Атакую ведущего! - Андрианов Илья Филиппович - Страница 20

Полковник и сам, прохаживаясь вечером, видел, как веселились люди. Короче, после недолгих колебаний он сдался. Уезжая, сказал врачу полка:

– Диагноз о подозрении на язвенную болезнь у сержанта Ковальчука подтверждаю. Пусть служит у вас.

Смирнов, увидев вскоре лейтенанта Рябова, обрадовал его:

– Слушай, Рябов! Ты, как самый заинтересованный товарищ, можешь ехать в госпиталь за Ковальчуком.

– Есть, товарищ капитан!

Рябову дали для Ковальчука брюки, гимнастерку, сапоги. Мы его ждали с нетерпением.

Поздно вечером Рябов приехал один – молчаливый, хмурый. Его окружили летчики, подошел и Смирнов, спросил:

– Где же Ковальчук?

– Был я у него, – тихо начал Рябов свой рассказ. – Шоферу приказал не выключать мотор. Как увидел он меня, обрадовался. Взглянул на сверток, все понял. Я шепнул ему: заходи, мол, в туалет, переоденься, а потом выпрыгнем в окно – машина ждет. А он говорит: «Не знаю, что и делать? Участники художественной самодеятельности дают сегодня концерт для раненых. И я там выступаю».

Пошли мы в зал, а там народу – яблоку негде упасть! Все места на стульях, скамейках заняты, даже на подоконниках сидят. Передняя часть зала и все проходы сплошь заставлены носилками с тяжелоранеными. Иные забинтованы с ног до головы, словно куклы. Невдалеке от рояля, у стены, в металлическом кресле на колесиках, сидела молоденькая красивая девушка с прической под мальчика. Что-то странное было в ее фигуре. Присмотрелся, а одеяло, там, где ноги должны быть, колышется. Без ног она, братцы! Прямо комок подкатил к горлу… Начался концерт. Вышел наш Ковальчук. В новой гимнастерке, брюках. Хромовые сапоги, видно, у кого-то взял напрокат. Он, как настоящий артист, поклонился, посмотрел в зал и растерялся. Топчется на месте, сдвинуться не может. Видимо, Якова Ивановича поразил вид большого количества раненых. Когда они лежали по своим палатам, это не так бросалось в глаза. А собрали вместе – зрелище оказалось не из легких. Потом он подошел к роялю… Ребята, вы не представляете, как он играл! Я, конечно, не силен в классической музыке, шпарю на слух и не могу сказать, что именно он играл, но только сегодня я понял – это настоящий музыкант.

Я украдкой посматривал на лица раненых, на ту девчонку и видел, как восторженно блестели у них глаза, как замерли они, затаив дыхание.

Когда прозвучал последний аккорд, Якова Ивановича просили играть еще и еще. Он не отказывался… После концерта я подошел к нему, пожал руку. У него был усталый вид крепко поработавшего человека. Даже гимнастерка на спине была мокрой. Но в глазах была радость. И я уже не посмел предложить ему ехать со мной. Нельзя ему, ребята, бросать раненых, понимаете? – горячо закончил Рябов. – Его место там, среди них!

Никто из летчиков не проронил ни слова…

Воздушный мост

– Пан капитан! – услышал я сквозь сон голос хозяйки. Она тормошила меня за плечо. – Жолнеж мовил, на летниско тжеба…

Я поднял голову, глянул на ходики, висевшие в простенке. Было шесть утра. Что там стряслось, что так срочно?

Быстро одевшись, я вышел из дома. Чтобы сократить путь, свернул за хозяйский огород, где в сторону аэродрома вилась протоптанная стежка.

Огород был ухожен. Зеленые, покрытые росой кусты клонили к земле налитые соком помидоры. Огурцов на грядках уже не было, только на высоких плетях кое-где желтели крупные семенники. У нас дома тоже всегда было много помидоров, тугих, крупных, чуть ли не по кулаку. Мать по две бочки на зиму засаливала. При воспоминании о доме тревожно заныло сердце. Уже два года стариков не видел. И писем давно от них нет. Как они там? Прежде отец писал. Мама часто болеет. Знаю, как она переживает за меня и старшего брата, воюющего где-то в Прибалтике.

