Дерзаю - Ли Шарон - Страница 11

Техник нервно кивнул.

— Действительно. Это отмечено в его карте. Однако нормальная мозговая деятельность не…

— Вон, — сказал Шан.

Техник моргнул:

— Сударь?

— Вы сейчас уйдете, — повторил Шан, слыша, как сила звучит в каждом его слове. — Вы вернетесь сюда только после того, как Вал Кон йос-Фелиум отсюда уйдет. Вы не станете докладывать об этом вашим начальникам. Ступайте!

Лицо техника обмякло, глаза затуманились. Он четко поклонился и быстро вышел из палаты, закрыв за собой дверь.

Шан пришлепнул ладонь к пластине замка, запирая дверь, а потом направился обратно к мрачной черной установке и громадной терпеливой черепахе.

— Я могу закончить цикл исцеления, — сказал он Точильщику. — Но пройдет некоторое время, прежде чем нашего брата можно будет извлечь из капсулы, потому что системы должны завершить работу в нормальном порядке.

— Я вас понимаю, — пророкотал Точильщик и начал осматриваться. Подняв трехпалую руку, он повел ею в сторону стены со множеством приборов. — А эти вы можете заставить замолчать?

— Да.

Шан уже стоял за пультом управления капсулой, нажимая кнопки и поворачивая рукоятки. Он удалял датчики, перекрывал потоки лекарств и питательных веществ, отменяя вещества, тонизирующие мускулатуру. Когда все индикаторы на пульте погасли, оставив только один, главный, Шан перешел к стене с приборами.

«Боги, боги! Нормализовали мозговую деятельность? Идиоты! И если Вал Кон остался бы инвалидом из-за того, что они отрезали его от спутницы жизни…» Шан судорожно вздохнул, усилием воли подавил гнев и повернул последний выключатель. А потом повернулся в поисках… А, вот!

Он подкатил кровать к капсуле автоврача, развернул одеяло и снова остановился, чтобы подавить желание взять ближайший тяжелый предмет и расправиться с тонкой аппаратурой, закрепленной на стенах.

— Пока мы дожидаемся освобождения нашего брата, — прогудел Точильщик, выталкивая его из мыслей о погроме и отчаянии, — нам необходимо предпринять некое действие.

Шан повернулся к нему.

— Да? И какое же именно?

— Эта вещь… вы, наверное, могли бы назвать ее «тонкой настройкой», — сказал Точильщик. — Ваше зрение, ваша любовь и ваше понимание будут помогать мне в том деле, которое я предприму для наилучшего здравия нашего брата. Вы будете управлять песней — и останавливать ее, если она отклонится от цели или выйдет за ее пределы. Прежде чем мы встретимся на арене взаимного труда, было бы благоразумно испытать наше партнерство и укрепить то, что может оказаться не таким сильным, как нужно было бы.

— Генеральная репетиция, — откликнулся Шан, кивая. — Понятие мне знакомо. Что я должен делать?

— Только слушать, пока я пою, отложив в сторону ту чешую, которой вы закрываете ваши видящие глаза.

Да, конечно. Шан сделал глубокий вдох, приготавливаясь, сосредоточиваясь. Он убрал свои щиты полностью, что Присцилла просила его не делать, целиком обнажив свое внутреннее «я», так что любой, обладающий зрением — или какими-то иными чувствами, — мог бы увидеть его таким, каков он есть, со всеми его недостатками.

— О! — Этот звук походил на мурлыканье невероятно большого кота. — Вы — клинок, на который стоит смотреть, Шан йос-Галан. Тот, кто вас создал, может по праву гордиться своей работой. Теперь слушайте меня.

Первая нота была стрелой с железным наконечником, пронзившей живое ядро его сердца.

Вторая нота — брызгами кислоты в глаза.

Третья нота бросила его существо в вихри Судьбы и Неудачи. Терзаемый их зубами изо льда и железа, он нанес ответный удар, усилием воли пожелал стены — и стены появились. Каменные стены и каменный пол, на котором он опустился на колени, скорчившись и рыдая, не обращая внимания на протянутую ему руку, пока суровый женский голос не отругал его.

— Ты не в безопасном убежище и прекрасно это знаешь! Поднимись и возвращайся. Быстрее!

