Анакир - Ли Танит - Страница 30

Какими бы колдовскими чарами они ни опутали ее, он должен был положить этому конец. Или каким-то чудом она вновь была жива, словно не случалось ничего иного? Эти мысли не покидали его, проделав весь путь вместе с ним, высовываясь из-за его плеча, словно демон, до самого побережья.

Покончив с собой, она победила его презрение, его ужас и ненависть. Их мысленная связь, случайно унаследованная с шансарской стороны, осталась неразвитой, хотя с самого их рождения была частью их самих. Он не умел распознать ее и никогда не принимал в расчет — даже тогда, когда проснулся в Ксаи от собственного крика, и после, когда пытался вспомнить то пробуждение. И тем не менее самим фактом этой связи Вал-Нардия вынудила его участвовать в своей смерти.

Совсем другим делом была вина за ее смерть. Ее он принимал, и она жгла его, точно клеймо от раскаленного железа. До конца своих дней он будет жить с этим чувством, вспоминая ее полет, который теперь все время стоял у него перед глазами.

Его проводили в неказистую комнату под храмом.

— Ну? — вопросительно произнес он.

Перед ним стояла женщина Равнин. Казалось, что она — одна из тех, о ком рассказывал Рэм, однако сейчас она была одета иначе. Ее украшения были просты, и лишь фиолетовый драгоценный камень над ее бровями что-то означал.

— Вы прибыли вовремя, лорд принц, — произнесла она.

— К завтрашнему рассвету, согласно вашим указаниям. А если бы я опоздал?

— Не думаю, что это могло случиться.

Сидеть было не на чем. Кесар прислонился к стене, с его плаща стекал снег, таявший на плечах. Этот снег осыпался на принца с деревьев, когда он шел по острову, хотя воздух был совершенно спокоен, как и море.

— Я хотел бы знать ваше имя, — сказал он, чтобы хоть как-то поддержать беседу.

— Эраз, мой лорд.

— О, имя кормилицы героя Ральднора.

— Я родилась в Хамосе.

— Еще и деревня, в которой вырос герой. Я имел в виду — не в большом городе...

— Для вас приготовлена комната на территории послушников.

Внезапно Кесар сам вспомнил ее. Это была та самая сука, которая той ночью проводила его к сестре, как самая настоящая хозяйка публичного дома. «Сколько вы хотите за это? Или просто нужно принести что-нибудь в дар храму?» — «Единственный дар, который требуется, будет принесен». Он должен был вспомнить раньше, но его глаза были ослеплены восьмидневным созерцанием снежных равнин, болели от этого и от недостатка сна, а все тело ныло от усталости.

— Прежде всего, — произнес Кесар, — я хотел бы видеть мою сестру, принцессу Вал-Нардию, — он запнулся и без всякого выражения спросил: — Почему вы сказали Сузамуну, что она умерла? Чтобы защитить ее?

— Она умерла, мой лорд.

— О нет. Мертвые женщины не вынашивают детей.

— Прошу прощения за то, что продлеваю ваше горе, лорд принц...

— Не беспокойтесь о моем горе. Беспокойтесь лучше о том, решу я или нет сделать факел из вашего проклятого храма.

— Вы не поступите так, — мягко ответила она. — Вы слишком долго поднимали вашу репутацию в Кармиссе на недосягаемую высоту. Столь непопулярное деяние может разрушить все, что вы создали.

— Хорошо. Тогда сами. Официальное сожжение или другой погребальный ритуал, принятый на ваших Равнинах. Когда будет обнародовано ваше не слишком-то святое колдовство.

— Лорд Кесар не верит в колдовство.

— Это так. Но вы можете попытаться разубедить меня.

— Тогда идемте.

Он снова позволил проводить себя. Когда они вошли в помещение, оно оказалось перегорожено полупрозрачным расшитым занавесом.

— Не дальше, мой лорд.

— Что же удерживает меня по эту сторону занавеса?

— Немногое. Но вы можете убить своего ребенка.

— При условии, что я допускаю, будто там есть ребенок.

— При условии, что вы допускаете, будто там ребенок, — кивнула жрица.

Сквозь полупрозрачный занавес можно было разглядеть очертания кровати, но что лежит на ней, оставалось скрыто. Вокруг ложа стояли жаровни, как, впрочем, и во всех остальных помещениях, через которые им пришлось пройти. Жрецы впустили их в комнату, жрицы совершенно бесшумно сновали меж дымками курений и тонкими полотнищами завес. Все было необычным, но не имело особого значения. Пока что не подтвердилось ничего из страстных рассказов Рэма.

