Белый лебедь - Ли Линда Фрэнсис - Страница 13

Он провел кончиками пальцев по ее ключице под халатом, легко, нежно, отчего ее тело отозвалось на его ласку каждым нервом, каждой клеточкой, и она уже готова была рвануться к нему, но в последний миг удержала себя от этого шага.

И совершенно неожиданно ей представилось: она его жена, и его руки ласкают ее тело под кашемировым халатом.

«Кого же он избрал? — спросила она себя, внезапно жарко покраснев. — Кого он избрал себе в жены?» Впервые за пять лет она пожалела о том, что пошла своим путем. И еще о том, что в ее новой жизни для него не было места.

Но она всегда была не как все, и не стоит ей пытаться изменить себя. Она уже потеряла себя один раз, пять лет назад. Но теперь она не может позволить себе забыть о том, кем она стала.

Грейсон что-то начал говорить ей, но его прервал звонок в дверь.

— Я открою, — раздался голос мисс Пруитт откуда — то из-за ее спины, и тут же послышался обиженный топот ее ботинок.

Все произошло так быстро, что Софи была застигнута врасплох. Грейсон, кажется, понял, что с ней происходит.

Он отвел за ухо прядь, ее волос.

— Все будет хорошо, Софи, — ласково произнес он. — Поговорим позже. А теперь идите.

Он повернул ее и легонько подтолкнул. Она машинально пошла наверх, а там обернулась и увидела, как через порог шагнул человек в элегантном костюме, тяжелые двери закрылись за ним и он вслед за Грейсоном вошел в кабинет.

Грейсон захватил этот дом, чтобы остаться здесь навсегда. И у него нет никакого намерения переезжать куда-то.

Его поцелуй почему-то ее взбудоражил, и она покраснела от затаенной мысли — ей хотелось еще поцелуев.

Ей просто необходимо поговорить с отцом и заставить его исправить свои ошибки. Нельзя допустить, чтобы Грейсон оставался в ее жизни. И в ее доме.

Три дня подряд Софи посылала отцу записки. И каждый раз получала ответ, что он не может с ней встретиться. Сначала она обиделась, потом рассердилась. На четвертый день ее охватил панический страх. Зачем отец просил ее вернуться? Разве не для того, чтобы она поселилась в его семье?

В довершение всего Грейсон появлялся в «Белом лебеде» регулярно каждое утро и настолько пунктуально, что по нему можно было проверять часы, и принимался за работу. Противная мисс Пруитт тоже появлялась в восемь часов и оставалась до пяти, обращаясь с Софи и ее свитой весьма бесцеремонно, точно они были стайкой заблудившихся гусей.

И каждый день Софи избегала Грейсона как чумы, не сомневаясь, что, как только они окажутся наедине, он снова заведет разговор о том, что ей следует съехать из этого дома. И она приложила все усилия к тому, чтобы он не смог застать ее врасплох. Когда он осведомлялся о ней, ее то не было дома, то она не принимала, то была нездорова. Генри сказал, что когда он в последний раз передал ее слова, Грейсон буквально зарычал от злости.

Генри был в восторге. А она — нет. Потому что терпение Грейсона истощалось.

Только один раз, в конце долгого дня, они оказались вместе в одной комнате. Она сидела в кабинете, изучая ноты новой обработки «Богемы» для виолончели, и не услышала, как он открыл дверь и направился к своему столу. Мисс Пруитт промаршировала вслед за ним и положила перед ним какие-то бумаги. Софи отвлек посторонний шум, она подняла голову и увидела Грейсона, сидящего за письменным столом. Он внимательно слушал клиента, который что-то говорил, не обращая на нее внимания. Внезапно Грейсон повернулся, почувствовав на себе взгляд Софи. Клиент все продолжал взволнованно что-то говорить.

Откинувшись на спинку стула, Грейсон рассматривал ее поверх головы клиента, словно надеялся что-то понять. В глазах его она увидела странное выражение. Так смотрит человек на вещь, которая ему принадлежит.

Она резко вскочила с дивана и пошла искать Диндру, разозлившись на свои ослабевшие колени и захолонувшее сердце. Эта встреча выбила ее из колеи.

А отец все еще не желал ее видеть.

В конце концов однажды вечером, когда до приема оставалось два дня, Софи отправилась к нему без приглашения. Она подошла к дому и вдруг забыла, зачем она здесь.