У штабной землянки, широко расставив ноги и подбоченясь, словно борец, стоял начальник штаба майор Тарасов – рослый и могучий. Прищурившись, он выжидательно смотрел на меня. «Майорская грудь», округлый, выпиравший из-за поясного ремня живот, круглые, тугие щеки… Тарасов выглядел так, будто его только что накачали из баллона сжатым воздухом. «И когда только спит! – подумал я. – Уходишь – провожает, приходишь – встречает. Всегда на ногах, все знает, все видит и успевает». Тарасов был старше всех нас, намного опытнее и тянул в полку основной груз.

Взяв под козырек, я доложил:

– Товарищ майор, командир третьей эскадрильи капитан Денисов прибыл на постановку задачи.

– Молодец. Хвалю! Говорят, кто рано встает, тому бог дает, – пошутил Тарасов, подавая мне большую влажную руку.

– Сейчас и нам поддаст, только не бог, а фриц, товарищ майор, – в тон ему заметил я. – Из своих дальнобойных орудий. Он всегда в это время начинает.

И словно в подтверждение моих слов раздался свист и на окраине аэродрома грянул взрыв.

– А что так рано подняли сегодня, товарищ майор?

Начальник штаба повернулся ко мне:

– Из штаба дивизии звонили. Говорят, срочно перелетать поближе к границе Словакии будем.

– Возможно, выводят нас из-под обстрела?

– Все может быть, – уклончиво ответил Тарасов.

В это время к землянке подъехал командир полка. Начальник штаба доложил ему о звонке.

– Так мы тут еще как следует не огляделись, Александр Иванович, – удивился Дерябин. – Куда они так торопятся?

– Начальству видней! – отшутился Тарасов расхожей фразой и поглядел в сторону села, откуда к аэродрому вперебежку спешили летчики.

На горизонте показался малиновый гребешок солнца. Заблестели полированные крылья самолетов и фонари кабин, вспыхнули огнем застекленные окна командной радиостанции…

Грузовая машина привезла завтрак. Командир полка окликнул меня:

– Денисов! Иди со своими быстрей завтракай. Первым пойдешь.

Вскоре моя эскадрилья поднялась в воздух. Минут через десять уже летели над горным кряжем. Прямо по курсу, в сизоватой дымке мы увидели увенчанную белой шапкой снега гору Герлах. Она служила нам в полете надежным ориентиром. У подножия горного хребта виднелась островерхая сопка. На ее отлогом склоне, краснея черепичными крышами, раскинулся небольшой городок. На его окраине и был наш аэродром.

Мы совершили посадку. Я выключил мотор. Было тихо, только в южной стороне, где синели горы, изредка слышались отзвуки канонады.

Оглянувшись, я увидел в стороне большой ангар, а рядом с ним брошенные немцами светло-серые «мессершмитты». Я хотел подойти к ним, но тут подъехали бензозаправщики и стали заправлять наши самолеты горючим.

Вскоре приземлился весь полк.

– Товарищ подполковник, сели нормально, – доложил я командиру.

– Ты заправил свои машины? – спросил Дерябин.

Я кивнул головой.

– Немедленно выдели четверых летчиков для дежурства в готовности номер один.

Я вернулся на свою стоянку и приказал командиру звена Варламову заступить на дежурство. Он удивленно вскинул брови:

– А кого охранять, товарищ капитан? Не эти ли облезлые «мессершмитты»?

– Разговорчики, Варламов! Приказ есть приказ!

Было тепло. Стояло бабье лето. Летчики и техники работали в одних гимнастерках. По зеленым, заросшим лесом сопкам и горным долинам летали серебряные паутинки. Они цеплялись за винт самолета, зависали на крыльях, щекотали лицо…

Вдруг недалеко от стоянки грохнул взрыв.

– Ложись! – громко крикнул кто-то.

Все попадали на землю. И сделали это вовремя: снова засвистело, и на окраине аэродрома разорвались еще три снаряда. Лежавший рядом со мной командир первой эскадрильи Чернобаев, поднимаясь с земли и отряхивая пыль, сказал с ненавистью:

– Пронюхали гады! Не успели перелететь, а они уже житья не дают.

Начальник штаба приказал рыть окопы. Я собрал своих людей.

– Товарищи! Агитировать вас, думаю, не стоит: окопы нужны. Этот обстрел для нас не первый, так что за работу!

Обед привезли на машине. Поскольку собираться вместе командир запретил, то, получив свои порции в котелки или миски, все разошлись по укрытиям.