Разборки олимпийского уровня - Леженда Валентин - Страница 25

— Скорее! — закричал Агамемнон героям. — Пора плыть. Грузитесь на корабли.

Но герои на деревьях словно приросли к веткам, пришлось пару сосен спилить под грязную ругань Телефа, который совершенно справедливо требовал очередную компенсацию за повреждение его частного имущества.

В общем, за какие-то сутки достигли греки Трои.

Подплыли к берегу, смотрят, а там их уже войско троянцев под предводительством великого Гектора дожидается, в кости режется от нечего делать.

Софоклюс немедленно извлек из заплечной сумки очередную чистую дощечку Прищурился, быстро пересчитал войско троянцев — получалось тридцать человек вместе с Гектором. Острая палочка ловко заскользила по мягкому воску.

“Сильное войско троянцев во главе с могучим сыном царя Приама Гектором собралось на берегу, — быстро царапал историк. — От самого горизонта протянулась цепочка троянских воинов, всего их было где-то около…”

Историк задумался, как бы не переврать.

— А, ладно. — Софоклюс махнул рукой и быстро написал: “Всего их было где-то около ста пятидесяти тысяч. Великие герои выступали против греков”.

Командовать высадкой был назначен Одиссей. Но ситуация, надо сказать, была весьма неприятной, поскольку и ежу (морскому) было понятно, что первого, кто ступит на троянский берег, ждет неминуемая смерть.

Что же делать?

Но Одиссей был бы не Одиссей, если б не нашел выхода и из этой тупиковой ситуации.

Понятно, что умирать в этой войне никому не хотелось. Герои с обеих сторон рассчитывали просто набить друг другу морды или, в крайнем случае, подраться на мечах, естественно, до первого пореза. Например, было общеизвестно, что Ахилл при виде крови терял сознание, ему даже клюквенный сок боялись подавать.

Подумал Одиссей, подумал и решил, что первым на троянский берег сойдет сам царь Спарты Менелай. Менелай, понятно, не хотел этого делать, но его заставили, пригрозив, что в случае отказа силой выкинут за борт.

Пришлось Менелаю первому ступить на вражескую землю.

Немая сцена, последовавшая за этим, была достойна отдельной главы в героическом повествовании Софоклюса, дощечек этак на десять.

Троянцы в изумлении и растерянности взирали, как, согнувшись под тяжестью мощных лосиных рогов, мрачно сходил на берег царь Спарты Менелай.

Грянувший после немой сцены раскат заливистого хохота достиг аж самого Олимпа, разбудив дремавшего на троне Зевса.

Словно сраженный наповал вражеской стрелой, рухнул на землю великий Гектор. Побросав оружие, троянцы, сотрясаясь от хохота и хватаясь за животы, катались по песку.

Греки, наблюдавшие эту сцену со своих кораблей, тоже не сдержались, заразившись троянским смехом.

Не до смеха было лишь одному Менелаю. Выхватив из-за пояса меч и издав громкий, полный ненависти вопль, он погнался за хитроумным Одиссеем, опрометчиво сошедшим на берег вслед за царем Спарты.

Включив на Олимпе телевизориус, боги с интересом следили за историческими событиями. У бедняги Ареса от смеха началась икота, и ему пришлось выпить чуть ли не весь фонтан ржавой воды, чтобы эту икоту прекратить. Сотрясавшийся от хохота Эрот подавился солеными орешками, а Гермес чуть не свалился с Олимпа, нечаянно включив правую, вечно барахлящую сандалию.

Короче, никакого сражения в этот день не было. Подобрав оружие и утирая катившиеся из глаз слезы, троянцы вернулись за стены своего великого города. Можно сказать, что первую битву греки выиграли со счетом один ноль. По полю несостоявшегося сражения бегал лишь площадно матерившийся Одиссей, преследуемый разъяренным Менелаем.

— Да-а-а-а… — протянул Громовержец. — И смех и грех. А мы волновались, что они тут нам большую часть населения перебьют, сорвут демографический взрыв, запланированный Эротом на будущий год.

— Кхэ-кхэ, — кашлял Эрот. — Ой, не могу, умора…

Гефест чинил у фонтана правую сандалию босому Гермесу. Вторую сандалию надел Арес и теперь задумчиво висел вниз головой под потолком тронного зала.

— Полезная вещь, — философски заметил он, — располагает к длительным размышлениям.

— Зевс, — сказал Гермес, вдруг вспомнив мучившую его в последнее время мысль, — ты знаешь, Гера пропала.

