Танцы с королями - Лейкер Розалинда - Страница 61

— В этом я согласна с тобой. Но от него не укрылось бы то, что я заметила с самого начала…

— И что же это?

— Стефан по уши влюблен в тебя. — Сюзанна коротким кивком как бы подчеркнула важность сказанного и продолжила свой путь по лестнице. — Спокойной ночи тебе и приятных сновидений.

Маргарита, оставшись одна, охватила руками колонну и прислонилась разгоряченным лбом к позолоченному дереву. Говоря по правде, она должна была предвидеть, что дело обернется именно так. Но ведь на ее девичьи плечи за короткое время легло столько ответственности и, прежде всего, приятное, но и тяжелое бремя любви, которая забирала ее всю, без остатка, от самых высот до самых глубин души… И если Стефан доставил ей удовольствие, вернув в беззаботную юность, неужели она совершила такое тяжкое прегрешение, что поддалась этому искушению?

Сюзанна с тех пор ни единым словом не упоминала об их размолвке и никогда больше не принимала участия в прогулках Маргариты и Стефана. В городе у нее были друзья, с которыми она и проводила большую часть времени. У этой супружеской пары была дочь, и Сюзанна взялась покровительствовать ей при дворе и помогала родителям в обучении девочки всем премудростям протокола и дворцового этикета.

Пришло время возвращения двора из Фонтенбло.

— Могу ли я надеяться, что и дальше буду иметь удовольствие видеть вас? — спросил Стефан у Маргариты как-то вечером в конце клавесинного концерта, на котором они присутствовали. Музыканты, не последовавшие за двором, часто давали концерты для жителей города Версаля.

Смысл заданного вопроса был вполне ясен для Маргариты, и она отрицательно покачала головой:

— По-моему, я совершенно недвусмысленно обозначила возможные пределы наших отношений с самого начала нашего знакомства.

И тогда сдержанность, так мешавшая ему выразить все, что давно бередило его душу, была отброшена в сторону и затоплена бурным потоком чувств, подобно тому, как внезапно рушится плотина, подмытая водой:

— Я люблю вас!

Маргарита никогда не ожидала, что их отношения дойдут до таких открытых излияний, и считала себя не вправе выслушивать их. Напряжение молодого человека было столь велико, что кожа натянулась на его все еще юношеском, угловатом лице.

— Мы ведь договорились, что будем только друзьями, — поспешно напомнила она ему, — и не больше.

— Знаю. Я радовался каждому часу, проведенному рядом с вами. И поскольку в силу вашего положения для вас невозможно посещать официальные приемы и балы в Версале, а также дивертисменты, кроме тех, которые проходят в парке, эта зима будет тянуться для меня нескончаемой чередой нестерпимо медленных, унылых дней, если я хоть изредка не буду вас видеть. — Последовала небольшая пауза, и его голос зазвучал с новой энергией. — Я мог бы дать вам все, что дает Руссо, и даже больше! У вас была бы собственная квартира, и вам не пришлось бы жить в его доме. Оставьте его ради меня! Он никогда не сможет любить вас так, как люблю я, дорогая Маргарита!

— Тихо! — прошептала она. — Вы не должны говорить мне такие вещи! Вы знаете, что я обязана хранить верность Огюстену.

— Но Руссо на много лет старше вас! — яростно запротестовал Стефан. — Вы все еще будете молоды, когда он превратится в развалину!

Разговор приобретал оттенок, оскорбительный для Огюстена, и этого Маргарита стерпеть не могла.

— Да, в тот год, когда я родилась, мсье Руссо было столько же, сколько вам сейчас, — сказала она, — но эти девятнадцать лет разницы превращаются в ничто, когда два человека любят друг друга.

— Но не лучше ли, если бы эти два человека были так же молоды, как мы с вами?

— Не всегда! — с уверенностью ответила Маргарита. — Если один из них старше, а другой моложе, они уравновешивают друг друга во всем, и их положительные качества складываются, а отрицательные — взаимно уничтожаются.

— Но ведь вам приятно мое общество!

— Я этого и не отрицаю, но, когда дело касается любви, это уже другая категория, которая не признает ни возраста, ни богатства, ни происхождения.

— Вы можете пообещать мне одну вещь?

— Какую?

— Если вы когда-нибудь расстанетесь с Руссо, то позвольте мне занять его место…

— Если такое и произойдет, то мне уже не понадобится никто другой, — тоном, не допускающим никаких возражений, заявила Маргарита.

Он не поверил ей. «Руссо хитро сплел свои сети, — рассуждал про себя Стефан, — но я сделаю все, чтобы вырвать ее из них». Он поклялся себе, что лишь смерть помешает ему добиться этого. Никогда в жизни он ни в чем не знал отказа. С раннего детства и до сих пор стоило Стефану лишь чего-то захотеть и указать пальцем на предмет или человека, которые вызывали его интерес, как его каприз тут же исполнялся, и горе было тому, кто пытался вольно или невольно встать у него на пути. Отказ Маргариты стать его любовницей вызвал в нем волну ледяного бешенства, от которого холодными иголочками закололо в затылке, но это бешенство было направлено не против нее, а против того человека, который обладал тем, что должно было принадлежать ему по праву молодости. Но Маргарита не должна знать о ненависти, которую он испытывает к Руссо.

