Чеченская обойма - Горбань Валерий Вениаминович - Страница 27

Ее полевой наряд критике не подвергся.

«Ай да я! Прирожденная охотница!» — И Марина с достоинством улыбнулась.

А теперь, стоя за триста километров от своей квартиры, перед зеркалом в тесной армейской каптерке, она просто хохотала в полный голос. Новые голубые кальсоны с начесом, так напоминавшие фланелевые панталоны советских времен, в сочетании с самой настоящей тельняшкой, смотрелись потрясающе. И хотя сейчас все это спряталось под очень ладным камуфляжным костюмом, Марина продолжала смеяться. Широкий ремень обнял талию. Ноги, мгновенно согревшись в теплых грубых шерстяных носках, впрыгнули в прорезиненные сапожки. «Так, а теперь — пятнистое кепи. Ну-ка, попробуем чуть набекрень… Нет, лучше прямо. Ой, а вон — берет. Цвет какой интересный: то ли темно-красный, то ли малиновый. Жаль, чуть великоват… Маринка, как ты хороша, тебе все идет!»

Веселое настроение и чувство необычной свободы переполняли сердце. Зеленые ворота с нарисованным российским флагом, захлопнувшиеся за их машиной на КПП, как будто отсекли всю прежнюю жизнь.

В дверь осторожно постучали. Наверное — Михалыч, здоровенный, пожилой, но постоянно краснеющий, словно девица, мужик. Старшина Вселенной, как его назвал Сергей.

— Извините, вас ждут у командира… Вы хотите берет? Давайте я вам подходящий найду, только камуфляжный. А краповый вам нельзя.

— Почему?

— А… дичь испугается, вот! Этого цвета все звери боятся.

— Ого! — восхитился Андрей, командир части, в которой переодевали самую крутую участницу предстоящей охоты. — Звезда спецназа! — Скосил глаза на Сергея и весело, но непонятно добавил: — Сечешь, Тигра?

На дощатом, застеленном клеенкой столе в эмалированных мисках дымился горячий бульон с кусочками мяса, кружочками нарезанных крутых яиц и листочками петрушки. На картонных тарелочках разложена закуска. Марина поймала себя на мысли, что розовое сало, соленые огурчики на горках квашеной капусты, пучки зелени на ломтях отварного мяса и обжаренные колбаски — все это вызывает у нее восторженное умиление. Почти как у иностранки, приглашенной на фольклорный фестиваль.

«Иностранка и есть. Сублимированная лапша, гамбургеры, чизбургеры, пицца. И бесконечные макароны — потому что быстро…»

Кроме Сергея, мужчин было пятеро. Андрея и старшину, который привез их сюда на военном «уазике», она уже знала. Остальные только что представились. И уже шутливое это представление и понятные порой только им самим комментарии показали, насколько близки они все между собой.

— Олег, он же Трак.

— Александр, он же Чингачгук.

— Он же Лимончик, — басом проворчал кто-то.

— Да ну вас! — Александр, дружески подпихиваемый локтями соседей по столу, смеялся вместе со всеми.

— Анатолий. Страшный Ужас.

— Ой, что-то непохоже.

— А вы на него посмотрите, когда он с похмелья!

— Так он же сказал, что вообще не пьет!

— Вот поэтому никто на Земле и не видел Самого Страшного Ужаса.

— Марина, а у тебя в детстве какое-нибудь прозвище было?

— Кличка? Ни-ког-да! Я, к вашему сведению, Сергей Николаевич, всегда была воспитанной девочкой из хорошей семьи.

— Это хорошо, что воспитанной. Мы невоспитанных не любим. А вот насчет клички, или — для культурных девочек — персонального позывного…

— Отныне и навсегда нарекается Звездой Спецназа! — торжественно провозгласил Андрей. — Для своих — Звездочка. Новому члену нашей команды вручается личное оружие: нож охотничий. Целуйте клинок и вешайте его на ремень. Вот сюда. Серега, поддержи Звездочке брюки, пока ремень расстегнут и руки заняты. Готово? Салют!

Пробка от шампанского, ударившись в круглое бревно потолка, срикошетила к печке. Желтоватая шапка ароматной пены поднялась над краями алюминиевой кружки.

«Ну, давай, Звезда Спецназа! Не посрамим наш пол и рекламный бизнес!»

— Ой, какое холодное! Вот схвачу ангину, и кончится моя охота.

— Ангина — болезнь горожан. А в лесу даже воздух лечит. Главное — закусывай хорошо. А то разбуянишься, и будет нам продолжение «Особенностей национальной охоты».

