Непобедимый эллин - Леженда Валентин - Страница 30

Громовержец слегка погрозил буйному сынишке божественным пальцем, затем покачал головой и, повернувшись к Гермесу, приказал связаться с подземным царством Аида.

Гермес достал из складок одежды свой сотиус-мобилис и ткнул пальцем в черную кнопку с белым оскалившимся черепом.

– Алло, Аид, это Гермес! Кентавр Фолу тебя там, на полях асфодела не появлялся? Говоришь, к тебе их сегодня много поступило? Ну, это понятно! Проверь, пожалуйста. Да, Фол… называю по буквам: Флора, Олимп, Лесбос… Что? Ага, спасибо…

Спрятав сотиус, Гермес весело подмигнул хмурому Зевсу:

– Всё в порядке, Эгидодержавный, кентавр Фол у ладьи Харона не появлялся…

Громовержец с облегчением кивнул.

Глава одиннадцатая

ПОДВИГ ШЕСТОЙ: ПОДЗЕМНЫЕ КАНАЛЫ ЦАРЯ АВГИЯ

– Может, записать твою битву с кентаврами как незапланированный подвиг? – предложил щедрый Софоклюс на обратном пути в Тиринф.

– Не нужны мне никакие незапланированные подвиги! – гордо ответил Геракл. – Да и какая тут героика… напился, подрался, обидел друга, брата по кубку.

– Ну, это у нас в Греции обычное дело, – ухмыльнулся историк. – Собрались, выпили, к примеру, на дне рождения. Сплясали, снова выпили, спели чего-нибудь в честь именинника, опять выпили…

– Ну а потом? – полюбопытствовал сын Зевса. – Снова сплясали?

– Нет, – улыбнулся Софоклюс, – поймали именинника и долго били…

– За что?

– Ну как же? Есть такой славный греческий обычай – сколько тебе лет, столько и затрещин. Гостей-то обычно человек пятьдесят, не меньше, а именинник один! Даже если заранее боевой шлем надеть, всё равно больно надают, особенно когда пьяные. Я за всю свою жизнь только на двух чужих днях рождения и присутствовал. У родного брата и у троюродного дедушки. И оба раза именинников отколошматили будь здоров. Брат мой получил пифосом в ухо, когда кому-то из гостей вдруг померещилось, что он спартанский шпион, ну а дедушка… То был его последний день рождения. Девяносто восемь годков ему тогда стукнуло! Ну, и каждый норовил дедку шелабанов отпустить. А гостей-то пришло под две сотни! Совсем затюкали беднягу, вот и не выдержала черепушка. Но зато счастливым дедуган помер, прямо в разгар праздника. А вот в другой раз был я на свадьбе у внучатого племянника…

– Что, и его гости побили?

– Еще как! Эти идиоты с пьяных глаз приняли парня за эфиопа, который тайно пробрался в спальню к новобрачным.

– А он что, черный? – удивился Геракл.

– Кто черный?

– Ну, племянник твой внучатый.

– Да нет, что ты, белый, а тогда вообще был белый как мел, ну, когда вопящие гости в спальню к ним с женой ворвались. Говорят, темнота друг молодежи… но в тот раз эта самая темнота сыграла с моим племянником злую шутку.

– Это же как нужно было упиться!

– Да… – мечтательно произнес Софоклюс, – в былые времена умели гулять, не то что сейчас. Но к тебе, Геракл, это не относится, тебе для того, чтобы совершить очередную героическую глупость, вовсе необязательно выпивать.

– Но-но! – грозно насупился сын Зевса. – Ты это… за языком-то своим следи. Думаешь, раз хронист, то тебе всё можно?

– Ну, не всё, конечно, но многое…

– Кажется, я уже начинаю жалеть, что помог тебе в Дельфах на пороге храма Аполлона.

– Дороги судеб неисповедимы! – с некоторым пафосом воскликнул Софоклюс, ничуть не обидевшись на своего великого спутника. – Мы бы в любом случае, рано или поздно, но встретились. Тебе вот на роду написано совершить двенадцать героических подвигов, а мне в свою очередь было дано высшее повеление эти подвиги переврать.

– Записать! – поправил историка сын Зевса.

– Нет, именно переврать, – настаивал на своем Софоклюс, – я вовсе не оговорился. Ведь записать событие может любой мало-мальски грамотный дурак, а вот представить всё в некоем особо возвышенном свете… такое, знаешь ли, дано не каждому.

