Чеченская обойма - Горбань Валерий Вениаминович - Страница 45

Между нами и первой комендатурой наши «друзья» пускали трассерами радиальные лучи: сводят и разводят веером. И откуда только боеприпасы берут?

А потом начались чудеса. Наше доблестное подкрепление нарезалось конкретно. Им, наверное, не понравилась художественная стрельба чеченцев. Вышли, стали стрелять из автоматов в сторону общаги и «зеленки». Сержант забрался на сарай и влупил из «РПГ» в сторону жилого сектора. Мои не успели его остановить до выстрела. Стащили с сарая, отобрали гранатомет и, похоже, настучали по шее. Очень обижался. Офицеры комендатуры и собрята прогнали остальных. Их пьяный командир пришел разбираться. Отправил его к Андрею. Ушел, больше не приходил.

Не прошло и двадцати минут, как из «зеленки» стали лупить по амбразурам наших постов. Гоблин, со своим кошачьим зрением, снова спас нас от неприятностей. Смотрел-смотрел в амбразуру, потом убирает нос из нее, поворачивается ко мне и говорит: «Командир, там…» И между нами — в амбразуру влетает трассер. Шлеп в мешок, и шипит.

Воевали до утра. Точно, как в анекдоте: «Драку заказывали?»

С утра пришла делегация. Выстрел «РПГ» попал в дом. В доме — семья, куча детей. Хорошо, наученные горьким опытом, родители завернули детей в одеяла и спустились в погреб. Отделались тяжелым испугом и легкими контузиями. Пришлось врать о «перелете» со стороны боевиков. А кому врать, если тут все обо всем знают. В конце концов вместе с Андреем сказали честно, что случилось, и пообещали убрать эту команду из комендатуры.

Вышли!!!

До четырех утра еще долбились. Я уже попросил собрят и СВМЧ перекрыть наши посты. До последней секунды не оставлял страх потерять кого-нибудь в последние часы. Такое уже бывало в других отрядах, и не раз. Как только закончилась стрельба, стали собираться.

А еще всю ночь был в жутком напряжении из-за Н. Неплохой парень, но страдает опаснейшим для бойца синдромом супермена. Оказывается, он тут в перерывах между патрулями познакомился с какой-то подружкой. И вместе с напарником из приморцев потихоньку бегал без разрешения на свиданки. Ребята его уже засекли, но решили без меня разобраться. Носорог его воспитывал на эту тему. Но то он днем успевал крутнуться. А тут решил в ночь сходить, попрощаться.

Я заметил его отсутствие. Поднял офицеров, потребовал отчет о происходящем. Выяснилось, что эти любители рискованных похождений договорились с одним из постов. Носорог и Пионер уже вычислили, с кем, и выставили там своих бойцов с наказом отловить и доставить к ним Чака немедленно по возвращении.

Его не было практически до самого утра. А по периметру шла стрельба. И, против обыкновения, в частном секторе, в стороне, куда ушли эти идиоты.

И все это время я думал: вернется сам или нам подбросят его голову? Понятно, что если бы он не вернулся, мне бы пришлось отправлять отряд с Шулубиным, а самому оставаться до полного выяснения судьбы этого «героя». Определил группу, с которой останусь, если придется. Вот тебе и торжественное возращение домой.

Так что настроение было подгажено основательно.

Слава богу, вернулся сам. Ребята его встретили, судя по встрепанному виду, весьма недоброжелательно.

Я вывел его перед строем и сказал ему в глаза, что его авантюрный поступок не геройство, а подлость по отношению к товарищам, пренебрежение интересами всего отряда. Объявил, что аннулирую представление его к государственной награде. Более того, предупредил, что если он не хочет вылететь из отряда с позором, то сразу по возвращении домой должен написать рапорт об увольнении по собственному желанию.

Решение болезненное. Но с удивлением и даже с гордостью увидел, что многие парни кивают головами, подтверждая мои слова. Некоторые даже вслух сказали: «Правильно!» Как они повзрослели за какие-то сорок пять суток!

Ждали начальника ГУОШа полковника Мамонтова и начальника штаба ГУОШа. Мамонтов обещал приехать и поблагодарить отряд за работу, причем сделал это по своей инициативе. Приятно, это — признание честной работы ребят. Но позвонили и передали его извинения, выезд сорвался, очередное ЧП. Ладно, тут обижаться не на что. Сами поздравились. Запустили ракеты. Сели в «Уралы» с привязанными сзади вениками (замести след, чтоб не возвращаться) и рванули в Северный. Там уже заранее наша делегация договорилась с вертолетчиками. Почти не ждали, погрузились в «Ми-26». В эту «корову» влезли всем отрядом со всем барахлом, и еще человек сорок из других подразделений.

