Дьявольская сила (сборник) - Грендон Стивен - Страница 39

Когда я жаловался на ее холодность, которую, по моему мнению, я не заслужил, она ничего не говорила и только смотрела на меня красивыми детскими глазами.

Только однажды она произнесла загадочную фразу: «Я не могу ничего поделать. Я разочарована…»

Объяснить загадку она отказалась.

Я решил, что она намекает на тсантсу, но думать об этом, значит, снова переживать эту грязную сделку и ужас от того, что я поддался постыдному искушению. Я отверг это объяснение как слишком простое и первый раз в жизни решил применить на практике знаменитый американский лозунг: «Забудь».

Несмотря на все это, я стал с нетерпением ждать Санчеса, хотя еще совсем недавно ужасался при мысли об этом.

Я был уверен, что от его возвращения зависит очень многое. Даже сегодня я сомневаюсь в том, что мисс Хойет действительно страстно хотела иметь тсантсу. Ее привлекала идея покорить меня, по крайней мере, чтобы я это показывал более явно.

Я не могу избавиться от чувства, что, если бы я слепо потакал всем ее капризам, она бы удовлетворяла мои желания. И это был бы «прекрасный обмен», который всегда лежит в основе бизнеса. Вы видите, в моей истории нет поэзии, которая может быть только в мире кино. Но я был убежден, что это положит конец напряжению между нами, которое возникло из-за ее капризов.

Последняя жара принесла несколько случаев заболевания желтой лихорадкой в Бразилии и более северных странах. Власти очень быстро организовали вакцинацию всех жителей столицы.

Мы с миссис Хойет пошли делать прививки, Алис пойти с нами отказалась.

Думаю, поэтому уже через три недели она была в больнице с диагнозом этой опасной болезни.

Мне не разрешили посетить больную. Примерно в это время, когда жизнь мисс Хойет висела на волоске, на сцене снова появился Санчес. Снова портье сообщил, что ко мне приходил человек, но на этот раз я догадывался, кто это мог быть.

Я послал Санчесу записку с просьбой зайти в мою комнату. Он появился через несколько минут со своей неразлучной кожаной сумкой, на которую я со страхом посмотрел. Что в ней? Не знаю, поверите ли, может быть, такова человеческая природа, но я был рад этому визиту. В конце концов, это был последний акт драмы, которую я уже больше не мог переносить. Ее нужно было играть, и я очень хотел увидеть, как падает последний занавес. Санчес, не здороваясь, открыл кожаную сумку и нежно, что контрастировало с его грубой внешностью, стал разворачивать шелковую материю, в которую была завернута тсантса.

Я посмотрел на нее. Я был шокирован, настолько это отличалось от того, что я представлял. Не знаю, почему, но я думал, что увижу голову белого человека с волосами цвета ореха, которая будет гармонировать с синевой бритого подбородка и бледной желтоватой кожей лица. Но у этой тсантсы были светлые удивительно красивые шелковистые волосы, которые колыхались при малейшем движении головы, как будто они принадлежали живому телу.

Цвет лица был молочно-белый, и на курносом носу — веснушки.

У меня было впечатление, что мне предложили тсантсу, сделанную из головы юноши, студента или даже старшеклассника.

Я отказался потрогать эту часть трупа (как я мысленно называл ее) и попросил Санчеса завернуть ее снова в шелковую материю.

Но даже тогда, когда тсантса была закрыта, я постоянно чувствовал, что это не антикварная вещь, а что-то изготовленное недавно, уж слишком молодым и современным было лицо жертвы. Дальнейшее поведение Санчеса укрепило мое впечатление.

— Сожалею, — сказал он, — что не могу взять с вас только 100 тысяч песо. Нужно было многих заставить молчать и очень нелегко было заставить молчать тсантсу. Совесть очень дорого стоит. Итак, вы должны мне двести тысяч монет.

Санчес был мне так омерзителен (как и я сам себе), что любая сумма устроила бы меня, лишь бы поскорее избавиться от него. Я немедленно, без возражений дал ему чек на ту сумму, которую он требовал.

Санчес ушел, оставив на столе предмет, завернутый в шелк.

Когда я убирал ужасную тсантсу в шкаф, дверь снова открылась.

