Сын Розмари - Левин Айра - Страница 30

А что, если антииуды открыли ей Страшную Правду?

Нет. Если бы Джуди-Элис знала, кто отец Энди, она бы ни за что не стала откровенничать с его матерью. Ни крупицы правды ей не выдала бы. Напротив, попыталась бы вытянуть из Розмари побольше информации. Индийское воспитание — ха! — послужило бы ей предлогом.

Из всего этого следует, что одиннадцать остальных, возможно, еще ни о чем не догадываются. Секта делится своими тайными знаниями с неофитами — у Романа это была одна из любимых приманок, когда он пытался втянуть Розмари…

"STEALORMUS»[21]…

В последний канун Рождества — ее последний канун, полгода назад — она отпустила Энди одного к Минни и Роману, отпустила впервые в жизни и позволила остаться на ночь. Тогда ему было пять с половиной. Роман сказал, что за полгода до следующего дня рождения Энди необходимо совершить определенные обряды; инструкции она получит. Дескать, они гордятся своими обязательствами, а она должна гордиться своими. У отца Энди тоже есть права. И обряды.

На самом деле она нуждалась в ковене. Когда у вас крошечный сын с прекрасными тигриными глазами, крошечными и, увы, не столь прекрасными рожками и совсем не прекрасными некоторыми другими частями тела… Все это сегодня он, похоже, прячет (она не спрашивала) посредством той самой полусатанинской воли, что перекрашивает его глаза в светло-карий цвет… Когда у вас такой ребенок, вы утром не поведете его в детский сад. И когда вам отчаянно нужна нянька на несколько дней, вы не позвоните в агентство и не наймете девочку из соседней квартиры.

Ковен платил по счетам. Женщины стали любящими няньками, и Розмари доверяла им ребенка — правда, лишь когда у нее не оставалось другого выбора, и со строжайшими условиями, за соблюдением коих она тайком следила. Шайка Романа — и мужчины, и женщины, кроме шлюхи Лоры-Луизы, — всячески демонстрировали Розмари свое уважение и готовность помочь.

Так же, как и ныне — все окружающие.

Роман ей обещал, даже дал клятву, якобы священную для него, что Энди не причинят никакого вреда, что его не будут ни к чему принуждать, что его лишь укрепят духовно и физически, и это пригодится ему на всем жизненном пути. Он получит только радостные, вдохновляющие переживания — как на молитве в любой хорошей церкви. И хотя Розмари не может быть сторонним наблюдателем, ее участию в ритуалах будут рады всегда. Ковену пригодится молодая кровь, — тут старческий глаз мигнул, — ив нем есть два свободных места. Если Розмари согласна, она может сама присматривать за Энди.

Ну уж нет!

Половину того предрождестценского дня она просидела на скамеечке для ног в чулане, чья задняя стенка примыкала к чулану их квартиры. Розмари прижималась ухом к дну стакана, приставленного к покрашенной белым фанере; то и дело ей слышались слабые отголоски ночи — флейта, молитва, барабан. Через трещины просачивался запах таннисова корня — кислый, но не противный… А вот от запаха серы ее поташнивало. Неужели Сатана вышел, или поднялся, или просочился сюда из потустороннего мира, или где там находится ад?

Она плакала. Из-за Энди. Надо было забрать его и удариться в бега. Ведь могла убежать еще до его рождения, и далеко — в Сан-Франциско или Сиэтл. Села бы на самолет и улетела куда глаза глядят, а потом разыскала бы агентство или детскую больницу — лучше всего при церкви, — и ей бы помогли.

Запах серы исчез, зато в тесноте чулана быстро окреп аромат танниса, и ей полегчало. Вспомнился привкус танниса в напитке, который стряпала Минни во время беременности Розмари, — это снадобье доставалось и Энди с материнским молоком. Минни с Романом любили малыша, хорошо о нем заботились.

Позже она взбила гоголь-моголь, плеснула туда бурбона и села перед телевизором. Традиционно перед Рождеством показывали «Эту прекрасную жизнь», легкую музыкальную комедию; Розмари смотрела се во второй раз.

