Экстремальная Маргарита - Левитина Наталия Станиславовна - Страница 40

— Вы? Да с какой стати! Если мне придет в голову мысль продать мой бутик, то я сделаю это самостоятельно, без вашей помощи.

— Милая моя, я свято верю в твой финансовый гений. Однако позволь мне самой решать, как распорядиться «Галереей», если за все время ее существования ты ни разу не обошлась без помощи «Пластэка». Компания теперь на сорок пять процентов — моя, так как все акции сына перешли в мое владение. И не надейся, что я последую примеру Никиты и буду заниматься бесцельной благотворительностью. Нет! Пора взрослеть, ты уже достаточно наигралась. Бутик слишком дорогая игрушка.

— Я и не надеялась получить от вас что-то. Спасибо, справлюсь как-нибудь сама.

— Справляйся, справляйся, дорогуша. Знаю, тебе будет нелегко, ведь наиболее сложная операция, на которую запрограммирован твой мозг, — выбор оттенка губной помады. И не забудь вернуть долг «Пластэку».

— Какой долг? — изумилась Настасья. Она бессильно сжимала кулаки, мечтая запустить в возлюбленную свекровь дыроколом или еще чем-нибудь поувесистее.

— Последнюю денежную субсидию, которую выделил тебе Никита в начале августа, я оформила как краткосрочный заем.

— Это нечестно!

— Честно и справедливо, — отрезала Юлия Тихоновна. — Узнаешь, что такое настоящий бизнес.

— Я ничего не подписывала! Сделка недействительна!

— Правда? — усмехнулась Кармелина, разглядывая Настасью как какого-нибудь жучка или букашку.

Настасья осеклась. Она вспомнила, что предусмотрительно снабдила мужа фирменными бланками «Галереи цветов» с печатью и своей подписью, чтобы не доставлять лишних хлопот.

— Вспомнила? Молодец. Теперь садись и думай

— И не надо так на меня смотреть, Настасья, гневно и страстно, как Отелло на Дездемону. Докажи, что ты хоть на что-то способна.

— По-вашему, я совершенно бесполезная личность?

— По-моему, ты и не личность вовсе. Так, красивая безделушка. Предмет роскоши.

— Наконец-то ваша неприязнь, которую я ощущала все годы жизни с Никитой, нашла конкретное словесное выражение. Раньше вы были более сдержанны.

— Берегла нервную систему сына.

— На состояние моей нервной системы вам, безусловно, наплевать.

— С высокой колокольни, — кивнула Юлия Тихоновна. — Ой, вот только не надо слез!

Настасья шмыгнула носом и потянулась к сумочке за платком.

— Да что вы сегодня на меня набросились?! — всхлипнула она.

— Я тебе скажу что! — впервые повысила голос Юлия Тихоновна. — Мало того, что ты оказалась совершенно бесполезна в плане воспроизводства и по твоей вине я никогда в жизни не возьму на руки внука, ты к тому же лишила меня сына!

Последние слова Кармелина почти выкрикнула, отбросив маску спокойствия и выдержанности.

— Я?

— А кто! Ты позволила Никите увлечься какой-то девкой, связь с которой привела его к гибели! Куда ты смотрела, идиотка?! Даже собственного мужа не смогла удержать около себя!

— Уходите! — поднялась с кресла Настасья. Ее лицо было залито слезами. — Уходите, пожалуйста

— Я не могу больше вас видеть.

Юлия Тихоновна бросила на невестку последний испепеляющий взгляд, молча встала и покинула кабинет.

Настасья увлеченно зарыдала.

— Настюша Сергеевна, — осторожно потрогала ее за плечо Люся. — Не плачьте! Успокойтесь! Выпейте водички.

— Почему она меня так ненавидит?! — простонала Настасья.

— Да и вы ее поймите. Сына ведь потеряла.

— А я — мужа.

— Вы через пару лет снова выйдете замуж и будете счастливы. И будете вспоминать о Никите Андреиче с легкой грустью. А у нее никогда больше не будет сына

— Она сейчас может говорить что угодно, и ей все надо простить. Потерпите. Потом сама будет извиняться.

— Она? Извиняться? Да никогда в жизни! Стерва! Настасья издала финальный шмыг и прекратила рыдания.

— Давай думать, — сказала она бухгалтеру. — Как нам спасти положение. Ты слышала про долг? — Я ведь не подслушивала! — замахала руками Люся. — Правда, ваши крики были слышны даже в торговом зале.