Печка трещала настоящими березовыми и сосновыми дровами. Мужчины вышли покурить, и сквозь приоткрытые двери избы доносились обрывки их жаркого спора:

— С утра зверь чуткий. Еще от ночи не отойдет. К тому же приморозит за ночь, листья шуршать будут, как жестянки. А часикам к десяти все отволгнет.

— А чего тебе шуршать? Встал на номер, отопчи площадку и стой. Зато загонщикам — самое то. Не орать, как в тот раз, когда кабан от вас как истребитель на форсаже просвистел, а потихоньку идти. Покрикивай да шурши сколько хочешь…

— Точно. Вы бы еще с обеда предложили загон начать. Забыл прошлый год, как ночью подранка добирали? По деревьям лазить не разучился?

Дружный смех перекрыл еще какие-то слова.

Марина, разрумянившись от шампанского и ненавязчивого, но явного и восторженного внимания, пытала Старшину Вселенной, возившегося возле печки с какой-то железкой.

— А почему Олег — Трак? Это ведь такая железяка от гусеницы?

— Вы его кулаки видели?

— О, да!

— Кто с ним в спарринге работал, говорят, что если получить по башке танковым траком, то легче будет.

— А чего все смеялись, когда Сашу Лимончиком назвали?

— Вот он узнает, что я вам рассказал…

— Они же сами его так назвали! Ну, Михалыч, миленький. Вы же такой добрый. Вы же знаете, что женщина от любопытства умереть может.

Лесть сработала безотказно.

— В первой командировке его Чингачгуком прозвали…

— В какой командировке?

— В Чечню. Мы в январе заходили. Бойня жуткая была. Где свои, где чужие — не разберешь. Грязища. С водой напряженка. Если снегу где наскребешь, так быстрей топить для питья. Куда там мыться, стричься! Обросли… А он косичку такую себе соорудил, как у индейца. Вот и прозвали. А осенью, на третью замену уже, попали наши пацаны в заваруху. Нужно было через площадь проехать, где чеченцы митинговали. Наши по краю поехали, а толпа — к ним. Окружили. Бабы и старики бронетранспортер отсекли, под колеса лезут. А мужики на машину поперли. И, под шумок, раз — в кабину. Водиле пистолет в бок: «Поедешь с нами». Толпа перед ними расступается, а перед БТРом стеной стоит. Александр видит такое дело, достает две «лимонки» — это гранаты такие, «Ф-1», точно по виду — как лимоны зеленые, только бока на квадратики нарезанные. Чеку у одной и другой выдернул — и на толпу. Те расступаются, орут, бабы их галдят. Плюются, проклинают, а руками трогать боятся. Так он до машины и дошел. На подножку запрыгнул, гранаты — боевикам в нос: «Катитесь на… — ну, в общем, — уходите. — Я без своих пацанов в часть не вернусь!» Те вылезли, а он на капот верхом сел, гранаты в руках, и едет. Так и вышли. Им вслед из пистолета постреляли, одного солдата в ногу зацепили. Но это мелочи. Спас он мальчишек. Но протрясло его, конечно, потом. Отходняк был — ой-ой-ой! И после этого у него такой пунктик образовался: лимоны не любит. Видеть не может. И нет бы втихую это дело переживать, а он проговорился как-то. И готово — Лимончик! Народ-то у нас — хлебом не корми, дай поприкалываться.

— А Страшный Ужас?

— Это у него присловье такое. Я сам не видел, ребята рассказывали. Их взвод на окраине Грозного «духи» зажали. Влезли на их волну и давай пугать по рации: «Сдавайтесь, или мы вам то сделаем, это сделаем…» А он им: «Да вы что? Ну прямо страшный ужас!»

— Так. Остались ваш командир и Сергей.

— Командира в двух последних командировках военным комендантом назначали. А комендант в своем районе — царь и бог. Вот Царь и остался. А Тигра… Вы его лучше сами спросите.

На этот раз уговоры не помогли. Да и охотники, на ходу доспоривая и поддразнивая друг друга, стали возвращаться в избу.

Марина, подставив разгоряченное лицо легкому, пахнущему палой листвой ветерку, слушала лес. Шорох оставшихся на деревьях листьев был совсем не таким, каким он бывает летом. Не нежный шелест мягких, живых и упругих ладошек, а тихий скрежет и похрустывание трущихся друг о друга мертвых бурых пластинок. Изредка потрескивали сучья или отслаивающаяся кора. Подала голос какая-то припозднившаяся пичуга.