— Ну и сатир с ней, — огрызнулся Громовержец. — Надеюсь, что она пропала навсегда.

— Кто знает, — хмыкнул Гермес, осторожно разглядывая золотые бараньи рога на голове владыки Олимпа.

Естественно, боги не могли не заметить сие чудесное украшение Громовержца, появившееся вчера вечером, но все благоразумно молчали, зная, каков Зевс бывает во гневе, тем более что его настроение в последние дни сложно было назвать мажорным. Умница Гефест успел убрать на Олимпе все зеркала, не дожидаясь, пока Тучегонитель проснется.

Многие уже догадывались, куда и зачем отлучилась Гера.

На Олимпе назревала очередная буря.

— С этого дня, — заявил Громовержец, грустно глядя на экран телевизориуса, — я запрещаю вам помогать этим придуркам. Пусть сами между собой разбираются. Кто меня ослушается, за ноги вниз головой в Тартар. Два раза, вы знаете, я повторять не буду.

“Лишь бы он не заметил эти проклятые рога, — испуганно подумал Гермес. — Не дай Крон, заметит”.

Тем временем на земле Софоклюс все творил бессмертную историю.

“Десять лет осаждали греки Трою, — написал он, услышав, как Одиссей сказал Агамемнону, что войну они закончат в два дня. — Много героев полегло с обеих сторон. Обагрилась Земля-матушка Гея кровью смертных”.

— Как назовешь свою книгу? — поинтересовался Ахилл, проходя мимо камня, на котором сидел историк.

— Как назову? — переспросил Софоклюс, отрываясь от работы. — Пожалуй, назову я ее: “Троянская возня”.

— Как-то уж не очень величественно, — заметил герой.

— Ну так вы же сами просили ничего не приукрашивать! — удивился историк.

— И то верно, — согласился Ахилл. — Ну ты, это, пиши давай, пиши…

И Софоклюс писал. Так писал, что у потомков глаза от этой писанины лезли на лоб, а их историки кончали с собой, не в силах разобраться, была ли на самом деле такая война или нет.

А на флагманском корабле не просыхавший ни на час прорицатель Калхас внезапно стал буйствовать, вопя, что на него сошло очередное знамение прямо с Олимпа. Прорицателя связали и хотели уже окунуть в море, но Одиссей остановил греков, различив в пьяном лепете оракула часто повторявшиеся два ключевых слова: “Менелай” и “рога”.

Послали за царем Спарты, и когда Менелай вышел из трюма, Калхас вдруг начал вещать чужим голосом (голосом прикалывавшегося на Олимпе Ареса. — Авт.).

— И тогда падут рога у царя Спарты, — бормотал прорицатель, — когда он ранит в поединке Париса в известное мужское место.

— В задницу, что ли? — не понял Менелай.

— Нет, — удивился Калхас и на себе показал куда. Представив себе подобное ранение, греки поморщились.

— Отрезать бы тебе твой длинный язык, — зло бросил Одиссей. — От тебя одни неприятности: то Ахилла ищи, то Париса кастрируй.

— Вот-вот, — согласился Ахилл, — сидел бы я сейчас на острове Скиросе в гостях у царя Ликомеда и забот никаких не знал.

— Я готов внять предсказанию, — кивнул Менелай и сошел с мечом на берег.

Его, конечно, тут же поймали и уложили спать. Утро вечера, как говорится, длиннее, но на следующий день мешать царю Спарты сразиться с Парисом никто уже не смел. А что, если и вправду рога отпадут? Нельзя мужика такого шанса лишать, никак нельзя.

Парис вызов с радостью принял, ибо еще не успел сделать утреннюю зарядку.

Вместе с Парисом к кораблям греков пришел, позевывая, Гектор. Ему было любопытно посмотреть на битву героев. Старший сын царя Трои тут же поспорил с Ахиллом на мешок золота, что Парис победит Менелая.

И вот поединок начался.

С первой же минуты стало ясно, что Менелаю страшно мешают сражаться его рога, креня царя Спарты все время куда-то назад и вправо. С Парисом же дела обстояли и того хуже. Испугавшись за жизнь юноши, Гектор даже был готов сбегать в Трою за мешком золота, признав победу Менелая и прекратив таким образом поединок. Парис был не то пьян, не то еще не совсем проснулся, но вместо Менелая он все время тыкал мечом в уворачивавшегося от него Одиссея, взявшего на себя роль арбитра (секунданта. — Авт.).