– Хвастаешь…

– Отнюдь. Я просто доходчиво объясняю тебе свою скромную роль во всех происходящих вокруг событиях. Ведь я историк! А историк, и я повторяю уже в сто первый раз, это человек прежде всего с творческим полетом мысли. Он великий творец, кормчий всего исторического процесса. Ну сам подумай, что бы было, если бы я взял да и написал об эриманфском хряке всё как есть.

– Нам бы никто не поверил, – согласился великий герой.

– Более того, – не унимался Софоклюс, – нас наверняка сразу же свезли бы на остров Аргос для приятной беседы с милым Зигмундисом Фрейдиусом. Да еще беседовали бы мы с этим милым человеком сквозь толстые прутья крепкой решетки.

– Нет такой клетки, которая сможет удержать великого сына Зевса! – с большой значимостью в голосе провозгласил Геракл.

– Ну ты бы, понятно, сбежал, – кивнул историк. – Но твоя репутация знаменитого героя была бы подмочена.

– Это интересно, в каком смысле подмочена? – вкрадчиво осведомился герой, уже давно мечтавший опробовать свои чудесные боевые сандалии на слегка выпяченной заднице трепливого хрониста. – Может быть, подмочена от страха?

– Упаси Зевс! – замахал руками Софоклюс. – Я имел в виду совершенно другое. Я имел в виду имидж, репутацию, что у нас в Аттике немаловажно.

– Имидж штука серьезная, – немного поостыл сын Зевса. – Имидж как мышцы, его постоянно нужно содержать в достойном состоянии, иначе никто из смертных не поверит, что ты способен на великие дела…

Короче, ведя сии довольно продолжительные беседы, наши герои и не заметили, как добрались до заветного Тиринфа, где в условленном месте их уже поджидал коротышка Копрей.

– Поздравляю с успешным исполнением пятого задания! – несколько фальшиво приветствовал великого героя посланец Эврисфея. – Архитектурные ценности со вчерашнего дня больше в Псофисе не исчезают.

– Да пустяки. – Геракл сплюнул в пыль, потирая могучую шею.

– Чего не скажешь о вашем следующем задании, – ехидно ввернул Копрей.

– А ну давай, колись, – оживился сын Зевса. – Что там наш вонючка Эврисфей измыслил?

– Кстати, о вонючках, – улыбнулся посланец. – Полагаю, очень скоро вас с Софоклюсом так будут именовать во всех концах Греции, ибо…

Договорить Копрей не успел, так как мгновенно получил в лоб от незамедлительно среагировавшего Геракла.

– Никто, никто не смеет безнаказанно оскорблять великого сына Зевса!

– А вот это ты зря, – посетовал Софоклюс, за волосатые ноги оттаскивая бесчувственное тело посланца к обочине.

Достав из-за пазухи большой платок, историк принялся плавно махать им над обморочным Копреем.

Через полчаса посланец вроде как очухался, потрогал проклюнувшийся на лбу саднящий рог и хриплым голосом продолжил:

– Ибо Эврисфей желает, чтобы ты, Геракл, немедля отправился на северо-запад Пелопоннеса к царю Элиды Авгию, сыну лучезарного Гелиоса.

– Ага! – хмыкнул Геракл. – Очередной божественный родственник. Ну и что же в этой Элиде я буду делать?

Копрей бережно исследовал шишку.

– Ты будешь очищать от фекалий подземные канализационные каналы…

Тяжелый кулак могучего героя вторично опустился на многострадальную голову посланца Эврисфея.

– Час от часу не легче, – вздохнул Софоклюс, провожая взглядом телегу с неподвижно лежащим на сене Копреем.

Телега очень кстати проезжала мимо и, насколько можно было понять по оживленной жестикуляции глухонемого возчика, сено он вез прямехонько в Микены.

– Никто… – ревел, бегая рысью вокруг колесницы, взбешенный Геракл, – никто не смеет безнаказанно издеваться над великим сыном Зевса!

Небо на востоке внезапно перечеркнула огненная полоса, и на пыльную дорогу опустился раскрасневшийся Гермес.

– Гм… – буркнул могучий герой и, прекратив бегать, забрался в колесницу.

– Что «гм»? – передразнил Геракла божественный вестник. – Бунтуешь?

– Кто, я? – с невинным видом переспросил сын Зевса и даже заозирался в недоумении, ища того, кому мог быть адресован данный вопрос.