— Кармелина повесила на нас долг. То, на что мы надеялись как на безвозмездную помощь, она провела по документам как заем.

— Только этого нам не хватало. Выручки совсем нет, — уныло буркнула Люся.

Они заняли обычную диспозицию около компьютера и принялись за работу.

* * *

Горничная отеля «Звездный» вынырнула из апартаментов, занимаемых итальянцем, чрезвычайно довольная. Она сжимала в руке купюру.

— Веселый сегодня, счастливый, — объяснила девушка подоплеку своего случайного обогащения. — Светлан! Ты не знаешь, итальянские лиры по сколько идут?

— Спроси что полегче. Итальяшка дал?

— Угу, синьор Бартолли. Десять тысяч.

— Классно!

Симпатичные горничные, голоногие, в короткой униформе, теребили в руках банкнот, разглядывая.

— Сгоняю на первый этаж, может, в обменнике поменяют.

— А что это он расщедрился?

— Не знаю. Радость у него какая-то. Сейчас по телефону тарахтел, как пулемет, словно горохом сыпал. Тыр-тыр-тыр, тыр-тыр-тыр! Как они там друг друга понимают, в Италии?

— Да вот как-то понимают.

— И кажется, уезжать собрался. Все барахло из шкафчиков на кухне убрал. Чемодан открыт, шифоньер выворочен наизнанку, словно пьяница, которого стошнило.

— Фу, ты сказала!

— Это я образно.

— Соскучился по макаронам, поди, итальянец-то наш!

— Я уж так к нему привыкла за месяц. Хороший постоялец, не буйный. Десять тысяч, гляди-ка, дал напоследок.

— В 106-й заселился жирный американец. Такая туша, Ларис, я тебе скажу! И вот незадача, не успел он обновить унитаз в номере, как бачок треснул. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы бачок у унитаза трескался? Выскочил наш американец из туалета, практически с бачком на… Ты понимаешь где. И что тут началось! И Россия ему не нравится, и мы все тут недоумки, и унитазы у нас неправильные, и гостиница наша третьесортная… Сам, можно сказать, раздавил жо… в смысле, кормой бачок, а мы виноваты!

— Раньше ему бы еще и стоимость унитаза в счет вписали. И не вякнул бы!

— Ну, у нас же теперь капитализм. Сервис. Ему администратор сказал, что в плане моральной компенсации с него не возьмут денег за двое суток и переселят в люкс. Только тогда он, жирный боров, затух…

Болтовню горничных прервало появление господина Бартолли. В непременном элегантном костюме, наодеколоненный, он светился оживлением и радостью.

— Буонджорно, синьор Маурицио! — заулыбалась Светлана. — Неужели сваливаете? В смысле, уезжаете?

— Si, si! — закивал итальянец, улыбаясь в ответ.

— Нам будет вас не хватать. Мы к вам привыкли, — бесхитростно добавила Лариса.

Итальянец весело похлопал ее по плечу и, сияя, словно хромированная дверная ручка, направился к лифту.

Глава 21

— Ты что, опупел?! — заорал Валдаев, едва увидев друга, входящего в кабинет.

Вид у Ильи был растерянный, немного помятый, смущенный и счастливый. Он пристроил в углу вчерашний пакет с кефиром, разместился на рабочем месте напротив Саши и, опустив голову, принялся ковырять пальцем какую-то шероховатость стола.

— Ты бы меня хоть предупредил! Как ты мог! Мамонт абиссинский! — бушевал Александр праведным гневом.

— Почему абиссинский? — удивился Илья.

— Потому! Ты дома был?

— Еще нет, — вздохнул Здоровякин, краснея. — Саша…

— Негодяй! Какой матерый негодяй! Вы посмотрите на него, люди! Машка звонила мне в три ночи, рыдала. Думала, ты подорвался на противотанковой мине. И что я мог сказать несчастной малютке в три ночи, едва проснувшись, ничего не соображая?

Здоровякин снова вздохнул. Целую палитру чувств и мыслей выражал этот вздох — раскаяние, боль, надежду, любовь, признание собственной нравственной неполноценности…

— Саш, извини…

— Я сказал Маше, что мы сидим всю ночь в засаде около рассекреченной явки Крупной бандитской группировки и я буквально на секунду заскочил домой, взять любимый бронежилет. И раздался ее звонок. По твоей вине я чувствовал себя последней сволочью, нагло обманывая бедную девчонку. Самое обидное, что она безоговорочно приняла мое объяснение.