Пурпурные кружева - Ли Линда Фрэнсис - Страница 1

Линда Фрэнсис Ли

Пурпурные кружева

Пролог

Территаун, Нью-Йорк 1896 год

Март 1886 года

Моя бесценная Лили!

Меня приводит в ярость то, что общество, неспособное оценить такую женщину, как ты, по капле выжимает из тебя жизненные силы. И я завещаю тебе свое состояние, чтобы ты навсегда осталась свободной. А еще я оставляю тебе прощальный дар – как залог того, что моя воля будет исполнена…

Готорн.

Лили Блэкмор свернула пожелтевший от времени листок. Впрочем, ей совсем не надо было заглядывать в письмо, чтобы узнать, о чем в нем говорится. Каждое выражение, каждое слово, много лет назад выведенные рукой Готорна, давно отпечатались в ее сердце.

Девушка осторожно отложила бумагу в сторону. Нет, она не боялась порвать ее – напротив, не раз страстно желала сделать это. Но в то же время мысль о том, что, повинуясь внезапному порыву, она может превратить его письмо во множество мельчайших обрывков, страшила Лили. Ведь если она действительно сделает это, то уже никогда не сможет сложить их и прочесть эти строки…

Конечно, лучше всего было бы просто посмеяться над тем, какие глупости приходят ей в голову, – неужели она действительно стала бы складывать клочки этого злополучного письма?! Но меньше всего Лили хотелось сейчас подшучивать над собой, и она лишь закрыла глаза и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

Рейн Готорн.

Судьба распорядилась так, что десять лет назад этот человек оставил в наследство Лили свое огромное состояние. Кроме того, он поручил ей провести на Манхэттене прием, посвященный его памяти. Когда Рейн лежал на смертном одре, она пообещала ему, что соберет в своем доме, Блэкмор-Хаусе, всех, кто его знал. Но, связывая себя этим обещанием, Лили никак не предполагала, что этот прием окажется для нее роковым, а тайна прощального дара Рейна станет известна всему свету…

Дар Готорна.

Он изменил ее жизнь навсегда. Обрек на полное одиночество. Ей пришлось полагаться только на себя, когда позже, с трудом обретя равновесие, она попыталась склеить осколки своей вдребезги разбитой жизни. Это из-за него она оказалась далеко от дома, здесь, в Территауне.

Если бы кто-нибудь спросил Лили, когда произошло событие, так повлиявшее на ее судьбу, она могла бы назвать не только дату – 16 марта 1886 года, но и точный миг – шесть пятнадцать вечера. В ее память отчетливо врезался бой дедушкиных часов в холле Блэкмор-Хауса – они отбивали каждую четверть часа. Удивительно, но до сих пор Лили прекрасно помнила, как были одеты приглашенные и кто где находился в тот момент, когда…

Стоило девушке закрыть глаза, она словно во сне вновь видела перед собой витиеватый орнамент дорогих обоев, чистое вечернее небо с серебряными звездами в обрамлении тяжелых бархатных драпировок многочисленных окон. Это был необыкновенно красивый вечер – вечер, который, как Лили мысленно говорила себе, готовясь к приему, она будет помнить всегда. Как странно порой преломляются мысли, воплощаясь в жизнь! Этот вечер действительно навеки врезался в ее память, но как же ей хотелось его забыть хотя бы теперь, спустя годы!

Лили смогла бы в мельчайших подробностях описать украшавшую огромный зал хрустальную люстру, рассыпавшую сверкающие блики. Ее мерцающий свет не мог скрыть, как менялись выражения лиц многочисленных гостей – от напряженного ожидания до возмущения. Это происходило по мере того, как они осознавали, что произошло. В зале словно повеяло леденящим зимним холодом.

Дар Готорна оказался скандальным.

«О, Рейн, – подумала Лили, грустно рассмеялась и слегка качнула головой, – ты всегда знал, как привлечь к себе внимание. Но лучше бы ты не впутывал в это меня. Зачем ты заставил их поверить в то, что я одобряла тебя? Зачем превратил меня в свою соучастницу?»

Той давней ночью безупречно элегантные представители нью-йоркской элиты, собравшиеся в Блэкмор-Хаусе, замерли в шоке. Некоторое время они безмолвствовали, затем по залу волной пронесся шепот. Ну конечно, все эти люди давно предполагали, даже знали, что из Лили Блэкмор ничего путного не выйдет.

