Майор Барбара - Дарузес Нина Леонидовна - Страница 31

Андершафт. Я бы не желал ничего лучше, если бы Адольф был найденыш. В нем как раз та свежая кровь, которая нужна английской промышленности. Но он не найденыш, значит, и толковать нечего. (Направляется к дверям конторы.)

Казенс (оборачивается к нему). Это не совсем верно.

Все оборачиваются и смотрят на него.

Я полагаю — заметьте, я ничем себя не связываю и не даю никаких обещаний, — однако полагаю, что вопрос о найденыше можно уладить. (Соскакивает вниз.)

Андершафт (возвращается). Что вы хотите этим сказать?

Казенс. Я должен сделать нечто вроде признания.

Сара, Леди Бритомарт, Барбара, Стивен (вместе). Признания?!

Ломэкс. Ну, знаете ли!

Казенс. Да, признания. Слушайте все. До тех пор пока я не встретился с Барбарой, я считал себя человеком в общем честным и правдивым, потому что чистая совесть была для меня дороже всего на свете. Но в ту минуту, как я увидел Барбару, она стала для меня дороже чистой совести.

Леди Бритомарт. Адольф!

Казенс. Это правда. Вы сами, леди Брит, обвиняли меня в том, что я вступил в Армию спасения только для того, чтобы поклоняться Барбаре, и вы были правы. Она купи­ла мою душу, как цветок на перекрестке, но купила для себя.

Андершафт. Как! Не для Диониса или кого-нибудь друго­го в этом роде?

Казенс. Дионис и все другие заключены в ней самой. Я по­клонялся тому, что было в ней божественного, и потому моя вера была истинной. Но я тоже идеализировал ее. Я думал, что она женщина из народа и что брак с препо­давателем греческого языка превзойдет самые честолю­бивые мечты девушки ее круга.

Леди Бритомарт. Адольф!

Ломэкс. Ну, знаете ли!!!

Казенс. Когда я узнал ужасную правду...

Леди Бритомарт. Что вы подразумеваете под ужасной правдой, скажите, пожалуйста?

Казенс. Что она сверхъестественно богата, что ее дедушка - граф, что ее отец — Князь тьмы...

Андершафт. Ш-ш!

Казенс. ...и что я только авантюрист, который ловит бога­тую невесту, я унизился до того, что скрыл свое проис­хождение.

Барбара (вставая). Долли!

Леди Бритомарт. Ваше происхождение! Ну, Адольф, не смейте выдумывать истории ради этих несчастных пушек. Не забудьте, я видела фотографии ваших родителей, а ге­неральный агент юго-западной Австралии знает их лично и уверял меня, что это почтенная супружеская чета.

Казенс. То в Австралии, а здесь они отщепенцы. Их брак за­конен в Австралии, но не в Англии. Моя мать — сестра покойной жены моего отца, и, следовательно, на этом острове я считаюсь подкидышем.

Всеобщее изумление.

Бapбapа. Как глупо! (Забралась поближе к пушке и слушает, стоя между пушкой и парапетом.)

Казенс. Годится вам такая отговорка, Макиавелли?

Андершафт (задумчиво). Бидди, а ведь это может быть выходом из положения.

Леди Бритомарт. Пустяки! Не будет же он хорошо де­лать пушки оттого, что оказался собственным двою­родным братом, вместо того чтобы быть самим собой. (Садится на меховой коврик с размаху, что выражает ее откровенное презрение к казуистике.)

Андершафт (Казенсу). Вы человек образованный. Это про­тив традиции.

Казенс. Один раз из десяти тысяч случается, что школьник от природы владеет тем, чему его хотят научить. Грече­ский язык не искалечил моей души, он ее воспитал. Кро­ме того, я учился не в английской школе.

Андершафт. Гм! Мне, конечно, не пристало быть разбор­чивым: спрос на подкидышей превышает предложение. Не будем вдаваться в подробности. Годитесь, Еврипид, годитесь.

Барбара. Долли, вчера вечером, когда Стивен рассказывал нам насчет традиции Андершафтов, вы что-то замолчали и после того держались очень странно и были взволно­ваны. Вы думали о вашем происхождении?

