Танцы с королями - Лейкер Розалинда - Страница 29

Огюстен вошел в кабинет начальника охраны и застал его в тот момент, когда тот, смачно зевая, широко открыл рот. Смущенный начальник поспешно оставил свое «занятие» и, встав со стула, снял шляпу и отвесил учтивый поклон.

— Я хочу повидаться с арестованной вчера Жанной Дремонт! — тоном человека, привыкшего повелевать и не терпящего возражений, произнес Огюстен. — Мне хотелось бы переговорить с ней без свидетелей.

— Рад вам услужить, сир. Сейчас ей как раз понесут завтрак.

Огюстен последовал за надзирателем, который нес кружку с вином, изрядно разбавленным водой, и несколько ломтиков хлеба. На поясе у него висела огромная связка ключей, ритмично позвякивавших на каждом шагу. Судя по распахнутым дверям камер, Жанна была здесь единственной узницей. Наконец они оказались перед нужной дверью, и надзиратель, натужно сопя, вставил ключ в массивный замок, который был способен противостоять натиску дюжины силачей, не говоря уж о женщине довольно хрупкого телосложения, какой была Жанна.

— Я передам еду, — сказал Огюстен, и надзиратель сунул ему хлеб и кружку, после чего Руссо вошел в мрачную Камеру и услышал за собой скрип запираемой двери. Поставив кружку и положив хлеб на стол, Огюстен объявил о своем присутствии:

— Не бойтесь, мадам Дремонт! Вы знаете меня. Я… — и тут его голос прервался. Женщина сидела, опустив голову на колени, на узкой кровати у стены, где под потолком виднелось маленькое зарешеченное оконце, пропускавшее тусклый, безрадостный свет. К ужасу Огюстена, Жанна была вся в крови. Кровью оказалась залита и вся кровать.

— О, Боже! — едва слышно вскрикнул Огюстен, придя в отчаяние. Несчастная вскрыла себе вены…

Он бросился к ней, но тут же увидел, что женщина была мертва уже несколько часов. На полу у кровати валялся небольшой ножик, которым хозяйки обычно чистят овощи. И в самом деле, подобрав его, Огюстен обнаружил на ручке несколько прилипших морковных очисток. Он вздохнул и печально покачал головой, подумав о Маргарите, которая теперь потеряла не только отца, но и мать. Постояв немного рядом с телом покойной, Огюстен решил действовать и постучал в дверь. Надзиратель немедленно открыл ее. Постаравшись загородить собой мертвую Жанну, Огюстен попросил старого служаку пригласить в камеру начальника охраны.

Когда он явился, Огюстен, по-прежнему стоявший у порога, попросил его отослать подчиненного в коридор, чтобы тот не подслушал разговор. Выполнив это пожелание гостя, начальник охраны вернулся в камеру со связкой ключей в руке.

— Слушаю вас, сир, — не скрывая своего удивления, произнес он. И тогда Огюстен, не говоря ни слова, отошел в сторону. Некоторое время глаза начальника приспосабливались к полумраку камеры, а затем в них появилось смятение. — Вот уж никогда бы не подумал, что эта женщина способна на такой поступок!

Огюстен взорвался:

— Вы плохо исполняете свои обязанности! Этот нож наверняка находился в кармане ее фартука. Почему вы не обыскали арестованную и не удостоверились, что у нее нет острых предметов, которыми она могла бы поранить себя?

— Если бы с ней случилась истерика, то я приказал бы забрать у нее фартук и чулки, но как только ее отвели в камеру, она успокоилась и стала тихой, как мышка… — Обидевшись на Огюстена, начальник повысил тон и стал размахивать руками. — Кроме того, насколько мне известно, здесь еще никогда не случалось ничего подобного. Обычно мы держим тут воров, да и то временно, до их отправления в другую тюрьму, или какого-нибудь пьянчужку-крестьянина, который начал буйствовать в парке. Я сам заглянул в камеру и видел эту женщину вчера вечером, перед тем, как идти домой. Она сидела спокойно, сложив руки и уставившись в стену.

— Вы настоящий болван! А теперь слушайте меня и запоминайте, что вы должны сделать. Пошлите за какой-нибудь женщиной, не очень болтливой, на которую можно положиться. Пусть она подготовит тело к погребению и уберет в камере. Никто больше не должен знать, что случилось. Я устрою так, что сюда привезут гроб в закрытом фургоне к одиннадцати часам. Эту женщину заберут и похоронят вместе с покойным мужем.