— Вы говорите так сейчас, но ведь у нас с вами впереди целая жизнь!

Она понимала, что причинила ему горькое разочарование, и его сдержанность не могла не вызывать уважения. Другой мужчина, тем более родовитый дворянин, вроде Стефана, разгневался бы, потерял от обиды голову и стал поносить ее последними словами. Тем лучше, потому что ей предстояло огорчить Ле Пеллетьера еще раз:

— Думаю, что это наш последний вечер вместе. Мы не должны больше встречаться.

— Нет! Не отказывайте мне хотя бы в тех жалких минутах, которые остались на мою долю. Позвольте мне видеть вас, пока не вернется Руссо!

Ранее она случайно проговорилась (и теперь с досадой укоряла себя за это), что Огюстен собирался возвратиться лишь через неделю после того, как в Версаль возвратится двор. Он хотел ехать из Гавра сразу в Версаль, минуя Фонтенбло. Теперь ей трудно было отказать Стефану в его просьбе, и Маргарита выбрала средний путь.

— Я не могу пойти на это, но если вы не против, то в день прибытия короля в Версаль я оставлю кого-нибудь управляться с делами в магазине и весь этот день проведу с вами.

«Не велико утешение, — подумал Стефан, — но все же это лучше, чем ничего».

Двор вернулся тогда, когда первые дни октября уже позолотили листву на деревьях, которая блестела так же ярко, как внутреннее убранство Версаля. Прибывший незадолго перед заходом солнца Людовик сразу же прошел в покои королевы, из которых к этому времени вынесли все, что могло напоминать о его покойной жене. Казалось, что ее никогда и не существовало, и никто не осмеливался упоминать о ее недавней кончине, ибо в Версале было запрещено вести беседы о смерти.

Король осматривал комнаты, не испытывая никаких чувств, с единственно практической целью — определить, нельзя ли часть помещений включить в свои новые центральные апартаменты, отделка и реконструкция которых еще не была закончена. Окна здесь выходили на юг, и в этом можно было усмотреть некий символ, знак судьбы, которая распорядилась так, чтобы королева выбрала место для своего обитания именно здесь, ибо солнце олицетворяло в ее глазах плодородие и тепло, все, чем жила природа. Королева подарила ему лишь Великого дофина; пять других отпрысков умерли в младенчестве, но, к счастью, наследник трона отличался силой и здоровьем и, подобно своему отцу, никогда не болел. С родителем его объединяла и любовь к живописи, шедеврам искусства и предметам роскоши. Одного не мог взять в толк Людовик: сын питал странное пристрастие к некрасивым, даже безобразным женщинам.

— Я нуждаюсь в красоте во всех ее проявлениях так же, как другие нуждаются в воздухе… — пробормотал вслух король, как бы желая отвадить любое посягательство воображаемых духов на эти прелестные, полные кроткого очарования комнаты. Красивая женщина была бы сейчас истинной благодатью для его истосковавшегося по любви тела. Мужчина в расцвете лет, он, став вдовцом, понимал, что ему нужно жениться снова, и как можно быстрее. Для него не являлись тайной многочисленные сплетни на сей счет, ходившие в коридорах дворца и обраставшие все новыми домыслами. Он был лакомой добычей для многих иностранных принцесс, да и немало красивых молодых француженок из числа придворных фрейлин и камер-дам уже начали с ревностью поглядывать друг на друга, подозревая в тайном стремлении стать новой королевой Франции. Однако его выбор уже был сделан. Об этом не знал никто, за исключением избранницы его сердца и трех самых доверенных лиц из числа вельмож. В течение последних недель пребывания в Фонтенбло он, по ее настоянию, принял обет плотского воздержания, чтобы подготовиться к совершенно новому этапу в своей жизни, которую отныне готовился разделить с ней. Это означало возвращение к супружеской верности, что само по себе не очень-то прельщало его, особенно сейчас, когда тело жаждало плотских удовольствий, хотя он действительно пламенно любил Франсуазу де Ментенон и намеревался через несколько дней тайно вступить с ней в морганатический брак и обвенчаться в дворцовой церкви. Снедаемый беспокойством, он бродил по опустевшим комнатам, а затем подошел к окну и посмотрел в сторону южного цветника, где весной архитектор Мансарт должен был начать строительство огромной оранжереи. По одной из тропинок прогуливались придворный и молодая женщина. Король увидел, как они остановились, очевидно, для того, чтобы попрощаться. Хотя поцелуя так и не последовало (за исключением того, что придворный традиционно-вежливо поднес к губам ее руку), они стояли очень близко к друг к другу.