Шелковый шнурок(изд1985) - Малик Владимир Кириллович - Страница 2

Да, все это будет! Все это он свершит. Но позднее. В будущем. А сейчас…

Кара-Мустафа усмехнулся и подмигнул, как мальчишка, отражению в зеркале. Потёр пальцами морщину между бровями и подмигнул ещё раз.

А сейчас он отправится в левое крыло своего огромного дворца, пройдёт тайным ходом в башню и заглянет в комнату, где по его приказу вот уже который месяц держат «цветок рая», девушку-пленницу, чья необычайная красота нарушила покой первого сановника империи.

Он оставил кабинет, миновал зал приёмов, полутёмной прохладной галереей дошёл до сторожевой башни, примыкающей ко дворцу и сообщающейся с ним незаметной для постороннего глаза дверью.

Охраны здесь не было.

Кара-Мустафа отодвинул лёгкий декоративный шкаф, без усилий отворил массивную дубовую дверь — её петли были всегда хорошо смазаны. Переступив порог, остановился в просторной нише.

Густой сумрак был вокруг. Но он не обращал на это внимания — уверенно протянув руку вперёд, нащупал на стене картину в раме, снял её.

В нише стало чуть светлее: за картиной было скрыто небольшое оконце, пропускавшее немного тусклого света.

Осторожно поставив картину на пол, Кара-Мустафа приблизил лицо к стеклу.

Его взору открылась большая круглая комната, обставленная с исключительной даже для дворца визиря роскошью. Стены задрапированы пёстрым шёлком и коврами. Слева от двери — высокое зеркало, справа — шкаф с бронзовыми ручками. Посредине, в ажурной мраморной чаше, плясали прозрачные струи маленького фонтанчика, а над ним раскинула ветви нежно-зелёная пальма. По другую сторону фонтана стояла широкая, застеленная тяжелым персидским ковром тахта. На ней лежала девушка. Возле тахты, на полу, сидела пожилая женщина.

Только решётка в проёме окна резко диссонировала со сказочным убранством комнаты.

Полюбовавшись красотой девушки, Кара-Мустафа тихонько вздохнул, повесил картину на место.

В последние дни у него появилась привычка, даже потребность — хотя бы несколько минут понаблюдать за пленницей. И как он ни был занят государственными делами, он каждый день находил время побывать здесь, у этого оконца.

Вот и сегодня — джумеат, святая пятница. Еэр халифа, торжественный султанский намаз[7]. И ему, великому визирю, вместе с другими высшими сановниками империи нужно через час сопровождать падишаха к мечетям Сулеймание и Ая София. А он не мог не заглянуть сюда, не мог не увидеть прекрасное лицо, чудесные косы и нежные округлые плечи молодой красавицы.

2

Тем же путём Кара-Мустафа вернулся в свой кабинет, подойдя к зеркалу, ещё раз внимательно осмотрел белоснежную чалму с сияющим челенком, такой же ослепительной белизны доломан[8] с горностаевой опушкой, пышную чёрную бороду, припорошенную кое-где, словно изморозью, сединой, и, оставшись вполне довольным собою, направился к выходу.

Во дворе уже ждала свита. Старший конюший держал за уздечку серого в яблоках коня. Ехать было недалеко — до пристани.

Великий визирь чуть задержался на крыльце, быстрым взглядом окинул двор. Полной грудью вдохнул свежий утренний воздух.

О аллах, как здесь красиво! Нет, что ни говори, его усадьба Эйюб, расположенная за стенами столицы, на берегу залива Золотой Рог, — райское место!

Большой двухэтажный дворец, с примыкающими к нему гаремом, кухней и другими службами, утопает в зелени тенистого сада. Повсюду — море цветов. Напротив входа во дворец — пристань, где всегда стоит наготове галера. С Золотого Рога веет прохладой и запахами моря. Истинный рай, да и только! Не удивительно, что сам султан, посетив Эйюб, это небольшое пригородное селеньице, сказал: «Если б не было на свете султанского сераля[9], то я хотел бы жить в Эйюбе».