— Я не могу допустить этого! Самоубийц не положено хоронить на общем кладбище. Это святотатство! Ее закопают на тюремном дворе. Мне придется самому найти ей место.

Лицо Огюстена побагровело от гнева, а губы сжались в тонкую полоску.

— Жанна Дремонт лишилась разума. Она не знала, что делала. Ее душа невинна. Сделайте так, как я говорю. Запишите в вашей книге учета арестованных, что смерть этой женщины последовала от естественных причин.

— Я не могу сделать это…

— Мне кажется, вы ошибаетесь! — голос Огюстена зазвучал угрожающе. — Подумайте как следует, ведь ответственность за происшедшее лежит исключительно на вас, — в наступившей паузе явно крылась угроза, — и если вы откажетесь выполнить мою просьбу, я уведомлю о вашем промахе самого короля. Надеюсь, вы не забыли о том, что в этом дворце никому не позволено умирать, за исключением королей и их родственников? Это касается и вашей тюрьмы!

Начальник охраны побледнел от ужаса. Он не забыл…

— А что, если явится священник из ее прихода и станет спрашивать о причинах ее смерти?

— Вы можете сказать ему, что тело покойной, умершей от сердечного приступа, было вывезено тайно, чтобы не огорчать короля.

— Хорошо, сир. — Стражник понял, наконец, что вся его дальнейшая карьера оказалась под угрозой. — Все будет исполнено, как вы сказали. Я отошлю подчиненных обходить дворцовые окрестности и останусь здесь один.

— Еще одна предосторожность: прибейте крышку гроба гвоздями, и тогда уж вряд ли кто-нибудь узнает об этой ужасной трагедии.

Огюстен послал своего слугу нанять фургон и приказал ему затем ехать в тюрьму и помочь начальнику охраны вынести и погрузить гроб так, чтобы их никто не видел. Если кто-нибудь из стражников поинтересуется насчет арестованной, то ему ответят, что она внезапно скончалась и что по известной всем причине ее тело было вывезено из тюрьмы как можно скорее. Они наверняка одобрят такое решение, ибо ревностно заботятся о своей репутации и не захотят попадать в немилость к королю.

К хижине Дремонтов Огюстен отправился загодя, потому что нужно было попасть туда раньше, чем привезут гроб с телом Жанны. Огюстена переполняла жалость к девушке, которой он должен был сообщить о том, что она потеряла еще и мать. Он хотел утешить ее и смягчить боль утраты, но не знал, как.

Маргарита, должно быть, давно уже высматривала его, потому что не успел спешиться, как она открыла дверь и встала у порога. На ней было черное платье. Волосы, зачесанные назад, венчала черная шапочка, из-под которой выбивались непослушные локоны. Прекрасные глаза, вновь поразившие его своей прозрачной голубизной, были отмечены печатью скорби и горя. Взглянув на нее, Огюстен понял, что прошлой ночью она не сомкнула глаз.

— Что вы узнали о моей матери? — сразу же спросила Маргарита. При виде печального лица Огюстена в сердце девушки шевельнулось дурное предчувствие и ее голос задрожал.

Не отвечая, он прошел мимо нее в хижину, и Маргарита, затворив за ним дверь, осталась стоять на прежнем месте, словно любое движение с ее стороны могло сделать еще более ужасным то, что должно было сейчас прозвучать из его уст. На столе посреди комнаты стоял гроб с телом Тео, а рядом с ним горела свеча. На крышке гроба лежал скромный букетик полевых цветов, которые Маргарита нарвала в поле за их домиком. Переступив порог, Огюстен снял широкополую шляпу и, положив ее на лавку, повернулся и посмотрел на девушку.

— Соберись с духом, Маргарита, — мягко проговорил он. — Я принес тебе печальную весть. Мне не удалось добиться смягчения участи твоей матери. Потрясение, которое она пережила, оказалось слишком сильным для ее сердца, и она освободилась от всех земных тревог иным путем…

Смысл сказанных Огюстеном слов, наконец, дошел до сознания Маргариты. Она не упала в обморок, как ожидал ее благодетель, но щеки ее покрылись смертельной бледностью.