселинах, как плющ на стенах разрушенных домов, росли деревья. Остальные вершины величественно и равнодушно вздымались рядом. Но, несомненно, однажды придет и их время.

Деревья звали Оайве, и в их голосах слышался мучительный стон. Охотнее всего она убежала бы отсюда: невыносимое, ужасающее впечатление производило на нее это страдание.

Но она двинулась дальше, к ближайшим деревьям.

Оайве казалось, что она птица и летит над обвалившейся вершиной. Гора была громадной, простиравшейся на несколько миль, а между ее ребрами и дальше, много дальше к западу, рос вечнозеленый лес.

Река с севера поворачивала назад, прокладывая канал к югу сквозь деревья у подножия горы. Русло реки было здесь узким, а на обоих берегах молодые хвойные деревца, разрастаясь, скрывали развалины нескольких деревень. Подобно ветру, Оайве влетала в зияющие окна и снова мчалась дальше.

На утренней заре своего сна Оайве добралась до каменного дома с башнями, стоящего на возвышенности на восточном берегу реки, там, где река ближе всего подходила к обрушившейся горе. Ветер дул через открытую дверь, наметая еловые шишки и сломанные ветки на пол большого мрачного зала. Очаг был пуст и холоден.

Широкая лестница вела к верхним покоям. В одном из них нечто, выглядевшее через густую паутину большим животным на четырех лапах, приняло форму резной сосновой кровати.

Птица-Оайве села на стойку кровати. Луч, похожий на солнечный, осветил комнату, и она увидела маленького мальчика, в возрасте трех лет, который весело прыгал и бегал, играя в придуманную им самим игру. Волосы его мерцали, как бледная сталь.

И тут она услышала волков.

Они были повсюду вокруг нее — и они были в доме.

Их голоса звучали печально и в то же время свирепо.

Оайве открыла глаза и приподнялась. В темноте она заснула под деревьями, а теперь в небе стояло солнце. Никакой волк больше не пугал ее, и единственным звуком, доносившимся до нее, был шум ветвей.

Неожиданно из леса вышел старик и направился в ее сторону. Он с трудом нагибался, чтобы поднять сухую ветку и присоединить ее к вязанке хвороста, которую нес на спине. Заметив девушку, он очень испугался, а когда Оайве заговорила с ним, повернулся и, ковыляя, поплелся прочь.