Казенс. Когда перст судьбы касается человека во время зав­трака, ему поневоле приходится задуматься.

Андершафт. Ага! Так вы уже присматривались к делу, мой друг?

Казенс. Берегитесь! Между мной и вашими проклятыми воздушными кораблями лежит пропасть морального от­вращения.

Андершафт. Сейчас не в этом суть. Уладим практическую сторону вопроса, а окончательное решение пускай остает­ся за вами. Вы знаете, что вам придется переменить имя. Надеюсь, вы не возражаете?

Казенс. Неужели человек, которого зовут Адольф — ласка­тельно Долли! — может возражать против какого-нибудь другого имени!

Андерщафт. Отлично! А теперь о деньгах. Я с самого начала проявляю к вам щедрость. Вы начнете с тысячи в год.

Казенс (вдруг оживляется, и очки его поблескивают лукав­ством). С тысячи! Вы осмеливаетерь предлагать какую-то несчастную тысячу зятю миллионера! Нет, Макиавелли, клянусь богом, вы меня не надуете. Вам без меня не обойтись, а я без вас обойдусь. Мне нужно две с полови­ной тысячи в год в течение первых двух лет. Через два года, если я окажусь непригодным, я уйду. Но если я оправдаю ваши надежды и останусь, вы дадите мне остальные пять тысяч.

Андершафт. Какие это остальные пять тысяч?

Казенс. За два года, чтоб выходило по пяти тысяч в год. Две с половиной тысячи — это половинное жалованье, на случай, если от меня не будет прока. На третий год я должен получить десять процентов прибыли.

Андершафт (озадаченный). Десять процентов! Да знаете ли вы, милейший, какова у меня прибыль?

Казенс. Огромная, надеюсь. Иначе я потребовал бы все двадцать пять.

Андершафт. Однако, мистер Казенс, ведь это не шутка, а серьезное дело. Вы же не вкладываете капитала в наше предприятие.

Казенс. Как не вкладываю! А мое знание греческого языка, разве это не капитал? Мне доступны тончайшие изгибы мысли, высочайшие вершины поэзии, завоеванные чело­вечеством, и это, по-вашему, не капитал? Мой характер, мой ум, моя жизнь, моя карьера — то, что Барбара назы­вает моей душой, — разве это не капитал? Попробуйте только пикнуть, и я удвою себе жалованье!

Андершафт. Образумьтесь же...

Казенс (повелительно). Мистер Андершафт, вам известны мои условия. Хотите — принимайте, хотите — нет.

Андершафт (опомнившись). Очень хорошо: я принял ваши условия к сведению и даю вам половину.

Казенс (презрительно). Половину!

Андершафт (твердо). Половину.

Казенс. Предлагаете мне половину, а еще называете себя джентльменом!

Андершафт. Я не называю себя джентльменом и даю вам половину.

Казенс. И это своему будущему компаньону, своему наслед­нику, своему зятю!

Барбара. Вы продаете свою душу, Долли, не мою. Увольте меня, пожалуйста.

Андершафт. Ну ладно! Ради Барбары я пойду вам на­встречу. Три пятых! И это мое последнее слово.

Казенс. По рукам.

Ломэкс. Вот это ловко! Я сам, знаете ли, получаю всего восемьсот фунтов.

Казенс. Кстати, Макиавелли, я классик, а не математик. Три пятых больше или меньше половины?

Андершафт. Разумеется, больше.

Казенс. Я согласился бы и на двести пятьдесят фунтов. Как вы можете успешно вести дела, когда выбрасываете та­кую уйму денег несчастному университетскому профессо­ру, который не годится в подметки вашему младшему клерку? Ну, ну! Что скажет Лейзерс?

Андершафт. Лейзерс — кроткий и романтичный еврей, ко­торого интересуют только струнные квартеты да ложи в модных театрах. Ему, бедняге, будут приписывать ва­шу жадность в денежных делах, как до сих пор приписы­вали мою. Вы — акула первого ранга, Еврипид. Тем луч­ше для фирмы.

Барбара. Сделка заключена, Долли? Теперь ваша душа принадлежит ему?

Казенс. Нет, цена назначена, вот и все. Еще посмотрим, кто кого. А соображения этического порядка?