Кара-Мустафа спустился по ступеням, легко вскочил в седло и направил коня к пристани. Свита тронулась за ним.

На мачте галеры развевалось знамя великого визиря. По парадному трапу он поднялся на палубу. Корабельный ага отсалютовал ему саблей.

Без малейшего промедления галера отчалила от берега, проплыла по Золотому Рогу и, обогнув почти весь город и выйдя в Мраморное море, взяла курс на султанский мобейн[10]…

Кара-Мустафу встречали все члены дивана[11] — визири, а также бесчисленные придворные, о должностях и роли которых даже он, великий визирь, имел весьма туманное представление. Испокон веку существовали они, и без них, казалось, не мог обойтись ни один султан.

Вся эта толпа последовала за великим визирем к дворцу падишаха. По пути она постепенно уменьшалась — придворным полагалось ожидать выхода султана в трех дворах и в многочисленных помещениях сераля.

В большой тронный зал Кара-Мустафа вошёл один. Постоял немного, а затем не торопясь направился к высоким позолоченным дверям, по обе стороны которых стояли на страже два чернолицых великана-нубийца.

В это время через открытые окна со двора послышался протяжный напев рожков, удары тулумбаса — большого сигнального барабана.

Позолоченные двери распахнулись, и в зал вошёл султан Магомет. Его сопровождал всего один придворный — главный евнух.

Кара-Мустафа молча поклонился и, быстро выпрямившись, пошёл впереди султана, как бы возглавляя эту небольшую процессию.

Перед ними бесшумно открывались двери. Стража брала на караул. Пока проходили анфиладами комнат, к ним присоединялись шейх-уль-ислам[12], визири, советники, паши, чауши[13]. И вскоре уже сотни придворных шествовали за «наместником бога на земле».

В третьем дворе сераля султану подвели белоснежного красавца коня. Несколько ближайших янычаров мгновенно бросились вперёд и, согнув спины, составили живые ступени. Султан взошёл по ним и сел в седло.

Раздалась дробь барабанов. Распахнулись ворота второго и первого дворов — и процессия двинулась. Вновь запели зурны, флейты, рожки. Загромыхали тулумбасы. Из тысяч глоток вырвался восторженный крик: «Уй я уй!»[14]

Первым из ворот Топ-капу вышли четыреста янычаров при всем оружии, в красивой парадной одежде.

Тысячные толпы, запрудившие улицы и площади города, расступались перед ними, освобождая широкий проход. Рослые, дюжие янычары грубо отталкивали тех, кто замешкался, своевременно не убрался с дороги, а некоторых таким тумаком награждали, что зазевавшиеся летели вверх тормашками. Но потерпевшие как ни в чем не бывало вскакивали и продолжали таращить глаза на пышное, пёстрое и торжественное зрелище.

Янычары из охраны султана выделялись цветастыми шёлковыми поясами, разнообразным дорогим оружием, отличались друг от друга головными уборами. У одних они были из белого сукна, у других — жёлтые, у третьих — синие. А янычарские аги украшали свои уборы яркими перьями, серебром или самоцветами, так и сверкавшими на солнце всеми цветами радуги. Впереди важно шагали старейшие и заслуженные военачальники с золотыми «обручами» и пучками перьев на долбандах[15].

За янычарами следовал отряд стражей-силачей. Потом выехали айабаши — конные стражи в серебряных шлемах с золототкаными плюмажами. Они сжимали в руках луки со стрелами.

Вслед за айабаши выехали пышно разодетые чауши султана во главе с чаушбаши. Их резвые кони были покрыты парчовыми попонами, уздечки сияли позолотой, а седла — серебром.

Не успели стамбульские жители насмотреться на чаушей, как появились свирепые на вид скороходы-пайеки, до пояса обнажённые, мускулистые, с саблями и ятаганами наголо, готовые наброситься на врагов падишаха, как голодные псы. На их головах отливали серебром и позолотой круглые, как короны, шлемы.