Случайная вакансия - Роулинг Джоан Кэтлин - Страница 4

Пока Говард не вышел из спальни, восторг, что бурлил и пенился внутри у Ширли, ничем себя не обнаруживал. Она обменялась с мужем парой фраз, которые полагается произносить в случае чьей-либо скоропостижной смерти, а потом он пошёл в душ. Естественно, эти шаблонные слова и предложения, скользившие туда-сюда, словно костяшки на счётах, не могли обмануть Ширли: она понимала, что Говарда переполняет точно такая же эйфория, но выражать подобные чувства в открытую, пока весть о смерти ещё носилась в воздухе, было бы равносильно тому, чтобы плясать голышом и выкрикивать похабщину, а Говард и Ширли всегда носили покров благопристойности, который не сбрасывали ни под каким видом.

И ещё одна счастливая мысль пришла ей на ум. Опустив чашку с блюдцем на прикроватный столик, Ширли выскользнула из постели, накинула махровый халат, нацепила очки, прошлёпала босиком по коридору и постучала в дверь ванной комнаты.

— Говард?

Ей ответило вопросительное фырканье на фоне ровного постукивания струй.

— Как ты считаешь, не выложить ли это на сайте? Насчёт Фейрбразера?

— Неплохо придумано, — выговорил он из-за двери после краткого размышления. — Просто отлично.

Она поспешила в кабинет. Раньше это была самая маленькая спальня в их одноэтажном доме: её занимала их дочь Патриция, которая давно переехала в Лондон и крайне редко упоминалась в разговорах. Ширли очень гордилась тем, что стала продвинутым пользователем интернета. Десять лет назад она пошла на вечерние курсы и оказалась там одной из самых старших слушательниц, причём единственной неуспевающей. Тем не менее она старалась изо всех сил, твёрдо решив стать администратором интереснейшего нового сайта Пэгфордского местного совета. Она ввела свой логин и зашла на домашнюю страницу. Краткое сообщение полилось так свободно, как будто пальцы сочиняли его сами.

Она внимательно проверила текст, выбрала «отправить» и убедилась, что сообщение ушло.

Закрыв форум местного совета, она зашла на свой любимый медицинский сайт и ввела в строку поиска слова «мозг» и «смерть».

Когда погибла принцесса Диана, королева приспустила флаг над Букингемским дворцом. Её величество занимала особое место в духовной жизни Ширли. Повторяя про себя текст отосланного сообщения, она убедилась в правильности своего поступка и от души порадовалась. Учиться нужно на лучших примерах.

Результатов поиска оказалось бесчисленное множество. Ширли проскролила их все, скользя кротким взглядом по экрану то вверх, то вниз; она силилась понять, какому из этих смертельных недугов, подчас труднопроизносимых, обязана своим нынешним счастьем. На добровольных началах Ширли работала в Юго-Западной клинической больнице; она так поднаторела в вопросах медицины, что порой даже ставила диагнозы своим знакомым.

Однако нынче утром ей было не до того, чтобы ломать голову над мудрёными терминами и симптомами: она уже продумывала пути дальнейшего распространения этой новости, мысленно намечая и корректируя очерёдность телефонных звонков. Ей было любопытно, в курсе ли Обри с Джулией и что они скажут; хотелось также угадать, разрешит ли ей Говард сообщить Морин или прибережёт это удовольствие для себя.

Всё это было невероятно увлекательно.

IV

Эндрю Прайс закрыл входную дверь небольшого побелённого дома и поплёлся за младшим братом по хрусткой от мороза садовой дорожке, которая шла круто вниз, к обледенелой железной калитке в живой изгороди, а оттуда в переулок. Братья не удостоили взглядом знакомую панораму, раскинувшуюся впереди: городок Пэгфорд лежал, как в чаше, среди трёх холмов, один из которых венчали руины аббатства двенадцатого века. У подножья этого холма змеилась тонкая река, убегавшая в город под игрушечным каменным мостиком, прочно стоявшим на земле. В мальчишеских глазах это была надоевшая, неумело расписанная декорация; в те редкие дни, когда в доме бывали гости, Эндрю с презрением наблюдал, как отец хвастается этим видом, будто самолично его придумал и соорудил. Эндрю предпочёл бы видеть за окнами асфальт, битое стекло и граффити: в последнее время он грезил о Лондоне, о настоящей жизни.