— На этой завешенной кровати может лежать кто угодно, — заметил Кесар. — Может быть, там крестьянская девушка, которой пора рожать, напичканная вашими зельями.

Эраз вскинула левую руку, и занавес, скрывающий кровать, внезапно начал сворачиваться и подниматься наверх. Эффектный колдовской трюк. Вероятно, в полу или где-то еще находился какой-нибудь невидимый рычаг.

Занавес исчез, не оставив даже тени, и кровать открылась.

Кесар не сказал ничего. Долгое время он стоял неподвижно, глядя на лежащее тело сестры в черном одеянии, на ее красные волосы. Ее вздымающийся живот казался огромным из-за заключенного в нем пленника, руки, как белые цветы, ниспадали с обеих сторон, из-под черного одеяния виднелись обнаженные ступни.

Эраз легонько коснулась его руки. Он посчитал этот жест знаком того, что должен подойти к кровати, и порывисто шагнул вперед.

— Не сейчас, мой лорд.

— Что тут творится? — спросил он, и эти ненужные, неумные слова повисли в пустоте.

— Магия, если угодно. Мы исполняем волю богини.

— В бездну вашу богиню. Она умерла... вы говорите, что она мертва?

— Она мертва. Но ребенок жив, и в нужный срок, на рассвете, появится на свет.

— Почему?

— Потому что таково желание Анакир.

— Но почему именно ребенок Вал-Нардии? И мой? — он слышал звук своего голоса. В его вопросах не было смысла. Кесар спрашивал о том, что не имело для него значения. Значение имело нечто другое, но он не умел спросить об этом.

— Дети одного лона, рожденные вместе, — отозвалась жрица. — Двойня соединилась и создала третьего. Врата. Если говорить в духовном смысле, то по большому счету это не ваше дитя, мой лорд. Это другое дитя, оно старше. И все же это порождение двойни, двоих, ставших одним. Одно, в котором слились двое. Но я не могу донести этого до вашего сознания, мой лорд. Пусть кто-нибудь проводит вас в приготовленную комнату. Отдохните там.

— Я останусь здесь, — уронил он. — Велите принести сюда постель и немного еды. Именно сюда. Я не сойду с этого места, пока вы не сотворите свое колдовство.

— Вы устали. Пусть будет так, как вам угодно.

Он ухватил жрицу за запястье. Этот жест должен был причинить ей боль, и Кесар хотел этого. Сквозь пелену снежной слепоты, туманившую его взгляд, ее глаза сверкали, как далекие огни.

— Как бы вы ни служили вашей богине, попытайтесь вспомнить, кто я такой.

Однако она не ответила, каким-то образом освободилась от него и исчезла, словно задула свечу. Это было нелепо. Все казалось нереальным. Но даже оставшись один и видя перед собой Вал-Нардию, он не мог преодолеть тонкой газовой преграды.

Ему принесли кресло, еду и питье. Своих людей Кесар оставил в деревне, а потому потребовал, чтобы жрецы сами попробовали принесенную пищу и вино. Этот ритуал давно стал его привычкой, и на самом деле сейчас он не считал необходимым соблюдать его.

Он упрямо восстанавливал силы, не имея ни малейшего желания заснуть. Наконец его тренированное тело, словно послушный пес, подчинилось его требованиям. Вернув себе бодрость, Кесар сел и стал смотреть на Вал-Нардию сквозь муть в глазах и занавес.

Около полуночи, как ему показалось, в комнату стали входить люди в черных одеждах, скрытые капюшонами. Они молча выстраивались вдоль стен и замирали в молитве, точно сонные птицы. Затем вошли женщины. Они молча прошли за занавес и скрыли от него все.

Кесар поднялся, однако ему тотчас же преградили путь. Он шагнул обратно и встал перед занавесом.

Появились жрицы, и среди них — другая женщина, не из храма, скорее из ближайшей деревни или другого поселения на острове. Она была из Висов — достаточно было взглянуть на нее, чтобы это понять. Возле занавеса она остановилась, сняла башмаки и сбросила перед всеми платье, под которым больше ничего не было. Женщина вступила в пору поздней зрелости и была не слишком привлекательной, но крепкого сложения. Занавес раздвинулся. Кесар не видел прохода, но женщина прошла сквозь него. Только она одна. Ее обнаженная плоть выглядела на редкость неуместно среди атрибутов утонченного колдовства.