Повесть былинных лет - Леженда Валентин - Страница 8

— Не дерзить князю! — прикрикнул на дружинников Николашка. — Ишь ты, разговорились.

— Так и до бунта недалеко, — задумчиво изрек Всеволод. — Разъярятся дровосеки и терем мой в осаду возьмут, что тогда делать? А ведь так раз уже было.

— Ну, то давняя история, — подал голос Николашка. — Ты, князюшка, помнится, налоги на топоры ввел. Вот дровосеки и сбесились.

— Так ведь у меня же терем загорелся! — возразил князь. — Наискосок. Еле потушили, а ремонт-то денежек стоит. Кто ж на Руси бесплатно работать на князя станет? Плати, дескать, Ясно Солнышко, плотникам, рхетекторам разным. Денежкой плати аль первачом душистым. А первач где взять? Купить. У кого? У своих же крестьян. Замкнутый круг!

— Сами виноваты, что тогда терем загорелся, — довольно дерзко возразил секретарь. — Я хорошо тот год помню. Выпили, значит, и стали Змея Горыныча изображать, по палатам с факелом аки угорелый бегать.

— Но-но! — Всеволод погрозил не в меру разговорившемуся Николашке кулаком. — Ты это… не забывайся, с кем говоришь! Половцы вон, поди, ждут не дождутся, когда ты к ним на мирные переговоры поедешь. Все у Кончака спрашивают: «Где же, однако, этот Острогов, отчего к нам не едет?»

Николашка заткнулся.

Хорошее настроение у князя было не вечным.

— Кто сейчас из русских богатырей не занят? — немного подумав, спросил Всеволод.

Секретарь порылся в своей бересте и вытащил из маленького древнего короба небольшой рассыпающийся от времени свиток.

— Вот он реестр героев расейских! — Николашка бережно протянул список князю.

Князь громко чихнул.

Документ был на редкость пыльный.

— Так что тут у нас… э… э… Иван Тугарин — купеческий сын. Тяжеловес, спаситель Руси во времена нашествия Навьих колобков.

— Помер давно, — буркнул Тихон, — от ожирения.

— Как так помер? — разозлился Всеволод. — Без моего разрешения?!!

— От обжорства, — подтвердил слова дружинника Николашка. — Доконали беднягу колобки эти.

— Ладно… проехали. Далее… Герасим Подкова. Средний вес. Подвиги… Утопил Муму, заковал в медные кандалы золотую блоху Фомы. Сражался со Сторуким Великаном. Хотя нет… не сражался. Тут неразборчиво написано. Ага! Выпивал со Сторуким Великаном. Несколько раз посрамил Бабу Ягу. Как посрамил, не уточняется.

— Тоже помер, — отозвались племянники.

— От обжорства?

— Спился.

— Гм… так, дальше. Херакл Олимпийский, тяжеловес. Подвиги… Эй, а этот что здесь делает?!! Он же иноземец!

— Не знаю, — пожал плечами Николашка. — Не я сей список составлял.

— Тогда Усыня.

— Помер.

— Горыня.

— Пропал без вести.

— Дубыня.

— А такого вообще не было!

— Как это не было?!!

— Гусляры выдумали.

— Да что же это? — Хорошего настроения у князя как не бывало. — Николашка, сейчас ты у меня сей реестр сожрешь!

— Там еще один богатырь есть! — судорожно сглотнув, закричал Николашка. — Настоящий, в самом конце приписан, не губи, князь!

— В самом конце, — проворчал Всеволод, вертя в руках древний список. — Ага! Есть! Илья Иванович Муромец. Супертяжеловес. Га! А не тот ли это Муромец, который так на шестнадцатилетие свое упился, что пролежал в опохмеле на печке целых тридцать лет?

— Тот самый, — подтвердил секретарь. — Сколько подвигов, сколько дел ратных…

Всеволод задумался:

— А живет где?

— В селе Карачарове Муромского уезда.

— Вот кто нам нужен! — обрадовался князь. — Ну что, кретины?..

Гришка с Тихоном понуро молчали.

— Ступайте за Ильей-богатырем, заодно и поглядите, как настоящие герои русские работают.

— Э… — замялись дружинники.

— Что «э»? — задохнулся от гнева Всеволод. — Вы еще смеете со мной пререкаться?!!

— Так боязно, княже, — басом затянул Тихон. — Через лес ведь придется идти!