Утром Энди прошел через чуланы, и был он свеж, счастлив, рад видеть (обнимать, целовать) ее. Сразу же убежал в гостиную. Хорошо ли он провел время? Он кивнул, глядя на елку.

— Чем занимался? — спросила Розмари, опускаясь рядом с ним на колени и с улыбкой глядя на отблески елочных огней в его глазах и на щеках.

— А вот и не скажу. Я что, отчитываться должен? Держа руку на обтянутом фланелью плече сына, она сказала:

— Если в самом деле не хочешь — не говори. А если все-таки передумаешь — расскажи. Детям это простительно. Но если не хочешь — не надо. Поступай, как считаешь нужным.

Он предпочел не рассказывать.

Ее последнее Рождество… У него их было двадцать семь, вернее, это будет двадцать седьмым. И наверняка эти рождественские ночи были похожи на ту. Так же пахло таннисом, так же плакали флейты и нараспев звучали голоса. Черные Рождества…

"TREMULOSA»[22].

Он сказал ей, что с сатанизмом покончил. Сказал после того, как посмотрел ей в глаза и пообещал никогда больше не лгать. Но если все-таки солгал… Ночь с четверга на пятницу — самое подходящее время, чтобы это выяснить.

В самолете он говорил, что у него с Джуди планы на канун Рождества, а подарками с Розмари и Джо они обменяются в рождественское утро. И Джуди о чем-то повела речь, когда они с Розмари в первый раз играли в скрэббл. О чем-то, что происходит на девятом этаже…

Девятый этаж. Неплохое местечко — амфитеатр, уборные, артистическая студия, конференц-залы, и все устлано коврами, звукоизолировано от пустующих офисов наверху и внизу. Да, неплохое местечко для Черной Мессы. Уж получше, чем гостиная Минни и Романа.

Пять человек содержат его в идеальной чистоте… А разве уборщики не приходят к девяти? «Ultramesso»…

"SOULMASTER»[23].

За окном шелестели снежинки — белые, послушные ветру, срывались с темного неба. Один-ноль в пользу синоптиков, обещавших к полуночи четыре дюйма осадков. И еще от двух до четырех — к утру. Ветер порывистый, со скоростью до сорока миль в час.

Снег, наверное, падает и на радиостанцию. Бинг Кросби мечтательно поет о белом Рождестве.

И оно будет точно таким, как те, из ее прошлого…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 14

Снегопад 1999 года, продлившийся два с половиной дня и укрывший все Восточное побережье от мыса Гаттерас до мыса Код белым одеялом толщиной от двух до пяти футов, намного превзошел пик, вершину, Эверест снегопадов этого столетия, и доставил всем рекордную головную боль.

Нью-Йорку повезло — на его долю пришлось лишь около двадцати четырех дюймов. За что Господь Бог получил тысячу благодарностей — говорили, что Бостону теперь вовек не откопаться и что «мать-природа» (Бог в женском платье?) покарала и остальные города: погребены пути электричек, обрушились крыши супермаркетов, пустыми стоят театры и магазины, не позавидуешь многим путешественникам, и вынуждены сидеть по домам все остальные, кроме детей с санками и любителей лыжных прогулок.

Но наконец упала последняя снежинка и засияло солнце. Случилось это ранним утром в пятницу, как будто природа вняла склочному, вульгарному призыву одной из бульварных газет: «Бинг, завязывай!» Центр Манхэттена превратился в клочок тундры — там протаптывали дорожки, разбрасывали снег, катались на лыжах, играли в снежки, резвились с собаками, возили детей на пластмассовых «ледянках» — а владельцы магазинов улыбались, глядя на все это из дверных проемов.

Лишь магазин «Тиффани» был набит посетителями, машущими кредитными карточками, — и не только головной салон на Пятой авеню и его бутики в других универмагах и гостиницах, но и филиалы на Уайт-Плейнз и Шорт-Хиллз. Все верно, очередное доказательство, что дурной славы не существует, пока название выговаривают правильно.

— Привет. Пошли, глянем на елку.