Танцы с королями - Лейкер Розалинда - Страница 16

— А где ваш дом? — с неподдельным интересом спросила Сюзанна.

— В окрестностях Гавра. Я родился в родовом поместье моего отца в Люнере.

Сюзанна вздрогнула от удивления:

— Но ведь это же один из гугенотских оплотов?

— Да, это так. — Он заметил, что при его словах Сюзанна отвела глаза и опустила ресницы, и догадался, что на ее воспитание сильный отпечаток наложили распространенные антигугенотские предрассудки.

Большая часть католического населения Франции испытывала традиционную неприязнь к гугенотам, не желая признавать, что массовая резня и преследования гугенотов в прошлом дали противоположные результаты. Гугеноты сплотились еще сильнее в решимости противостоять любым посягательствам на их веру. Будучи поставленными в невыгодное положение гонимого религиозного меньшинства, они не чурались никакой работы и проявляли себя с наилучшей стороны в любом деле.

Из них получились прекрасные ремесленники, коммерсанты, лавочники. Многие занялись банковским делом, а также приобрели корабли и стали торговать с заморскими странами. Даже среди тех, кто происходил из старинных, благородных семейств, почти не было людей, признававших праздный образ жизни. В общем-то такая реакция Сюзанны нисколько не удивила Огюстена и не вызвала у него особенного неудовольствия, тем более, что это способствовало возникновению определенной отчужденности и помогало поддерживать некоторую эмоциональную дистанцию, что было для Огюстена сейчас особенно важно. Чем меньше между ними общего, тем лучше для них обоих.

Из задумчивости Огюстена вывело легкое прикосновение пальцев мадам Верморель к тыльной стороне его руки:

— Я нисколько не сомневаюсь, что ваши родители будут вне себя от радости, увидев вас.

Огюстен печально улыбнулся в ответ:

— Вы очень добры ко мне, но, к моему сожалению, я должен сказать, что моя мать скончалась несколько лет назад. К счастью, у моего отца здоровье вполне крепкое.

Сюзанна вновь вступила в разговор:

— А у вас есть братья и сестры?

Он посмотрел на нее так, словно впервые вспомнил о ее существовании.

— Братьев у меня нет, но есть сестра. Она замужем за шотландским коммерсантом и живет сейчас в Эдинбурге.

— Ах… — Сюзанна сочувственно наклонила голову, понимая, что не имея постоянной связи с сестрой, Огюстен уже считает ее почти чужой. Затем вдруг внимание девушки переключилось на какой-то объект, появившийся за плечом ее визави, и она вскочила на ноги. — А вот и остальные!

С помощью Огюстена все пять женщин опять сели на лошадей. Поддерживая Сюзанну он вновь ощутил кружащий голову аромат ее тела. Отвернувшись в сторону, он поспешил вставить ногу в стремя и привычным движением легко забросил свое худощавое мускулистое тело на коня, пропуская мимо ушей обращенные к нему слова благодарности. Вшестером они подождали, пока остальные участницы прогулки не подъедут поближе, а затем двинулись им навстречу. И опять Огюстен поехал замыкающим рядом с присоединившейся к нему мадам Верморель. Он старался казаться предельно вежливым и внимательным, поддерживая беседу с бойко тараторившей женщиной тем, что отвечал на ее вопросы. Однако его глаза были прикованы к Сюзанне, ехавшей далеко впереди. Кто-то по пути нашел ее шляпку, и теперь колыхавшиеся в такт с поступью лошади перья манили его, словно призывный многообещающий жест руки.

После возвращения кавалькады во дворец Огюстен попрощался с Сюзанной точно так же, как и с остальными; в его голосе звучали обычные равнодушно-вежливые нотки. Сюзанна въехала в огромные растворенные ворота манежа и, увлеченная разговором с двумя спутницами, скрылась в его полутьме. Больше он ее не видел. Если она и бросила в его сторону озадаченный и разочарованный взгляд, то Огюстен уже не мог этого заметить, поскольку, в этот момент отдавал распоряжение своему кучеру приготовить карету к отъезду через час.

Прежде чем участники королевской охоты вернулись во дворец, Огюстен уже был в пути. Утренняя прогулка верхом оказалась слишком утомительной и разбередила рану в плече так, что каждый шаг Огюстена отзывался острой болью. Поэтому ему было приятно, сев в карету, откинуться на мягкую обивку сидения и ощутить спиной надежную поддержку. Скоро он будет дома, где его ждет общение с отцом и полноценный отдых.