Его новый особняк поражал взгляд роскошной отделкой, но она отметила, что его начали украшать для приема гостей. Если отец говорил правду, то прием устраивался в честь ее приезда домой. Разве это не значит, что он ее любит?

Однако ее восторги быстро сменились унынием. Правда, она наконец увиделась со своими маленькими сестрами, но все ее мечты развеялись как дым. Конрад категорически отказался вернуть ей «Белого лебедя», заявив, что сделка не имеет обратного хода. Его не смогли, поколебать никакие ее мольбы.

Он был сердит и не слушал никаких возражений, пока она в конце концов не прошептала:

— Почему? Почему ты так поступаешь со мной? — Отец вздохнул, и ей внезапно показалось, что он постарел прямо на глазах.

— Я поступаю так потому, что так лучше.

— Лучше для кого? — недоверчиво спросила она. Он больше не сдерживался.

— Лучше для нашей семьи! А ты сделаешь так, как я сказал, и переедешь сюда, в этот дом. И отошлешь этих… этих прихлебателей туда, откуда они приехали! — в ярости прошипел он.

Софи не стала с ним спорить. Она ушла от отца и вернулась в «Белого лебедя», исполненная решимости снова стать хозяйкой в своем доме.

— Что вы здесь делаете? — возмутилась мисс Пруитт, вторгаясь в ее мысли.

Ее старомодная шляпка все так же сидела у нее на голове, когда она вошла в библиотеку, стиснув в руках ридикюль, словно опасалась, что кто-то «из этих» его украдет.

— Ax! — воскликнул Генри со своего любимого дивана, стоявшего в углу. — Вот и наша дорогая мисс Хан! Можно мы для краткости будем называть вас Чингис?

Диндра одобрительно рассмеялась, оторвавшись от созерцания своих наманикюренных ногтей, и ее мерцающее платье зашелестело, когда она спустила ноги с кресла.

— Генри, ты иногда бываешь умным до невероятности! — Даже Маргарет отвернулась, пряча улыбку. Губы мисс Пруитт съежились, как сухой чернослив, глаза недобро прищурились. Но тут же сердито распахнулись, потому что в открытое окно вдруг влетел легкий ветерок и перемешал ее бумаги, лежащие на письменном столе.

— Ах, что вы наделали! — в гневе закричала она, бросаясь к окну и плотно закрывая створки.

— А это важные бумаги? — равнодушно спросил Генри, подбирая с полу какой-то листок и всматриваясь в него. — «Мистер Джеймс Лэмпман, до того проживавший в доме номер 212 по Маунт-Вернон-стрит, а ныне в доме номер 155 по Хантингтон-авеню, желает вчинить иск по поводу убытков, которые причинил ему некий Пол Редман, погубив его репутацию и его дело…»

Секретарша выхватила у него из рук листок с такой яростью, что чуть не разорвала его пополам.

— Это частные документы! — рявкнула она. — А — теперь вон отсюда! Вон! Вон! Это моя контора!

Она попыталась выгнать их из комнаты, не Маргарет не желала уходить.

— Вы не можете нас выгнать. Нашей Софи нужно играть.

Музыка была такой же неотъемлемой частью жизни Софи, как и дыхание. Если она не держала виолончель в руках, она в мыслях проигрывала мелодию. Она прорабатывала отдельные куски независимо от того, чем была занята, машинально, просто по привычке.

— Пусть она играет где-нибудь в другом месте, — непреклонно заявила мисс Пруитт. — Если тот шум, что я слышала, называется музыкой. — И она в упор посмотрела на Софи, которая внимательно прислушивалась к этой перепалке. — Я не уверена, что «Гнездышко любви» стоит внимания взрослого человека.

Софи сначала удивилась, потом рассмеялась. Мисс Пруитт была остроумна. Улыбаясь, Софи поднялась со стула и отдала инструмент Генри.

— А вы, мисс Пруитт, скажите это всем, кто платит хорошие деньги, чтобы посмотреть, как я играю. Секретарша ехидно взглянула на нее.

— Разумеется, мужчины платят, чтобы посмотреть на то, что вы делаете.

В комнате повисла тишина. Софи и мисс Пруитт сверлили друг друга взглядами. Генри, Диндра и Маргарет не сводили глаз с них обеих.