Братья прошагали до конца переулка и помедлили на углу, перед широкой улицей. Пошарив в живой изгороди, Эндрю вытащил полпачки сигарет «Бенсон энд Хеджес» и слегка отсыревший коробок спичек. Спичечные головки крошились, но он всё же сумел закурить, хоть и не с первой попытки. Пара глубоких затяжек — и тишину нарушил рёв двигателя школьного автобуса. Стряхнув тлеющий пепел, Эндрю аккуратно вернул окурок в пачку.

К Хиллтоп-Хаусу школьный автобус взбирался заполненным на две трети, потому что успевал до этого объехать близлежащие фермы и дома. Братья, как обычно, сели порознь: каждый расположился на двойном сиденье, чтобы смотреть в окно, пока автобус будет кружить и петлять по округе. У подножья холма, на котором они жили, находился дом, задвинутый глубоко в клиновидный сад. Как правило, у калитки поджидали дети Фейрбразеров, все четверо, но сегодня там никого не оказалось. Шторы были задёрнуты. Эндрю раньше не задумывался, что после смерти родственника полагается сидеть в темноте.

С месяц назад Эндрю заклеил на дискотеке в школьном актовом зале Нив Фейрбразер, одну из двух дочерей-близняшек Барри. Потом не знал, как отделаться. С Фейрбразерами родители Эндрю не общались: у Саймона и Рут друзей, считай, не было, но к Барри, управляющему крошечным местным отделением банка, которое чудом уцелело в Пэгфорде, они, судя по всему, относились с неким подобием симпатии. Его фамилия упоминалась у них дома в связи с решениями местного совета, театральными постановками в ратуше и благотворительными спортивными мероприятиями в пользу церкви. Эндрю совершенно не интересовали такие вещи, да и родители его держались в стороне, разве что изредка вносили какие-то пожертвования или приобретали лотерейный билет.

Когда автобус свернул влево и покатил по Чёрч-роу, мимо спускающихся уступами викторианских особняков, Эндрю нарисовал себе небольшую сценку, в которой его отец упал замертво, подстреленный невидимым снайпером. Эндрю одной рукой гладил рыдающую мать по спине, а другой набирал номер похоронного бюро. Не вынимая изо рта сигарету, он заказал самый дешёвый гроб.

В конце Чёрч-роу автобус поджидали Джаванды: Ясвант, Сухвиндер и Раджпал. Эндрю предусмотрительно выбрал для себя место позади свободного сиденья, надеясь, что перед ним сядет Сухвиндер (сама-то она была ему неинтересна — его лучший друг Пупс прозвал её ТНТ, что означало Титьки-На-Тонну), но просто Она чаще всего подсаживалась к Сухвиндер. То ли этим утром у него обострился дар внушения, то ли что, но Сухвиндер и в самом деле устроилась перед ним. Эндрю, торжествуя, уставился в слепое, замызганное окно и покрепче прижал к себе рюкзак, чтобы скрыть эрекцию, вызванную сильной тряской.

С каждой кочкой и рытвиной предвкушение нарастало; неповоротливая школьная колымага протискивалась узкими переулками, потом едва не зацепила угол дома, сворачивая на главную площадь, и притормозила на углу Её улицы.

Никогда ещё Эндрю так не тянуло к девчонке. Это была новенькая: почему-то её перевели к ним в конце учебного года. Она носила имя Гайя, которое ей очень подходило, потому что он такого никогда не слышал, — всё в ней оказалось в диковинку. Как-то утром она просто вошла в школьный автобус, как будто спустившись с недосягаемых вершин природы, и села через два сиденья от него, а он застыл от совершенства её плеч и затылка. Её каштаново-бронзовые волосы струились по спине длинными локонами; носик был идеально прямой, аккуратный, чуть-чуть укороченный, что лишь подчёркивало зазывную сочность бледных губ; широко посаженные карие глаза, опушённые густыми ресницами, пестрели зелёными точками, словно яблоки с коричневатой кожицей. Эндрю не замечал, чтобы она красилась, а на её чистом лице не было ни прыщика, ни пятнышка. Эти правильные и вместе с тем необыкновенные черты он мог разглядывать часами, пытаясь понять, в чём же кроется их загадка. На прошлой неделе у них был сдвоенный урок биологии; столы и головы расположились так удачно, что Эндрю почти всё время мог за ней наблюдать. Вернувшись домой, он уединился у себя в комнате и написал на листке (после получасового изучения стены, которому предшествовал сеанс онанизма): «Красота — это геометрия». Листок он сразу порвал и впоследствии, припоминая эти слова, чувствовал себя полным идиотом, но что-то в них всё же было. Такое великолепие могло достигаться лишь тонкой настройкой определённой схемы, а в результате получалось захватывающее дух совершенство.