Длинные сильные пальцы сомкнулись на его запястье. Он поднялся, не зная, сделал ли это сам, или подчиняясь ее воле, и заглянул в холодные синие глаза светловолосой женщины с обветренными щеками, которая уже миновала период молодости.

— Присцилла! — Откуда у него взялась уверенность в том, что это она? Но эта уверенность была. — Присцилла, песня меня изменяет!

Ее лицо смягчилось. Она отпустила его запястье и обеими руками обхватила его лицо.

— Песня изменяет нас всех, — мягко проговорила она. — Не бойся этого. А теперь иди.

Она поцеловала его, каменные стены растаяли, он выпрямился — мокрое от слез лицо и теплые от ее поцелуя губы… посмотрел на стайную черепаху по имени Точильщик в палате интенсивной терапии.

Черепаха моргнула своими огромными глазами и поклонилась так низко, как ей позволял панцирь.

— Вся честь принадлежит вам, Шан йос-Галан.

Шан с трудом ответил на его поклон, как равный равному.

— Да послужит наш труд возвращению полного здравия нашему брату, — проговорил он голосом, холодеющим от высокого лиадийского, и повернулся, чтобы открыть крышку саркофага.

Внутренности капсулы слабо осветились, бросая прохладные синие тени на худое обнаженное тело мужчины. Шан открыл защелки и опустил переднюю стенку капсулы. Щит, на котором лежал пациент, выскользнул из сумерек на яркий свет. Человек был золотокожий, не обезображенный шрамами, поджарый, мускулистый и чуть более длинноногий, чем большинство лиадийцев. Его грудь поднималась и опускалась в благословенном, неспешном ритме глубокого сна. Лицо у него было гладкое, до боли невинное в дремоте: четкие брови расправлены, твердо очерченные губы плотно сомкнуты, длинные темные ресницы затеняют золотистые щеки. И Шан с абсурдным чувством облегчения увидел, что шрам, обезображивавший лицо его брата, был стерт автоврачом, запрограммированным стирать рубцы.

— Время идет, Шан йос-Галан, — прогудел мощный голос у него за спиной. — И я боюсь, что следует проявить поспешность.

— Да, конечно.

Сморгнув слезы, он бережно просунул руки под плечи и колени брата и переложил его со щита на кровать. Вал Кон вздохнул и прижался щекой к подушке. Его губы шевельнулись и стали мягче в подобии улыбки, но он не проснулся. Шан нежно укрыл худое тело одеялом, выпрямился и посмотрел Точильщику в глаза.

— Что теперь?

— Превосходный вопрос, — ответила черепаха. — Давайте выясним. Все ваше внимание необходимо будет здесь и сейчас, Шан йос-Галан. Сосредоточьтесь на этом нашем брате и руководите мною в моем исследовании.

— Руководить? — Шан изумленно воззрился на него. — Как я смогу вами руководить?

— Я подчиню свою волю вашей. Если песня выйдет за границы, только волеизъявите мне «нет», и я ее сдержу. Если она пробудит то, что следует оставить спящим, ваше прикосновение отправит это в спячку. Это должно быть так для вящего здравия нашего брата.

Шан наклонил голову в знак согласия, посмотрел на лицо спящего Вал Кона и в третий раз за этот день полностью отключил всю свою защиту, сосредоточив внимание на тусклом беспорядке прежде столь красочной ауры своего брата.

— Сначала мы вопрошаем, — пророкотал Точильщик и издал последовательность из трех коротких, связанных друг с другом нот. Пользуясь взглядом Целителя, Шан увидел, как в тусклой ауре по очереди загораются и гаснут огни, показывая узор, разорванный и стертый: поврежденная нервная система.

Точильщик спел снова, и Шан увидел усиление цвета, искру страсти — но они почти сразу же растворились в окружающей серости, демонстрирующей то, что медтехник гордо назвал нормализованной деятельностью мозга.

Точильщик запел в третий раз — и мостик супружеской связи вспыхнул во всей своей красе, оживленный волей двух своевольных, страстных душ, соединившихся друг с другом в… блеклой меланхолии.

— Что, — спросил Точильщик голосом, уровень которого в децибелах Шан счел стайным шепотом, — было это последнее?

— Мост, который соединяет нашего брата и нашу сестру, душу с душой и сердце с сердцем.

— И те, кто лечит с помощью машины, посмели затронуть ТАКОЕ? — вопросил Точильщик чисто риторически. — Они — глупцы, Шан йос-Галан.