— Ах, через лес? — Мгновение — и в умелых руках Всеволода возник дубовый посох. Племянников как ветром сдуло. Вот только что стояли в главной палате терема… фьють… и их не стало.

— Обормоты, — недовольно проворчал князь. — Отправлю их на границу к лешего матери. Эх, Николашка, вот в Дойчляндии на чем все держится?

— На дисциплине, — без запинки ответил секретарь, вспоминая вышколенных дойчляндских послов.

— Ну а у нас в землях расейских? — вздохнул князюшка.

Улыбнувшись, Николашка указал на початую чарку с медом на княжьем столе.

— Дурак ты, Острогов! — пуще прежнего закручинился Всеволод. — На страхе у нас все зиждется. На страхе перед князем да перед его неиссякаемой мудростью!

Воистину верна русская поговорка: «Сам себя не похвалишь, всю жизнь будешь ходить как оплеванный!»

Степан любил российские дороги. Стелются да стелются, особенно когда на кобылке едешь или на повозке. Неспешно так, без особой нужды, да по воле сердца. Благодать. Захотел — назад повернул, захотел — и вовсе остановился.

«Вольному воля, половцу кол!» — так любил говаривать князь Осмомысл Ижорский, родной брат Всеволода Ясна Солнышка.

У русского человека всегда есть выбор. И пусть одно плохо, а другое — хуже некуда, зато имеется некая иллюзия свободы…

— Эх, чего это я? — вслух удивился Колупаев. — Мысли грустные в голову лезут. Оттого, наверное, что не знаю, чего этому Муромцу при встрече скажу. Нелепо как-то.

Буцефал мерно (аки буренка какая) помахивал пышным хвостом, сгоняя садившихся на мощный круп мух.

Проезжая мимо удела князя Буй-тура Всеволода, известного тем, что в молодости он каким-то совершенно немыслимым образом ухитрился породниться с самим ханом Кончаком, женившись на его красавице дочери Гюльчитай, кузнец заметил бредущих по дороге странных дедков.

Дедушки были одеты в женские сарафаны и кружевные передники. На седых головах повязаны яркие платки.

— Эй, вы чаво? — закричал им Степан, справедливо полагая, что он только что сошел с ума.

Но странные дедушки не были галлюцинацией.

— Чаво-чаво, — злобно огрызнулись дедки, — а ни ничаво. Езжай себе, мил человек, да других пустыми расспросами не замай!

— Вы себя-то со стороны хоть видели? — весело заржал Колупаев.

— Видели-видели, — отозвались дедушки. — Выполняем повеление самого Всеволода Ясна Солнышка, понял?

Старички были настроены чересчур агрессивно, и кузнец решил их больше своими расспросами не донимать. О приступах фамильного княжеского безумия у Буй-тур Всеволода он уже слыхал неоднократно. То Змея Горыныча изображает, то Василису Прекрасную замуж зовет. А Василиске-то, поди, уже далеко за семьдесят годков.

И вот теперь над старым людом измывается. Чуден князь, ой чуден! Оттого, наверное, на всю Русь и знаменит.

— Быстрее, Буцефалушка, совсем уж немного осталось…

Конь обиженно всхрапнул, получил от кузнеца хлыстом по ляжке и побежал заметно резвее.

«Как бы мне енту деревню не проехать, — с тревогой подумал Колупаев, — град Муром вроде как левее… и поди ж ты, спросить-то не у кого».

И действительно, на дороге не было ни души, словно вымерли все.

Не знал Степан, что многие русичи спешили сейчас в град Кипеш, где скоро должно было состояться Великое Вече — съезд всех удельных князей.

На само Вече и, в частности, на удельных князей русичам, понятное дело, было глубоко наплевать. Но вот первач там обещали выдавать совершенно бесплатно, почему и вызвало это событие такой ажиотаж в землях расейских.

— Эй, ты чего?!! — удивился Колупаев, когда Буцефал вдруг резко остановился.

Кузнец поднял глаза.

Умная конячка внимательно глядела на покосившийся дорожный указатель и, судя по всему, с натугой силилась прочитать, что было на нем накарябано.

Прочитать оказалось непросто.

Многие буквы поистерлись, к тому же старое бревно было здорово источено жучками да загажено воронами.

— До села Карачарова полверсты, — с трудом разобрал Колупаев. — Ход к Илье Муромцу токмо по записи! — Тьфу ты, — сплюнул он в сторону. — Понаставили тут…

Однако одно было ясно — он на верном пути.