— Послушайте, — сказал Санчес, — если Национальный банк спросит, за что я получил этот чек, скажите за драгоценный камень.

Санчес снова закрыл за собой дверь.

Итак, драма окончена, и с этих пор я буду жить более приятной жизнью. По крайней мере, так я тогда думал.

На следующий день миссис Хойет, не дожидаясь, когда я приду, как всегда, узнать последние новости об Алис, которая все еще находилась на карантине, попросила прийти к ней домой, где, к моему удивлению, меня проводили в ее комнату.

С первых же слов, которыми она встретила меня, опуская обычные вежливые приветствия, я понял причину нарушения правил обычного поведения.

— Алис умерла, — просто сказала она. — Вы не поможете мне выполнить все необходимые формальности для похорон? Ну, ну, — добавила она, видя, что я побледнел, — быстрее выпейте немного виски, это поможет.

Это были ее единственные сочувствующие слова.

Я молчал все три последующих дня.

Похороны были малочисленными, вероятно из-за боязни заразиться, пришло минимальное количество людей.

Через день миссис Хойет сказала мне, что она решила вернуться в Бостон, где будет организована вторая похоронная служба. Она дала мне понять, что ее дальние родственники в Бостоне не захотят видеть меня на похоронах. Как я мог настаивать?

Я помог ей достать удобную каюту на пароходе, идущем в Филадельфию, а сам решил уехать в Европу с первым же пароходом. Мне казалось, что, уехав далеко от тех мест, где так много пережито, я смогу хоть немного забыть о бремени прошлого.

Я обманывал себя. Именно здесь, в Марселе, я потерпел главное поражение. А теперь я должен вам рассказать очень странную вещь. Никто не верит мне, все, кому я доверялся, как один считали, что я сумасшедший. Я не прошу вас верить, только выслушайте меня. Нельзя заставить поверить в невероятные, из ряда вон выходящие вещи.

Мистер Ф. встал и открыл окно, выходящее в сад. Вдалеке плыл по воздуху Нотр Дам. Все говорило о мире и спокойствии, если бы не толстые прутья на фоне пейзажа, которые напоминали, где мы находимся. Казалось, они предупреждали меня на своем языке, чтобы я был осторожнее и не принимал так буквально всю эту историю.

— В Марселе, — продолжал Ф., сев на стул, — я почувствовал первые признаки болезни, которые привели меня сюда.

Вначале ничего серьезного не было, так, случайная мигрень, которую я объяснил изменениями диеты и климата. Но эти головные боли учащались и усиливались. Вначале они длились по часу, но я принимал аспирин, и боли проходили, позже приступы длились по нескольку часов, и даже большие дозы опиума не снимали их. У меня было ощущение, что моя голова зажималась в тиски и какая-то невидимая сила сжимала ее. Вы можете назвать это самовнушением. И я тоже так думал, если бы однажды, собираясь на свою утреннюю прогулку, я не надел шляпу, которая закрыла мне уши.

«Парикмахер слишком коротко постриг меня вчера», — подумал я.

А так как шляпа была уже старой, я купил новую, тщательно выбрав размер.

Через три месяца, к моему удивлению, новая шляпа тоже упала мне на уши. На этот раз я разозлился. Накануне я не был у парикмахера. Я пошел в шляпный магазин и сорвал на хозяине свою злобу. Он сильно извинялся.

— С начала войны, — объяснял он, — фетр совсем не того качества, да и кожа для подкладки… Я вставлю внутрь плотную тесьму, и она будет вам впору.

Я ушел ободренный.

Прошло еще 3 месяца. Шляпа, конечно, была очень плохого качества и увеличилась в размере.

Я отдал ее коридорному, который, очевидно, был ряд получить почти новую шляпу, и пошел в другой магазин. На этот раз во избежание неприятностей я купил шляпу у Лока. Вы, конечно, знаете, как прекрасно они шьют шляпы и сколько они стоят.

Итак, через 3 месяца мне пришлось поставить в шляпу двойную тесьму, а еще через 3 месяца я убрал ее в сумку со старыми вещами.

Правда становилась очевидной, бросалась в глаза. Голова уменьшалась. Боли, которые все больше усиливались, не снимались даже наркотиками. Только морфий приносил какое-то облегчение. Лекарство частично снимало боль, но оно не могло успокоить мои предчувствия.