Какая безнравственность, шептали вокруг нее. Эта девица всегда была распущенной. Слава Богу, ее родители не дожили до такого позора.

На какой-то миг, подобно своим гостям, Лили тоже окаменела. Для нее подарок Рейна был такой же неожиданностью, как и для этих чопорных представителей высшего света Нью-Йорка. Она стояла будто громом пораженная, и ей было до боли обидно. Но что она могла им сказать? Какие слова могла произнести в свою защиту? Она не была ни безнравственной, ни распущенной. Она просто хотела жить. Жизнь! Лили любила, когда ветер бил в лицо, когда всюду звучал смех. Но ее никто никогда не понимал, и клеймо безнравственной девицы появилось на ней задолго до того, как она встретилась с Рейном. Однако лишь всеобщее возмущение беспрецедентным даром Готорна позволило «друзьям семьи», не скрывая радости, открыто заявить, что они давно подозревали о ее дурных наклонностях.

Да, этот вечер изменил жизнь Лили. Но в действительности ее репутация была погублена гораздо раньше. Рейн Готорн лишь дал всем прекрасный повод заговорить об этом вслух.

Вся сцена фотографически запечатлелась в мозгу Лили и возникала в памяти, словно снимок с истершимися краями. По мере того как шли годы, Лили не раз мысленно восстанавливала события того вечера. Она проигрывала их вновь и вновь, воображая сотни различных развязок, как будто снова и снова переписывала одну и ту же пьесу. Но дагерротип оставался неизменным. Его нельзя было подправить, а эту историю – переписать.

С тех пор прошло десять лет. И та юная девятнадцатилетняя девушка, которой когда-то была Лили, исчезла. Теперь ей двадцать девять, ее жизнь налажена и спокойна, насколько может быть налажена и спокойна жизнь после того, что произошло.

Она поклялась, что никогда не вернется в этот дом, к этим людям. И долго не нарушала обета.

Но времена меняются, подумала Лили. Завтра она все-таки отправится на Манхэттен. В Блэкмор-Хаус.

Лили уложила в чемодан множество вещей, не задумываясь о том, сможет ли ими воспользоваться: темно-голубое боа из перьев, массивные позвякивающие браслеты, несколько пар туфель – она обожала красивую обувь – и изящную старинную фарфоровую чашку с блюдцем. Чашкой и блюдцем Лили особенно дорожила. Их подарила ей мать. А матери эти прелестные вещицы передала когда-то бабушка. Семейная традиция. Чашка и блюдце переходили от матери к дочери из поколения в поколение. Девушка тщательно упаковала их в свою ручную кладь. Остальные вещи ей пришлют позже.

Экипаж подадут утром. Джон Крэндал позаботился обо всем – нанял экипаж и договорился с кучером, чтобы ее вовремя доставили на Манхэттен, хотя сам он был против того, чтобы она туда перебиралась. Но разве могла Лили поступить иначе?

Девушка глубоко вздохнула и расправила плечи. Лили с нетерпением ожидала встречи с человеком, который проявлял к ней дружеское участие даже после скандала, но совсем не была уверена в том, что хочет увидеться в Нью-Йорке с кем-либо еще. Возможно, жизнь Лили в Территауне и была довольно одинокой, но девушка привыкла к ней. Она с удовольствием совершала прогулки по парку этого небольшого городка на севере штата, многие жители которого, хотя и не могли претендовать на то, чтобы считать себя ее друзьями, вежливо раскланивались с ней, увидев на улице.

Мысль о том, что ей предстоит вернуться в дом, где она выросла, заставила сердце Лили забиться быстрее. Внутри у нее все сжалось от волнения. Она не появлялась в свете долгие годы – десять лет, если быть точной. Многочисленные поездки в самые отдаленные уголки мира не в счет. Пить горячий кофе из глиняной кружки, сидя рядом с бедуинами в знойной пустыне, или наслаждаться экзотическим блюдом где-нибудь в джунглях Африки – совсем не то, что зайти на чашечку чая к хозяйке одной из фешенебельных гостиных Манхэттена. Да, давно ей не приходилось думать о том, как следует себя вести и что говорить, находясь в светском обществе. Сможет ли она теперь держаться как леди? Этот вопрос пугал Лили.