Случайная вакансия - Роулинг Джоан Кэтлин - Страница 1

Джоан Роулинг

Случайная вакансия

Часть первая

Воскресенье

Барри Фейрбразер не хотел ехать в ресторан. С вечера пятницы его мучила головная боль; он даже не был уверен, что сумеет в срок завершить статью для местной газеты.

Однако за обедом жена держалась слегка натянуто и отчуждённо, из чего Барри сделал вывод, что поздравительной открытки к их годовщине свадьбы не хватило, чтобы загладить его преступное уединение в кабинете. Вину его усугубляло то, что писал он о Кристал, которую Мэри терпеть не могла, хотя изображала обратное.

— Мэри, хочу пригласить тебя на ужин, — солгал он, чтобы растопить лёд. — Девятнадцать лет, дети мои! Девятнадцать лет, а ваша мама только хорошеет.

Смягчившись, Мэри заулыбалась, и Барри, чтобы не ехать слишком далеко, позвонил в ресторан гольф-клуба, где всегда были свободные столики. В малом он старался потакать жене, потому как понял, прожив с нею без малого два десятка лет, что в главном часто её огорчает. Разумеется, без злого умысла. Просто у них были совершенно разные представления о жизненных приоритетах.

Все четверо детей Барри и Мэри уже вышли из того возраста, когда им требовалась няня. Он несколько раз сказал «до свидания», но они не отрывались от телевизора, и только самый младший, Деклан, обернулся и помахал.

Головная боль всё так же стучала за ухом, когда Барри задним ходом вывел машину на проезжую часть и взял курс через живописный городок Пэгфорд, где они поселились сразу после свадьбы. Миновав идущую под откос улицу Чёрч-роу, на которой стояли викторианские особняки во всей своей красе и солидности, он свернул за угол возле псевдоготической церкви, где его дочки-близняшки когда-то выступали в спектакле «Иосиф и его удивительный разноцветный плащ снов»[1], а дальше — через Центральную площадь, откуда открывался вид на тёмный скелет главной достопримечательности — стоящего на высоком холме разрушенного аббатства, устремлённого к лиловому небу.

Пока Барри крутил руль, вписываясь в знакомые повороты, все его мысли были о тех недочётах, без которых, конечно же, не обошлась законченная второпях статья, только что отправленная по электронной почте в газету «Ярвил энд дистрикт». Общительный и жизнерадостный, он с трудом выражал свою личность на письме.

От Центральной площади оставалось каких-то четыре минуты езды до гольф-клуба, а дальше городок шёл на убыль, заканчиваясь россыпью обветшалых построек. Барри припарковал свой мини-вэн у клубного ресторана «Берди»[2], а потом немного постоял рядом, пока Мэри подкрашивала губы. Лицо приятно холодил вечерний воздух. Обводя глазами поле для гольфа, уходившее в сумерки, Барри спросил себя, стоило ли годами платить членские взносы. Гольфист из него был никудышный: замах орлиный — удар ослиный. А времени так или иначе ни на что не хватало. Между тем голова просто раскалывалась.

Выключив подсветку зеркала, Мэри захлопнула дверцу со стороны пассажирского сиденья. Барри, державший наготове брелок, нажал на кнопку автозамка. Жена зацокала шпильками по асфальту, центральный замок пискнул, и Барри понадеялся, что от еды у него пройдёт тошнота.

Боль пушечным ядром взорвала мозг. Колени ударились о холодный асфальт, но Барри этого не почувствовал; череп захлестнуло волной огня и крови; агония была столь мучительной, что терпеть её не было сил, но он терпел, потому что от вечности его отделяла ровно минута.

Мэри вскрикнула — и уже не умолкала. Из бара выскочили какие-то люди. Один тут же ринулся назад, вспомнив, что среди членов клуба есть двое врачей на пенсии. Знакомая супружеская пара, услышав из ресторана крики, даже не прикоснулась к еде и побежала на стоянку, чтобы оказать посильную помощь. Муж набрал по мобильному 999.