Сели в Моздоке. ТИШИНА!

Опять поразил Шулубин. Он приехал за четыре дня до нашего отъезда, привез письма, подарки, помог свернуть все хозяйство. И тут — только вышли из вертолета, подошел и говорит: «Командир, ты свое дело сделал, ребят вывел. Отдыхай, все остальное я сделаю сам». Поехал, раздобыл машины, вывез отряд на железнодорожную станцию. Ждем поезд в Ростов.

Я смотался на переговорный пункт. Позвонил жене. Сказал, чтобы сообщила в дежурную часть отряда и УВД области, что мы вышли. Все живы и здоровы!

Пошел обратно. В голове все крутилось: «Все живы и здоровы, все живы и здоровы!» Тут у меня внутри как пружинка щелкнула, и меня вдруг затрясло. Зашел за полосу акаций, сел на какой-то пенек, и минут десять у меня слезы лились ручьем. Сижу, трясусь, молча обливаюсь слезами и ничего не могу с собой сделать. Картинка! Вот бы мои орлы в этот момент посмотрели на своего командира… Просох. Купил бутылку минералки, умылся. Теперь стал разбирать смех. Шел и улыбался, как пацан, всем прохожим.

Новая победа Дмитрия Матвеева!

Дорогие друзья. В 1999 году я впервые опубликовал в газете «Труд» и в журнале «Братишка» материал о судьбе магаданского собровца Дмитрия Матвеева. Затем этот очерк перепечатывался несчетное количество раз в самых различных изданиях.

Судьба Димы стала основой для одной из сюжетных линий моего романа «…И будем живы». Будет продолжение романа, будет и продолжение этой истории. Уже сегодня мои читатели наиболее часто задают именно этот вопрос: «Как сложилась судьба Дэна?»

Как автору мне, конечно, интереснее поддержать этот интерес, поиграть на нем, потянуть интригу. Но как человек и друг Дмитрия, я вновь возвращаюсь к старому материалу, чтобы сообщить очень важные, не терпящие отлагательства новости. И сделать всех вас участниками этой потрясающей истории. Это не мыльное реалити-шоу. Не нужно подглядывать в замочные скважины-видеокамеры. И самое главное — каждый из нас сможет войти в этот сюжет и сказать свое веское слово.

Кто уже читал когда-то этот материал — можете сразу переходить к «постскриптуму». Кто нет — прочтите полностью. Может быть, вы найдете в нем ответы на самые главные вопросы о собственной жизни.

6 сентября 1995 года. Около восьми часов утра.

К вагончикам строителей, работающих в Грозном, подъехали две автомашины: «УАЗ-469» и белые «Жигули»-«копейка». В них сидели те, кто уже несколько дней терроризировал людей, работающих на восстановлении разрушенного города, запугивая, требуя немедленно убраться домой. Но на этот раз боевикам предстояла встреча не с безоружными специалистами по кпадке стен и заливке фундаментов, а с профессионалами иного профиля.

В эфире прозвучала команда «Атака», и офицеры магаданского СОБРа начали вышвыривать ошалевших, мгновенно утративших наглость дудаевцев из автомашин. Именно в этот момент лейтенанта милиции Дмитрия Матвеева и сбил с ног тот страшный удар, который, не сумев оборвать его жизнь, круто и беспощадно развернул ее вспять. Тупая пээмовская пуля, ударив в шейный позвонок и разорвав спинной мозг, отшвырнула крепкого, взрослого парня к состоянию младенческой беспомощности, к тому рубежу, от которого все пришлось начинать сначала.

— Ощущение было такое, как будто палкой по затылку врезали. Аж в глазах потемнело, и искры брызнули. Я упал. Открываю глаза — на лице у меня чья-то рука. Кого-то еще свалили? Хотел отодвинуться, снять эту руку, но не смог. Подбежали ребята, стали поднимать, и я увидел, что казавшаяся чужой рука — моя. Просто я ее не чувствовал. И все мое тело не слушалось меня. Вот тогда я понял, что случилось то, чего боялся больше всего на свете: ранение в позвоночник. Мне потом не раз говорили, что с таким ранением, как у меня, практически никто не выживает. Максимум — 40–50 дней выдерживают. Но у меня ни разу даже мысль не появилась, что я могу умереть. Я просто об этом не думал. Зато все время беспокоился о пистолете: не выпал ли, не потерять бы. То ли сработала наша вечная привычка заботиться об оружии, то ли сознание так зафиксировалось, чтобы не сорваться, — не знаю. Но пока не убедился, что ребята забрали пистолет, не успокоился.