Родовое гнездо Руссо, известное под названием Мануар, представляло собой старинное каменное здание, когда-то стоявшее далеко от других домов. Будучи построенным на возвышенности и обнесенным крепкой каменной стеной, оно раньше позволяло в случае необходимости надежно укрыться от нападений беспокойных соседей-католиков. Со временем порт Гавра разросся, жилища горожан захватывали все большую площадь и через пару столетий окружили Мануар со всех сторон, так что его строгие, аскетические очертания смягчились и частично растаяли среди многочисленных цветников, обширных садов и фонтанов, которые находились по обе стороны от стен особняка, увитых плющом и глицинией.

Когда-то все банковские дела дома Руссо вершились именно здесь, в Мануаре, но затем дед Огюстена построил большой павильон с двориком внутри, где и стали решаться все вопросы, касавшиеся финансов. Находясь на территории поместья, павильон вместе с тем стоял в значительном удалении от Мануара, и к нему из гавани вела особая дорога с довольно оживленным движением. Именно сюда направлялись оптовые торговцы различными товарами, судовладельцы, капитаны кораблей, знатные дворяне, спустившие все свое состояние за ломберным столиком и находившиеся в отчаянном положении. Бывали здесь и другие категории посетителей, отличавшиеся благоразумием и желавшие умножить свой капитал, вложив его под проценты. Кроме того, банкиры Руссо финансировали различные экспедиции и путешествия в заморские края, что также приносило немалую прибыль и укрепляло и без того значительное могущество и влияние дома Руссо в мире ростовщиков.

Как и ожидал Огюстен, по прибытии он обнаружив отца в огромном главном зале для посетителей, стены которого скрывались за высокими, от потолка до пола, шкафами, где находились сотни старинных фолиантов в кожаных переплетах. Жерар Руссо, происходивший из древнего дворянского рода, обладал немалым интеллектом и представлял собой колоритную, импозантную личность, производя должное впечатление на тех, кто приходил к нему занять денег. Но сейчас мало кто из них мог бы узнать его, настолько изменился его облик при виде единственного и любимого сына. Как всегда, одежда Жерара Руссо была безупречна: парик аккуратно расчесан и завит, а отвороты и обшлага камзола украшены волной накрахмаленных кружев, блиставших первозданной белизной.

— Что привело тебя домой на этот раз, Огюстен? — спросил он после объятий и обмена приветствиями. — Финансы иссякли или рука устала держать шпагу и желает сменить ее на перо банкира?

Между ними это была обычная шутка, за которой скрывалась немалая доля истины. Всякий раз, оказываясь дома, Огюстен с головой погружался в отцовские дела, прерывая это занятие лишь для редких визитов к старым друзьям. Он трудился как обычный клерк за конторкой, с той лишь разницей, что последний вечером уходил домой, а Огюстен продолжал работать допоздна, пока перо не валилось из рук.

И так продолжалось вплоть до последнего дня его пребывания в отцовском доме. Упоминание о нехватке денег было лишено всяких оснований, поскольку часть капитала была переведена на имя Огюстена и доходы, получаемые от нее, могли сравниться с доходам наиболее обеспеченных придворных. Их вполне хватало, чтобы покрыть безумные карточные проигрыши младшего Руссо.

Огюстен улыбнулся:

— Думаю, что тебе должно быть хорошо известно, что в Гавр меня тянет всегда, и причиной тому вовсе не долги.

— Ну что ж! Тем более я рад видеть тебя дома. Этот приезд как нельзя кстати. Вчера пришло известие, что у твоей сестры родился сын, и в честь этого события я устраиваю в Мануаре банкет сегодня вечером.

Огюстен очень обрадовался, узнав, что его сестра благополучно разрешилась. Он очень скучал по ней, ибо разница в годах между ними была не столь велика и они очень дружили, пока брак сестры с шотландцем не вынудил ее сменить место жительства. Жанетта прекрасно понимала, что означала для брата необходимость подчиниться воле отца, в шестнадцать лет покинуть родительский дом и ехать к королевскому двору служить в мушкетерской роте вместо того, чтобы заниматься финансами, к чему Огюстен всегда питал особое, видимо, наследственное пристрастие. Этому делу его обучали чуть ли не с тех пор, когда он научился ходить. Внезапные перемены в судьбе вызвали у Огюстена состояние, близкое к шоку.