«Скорая» двадцать пять минут ехала из Ярвила — это был ближайший крупный город. Когда мигалка осветила пульсирующей синевой место действия, Барри лежал в луже рвоты, без движения и без признаков жизни; Мэри в разорванных колготках стояла рядом на коленях и сжимала его руку, сотрясаясь от рыданий и повторяя его имя.

Понедельник

I

— Соберись с духом, — сказал Майлз Моллисон, стоя в кухне большого особняка на Чёрч-роу.

Чтобы сделать этот звонок, он выждал до половины седьмого. Ночь прошла беспокойно, он подолгу не смыкал глаз и лишь урывками проваливался в тревожный сон. В четыре часа утра он понял, что жена тоже не спит, и они негромко поговорили в темноте.

Обсуждая то, что произошло у них на глазах, оба пытались отойти от потрясения и безотчётного ужаса, но при этом Майлза щекотало лёгкое пульсирующее возбуждение от мысли о том, как он сообщит эту весть своему отцу. Майлз намеревался дождаться семи часов, но опасение потерять пальму первенства погнало его к телефону ещё раньше.

— Что стряслось? — загрохотал Говард с лёгким жестяным призвуком: это Майлз включил для Саманты громкую связь.

Бледно-розовый халат ещё больше подчёркивал коричнево-махагоновый оттенок её кожи: воспользовавшись ранним подъёмом, она освежила свой тускнеющий загар средством из тюбика. В кухне смешались запахи растворимого кофе и синтетического кокоса.

— Фейрбразер умер. Вчера вечером рухнул как подкошенный в гольф-клубе. Мы с Сэм как раз ужинали у «Берди».

— Фейрбразер умер? — проревел Говард.

Его интонация предполагала, что Говард не удивился бы какому-нибудь драматическому развитию событий, связанных с Барри Фейрбразером, но такой новости даже он никак не мог ожидать.

— Рухнул как подкошенный прямо на стоянке, — повторил Майлз.

— Бог ты мой, — ахнул Говард. — Сколько ж ему было — всего-то сорок с небольшим? Бог ты мой.

Майлз и Саманта слушали, как Говард пыхтит, словно загнанный конь. По утрам его вечно мучила одышка.

— И что это было? Сердце?

— Говорят, что-то в мозгу. Мы поехали вместе с Мэри в больницу, и там…

Но Говард пропустил ответ мимо ушей. Майлз и Саманта слушали, как он говорит в сторону:

— Барри Фейрбразер! Умер! Майлз на связи!

Прихлёбывая кофе, Майлз с Самантой ожидали, пока Говард не вернётся к разговору. Когда Саманта присела за кухонный стол, полы халата слегка разошлись, обнажив богатство пышного бюста, который сейчас покоился на её сложенных руках. Подпираемые снизу, груди выглядели более упругими и гладкими, нежели в привычном висячем состоянии. Клеёнчатая кожа между ними подёрнулась мелкими трещинками, которые уже не исчезали, когда Саманта распрямлялась. По молодости она злоупотребляла посещением солярия.

— Что ты начал говорить? — Говард вернулся на линию. — Что-то про больницу.

— Мы с Сэм поехали на «скорой», — чётко артикулировал Майлз. — Чтобы сопроводить Мэри и тело.

Саманта отметила, что Майлз со второго захода усилил, так сказать, рекламный аспект своего рассказа. Она не осуждала. Если уж им выпало пережить этот кошмар, должна же быть какая-то компенсация — хоть людям рассказать как и что. Ей казалось, она никогда в жизни этого не забудет: как в голос рыдала Мэри; как Барри лежал в кислородной маске, словно в наморднике, и глаза у него всё время были полуоткрыты; как они с Майлзом пытались угадать, что скрывается за непроницаемостью медиков; и спазматические толчки, и тёмные окна, и весь этот ужас.