Зверобой(изд.1974) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 22

Так в томительном ожидании минута бежала за минутой. Прошел уже целый час, а все было по-прежнему тихо. Зверобой не знал, радоваться или печалиться такому промедлению: оно, по-видимому, гарантировало безопасность его спутникам, но в то же время сулило гибель существам слабым и невинным. Что же делать дальше? Если он послушается сигнала и отплывет так далеко от места первоначальной высадки, жизнь людей, которые рассчитывают на него, может оказаться в опасности. А если он не откликнется на этот призыв, то последствия могут оказаться в равной степени гибельными. Полный нерешимости, он ждал, надеясь, что крик, естественный или искусственный, должен повториться. Он не ошибся. Несколько минут спустя пронзительный и тревожный призыв снова прозвучал в той же части озера. На этот раз Зверобой был начеку, и слух не мог обмануть его. Ему часто приходилось слышать изумительно ловкие подражания голосу гагары, и сам он умел воспроизводить эти вибрирующие ноты, тем не менее юноша был совершенно уверен, что Непоседа никогда не сможет так удачно следовать природе. Итак, он решил не обращать внимания на этот крик и подождать другого, менее совершенного, который должен был прозвучать где-нибудь гораздо ближе.

Едва успел Зверобой прийти к этому решению, как глубокая ночная тишина была нарушена воплем, таким жутким, что он должен был изгнать из ума слушателя всякое воспоминание о заунывном кличе гагары. Это был вопль агонии, изданный женщиной или мальчиком-подростком. Нетрудно было понять смысл этого крика. В нем звучал смертельный страх; вызвавшая его телесная или душевная боль была столь же внезапна, сколь и ужасна.

Молодой человек выпустил из рук стебель тростника и погрузил весло в воду. Но он не знал, что делать, куда направить челнок. Впрочем, несколько мгновений спустя нерешительность его исчезла. Совершенно отчетливо раздался треск ветвей, потом хруст сучьев и топот ног. Звуки эти, видимо, приближались прямо к берегу несколько севернее того места, вблизи которого Зверобою велено было держаться. Следуя этому указанию, молодой человек погнал челнок вперед, уже не заботясь о том, что его могут заметить. Он вскоре достиг того места, где довольно высокие берега почти отвесно подымались вверх.

Какие-то люди, очевидно, пробирались сквозь кусты и деревья. Они бежали вдоль берега, вероятно, отыскивая удобное место для спуска. В этот миг пять или шесть ружей выпалили одновременно, и, как всегда, холмы на противоположном берегу ответили гулким эхом на сухой треск выстрелов. Вслед за этим раздались один или два крика, какие вырываются при неожиданном испуге даже у самых отчаянных храбрецов, и в кустах началась возня: очевидно, там боролись два человека.

– Скользкий дьявол! – яростно воскликнул Непоседа. – У него кожа намазана салом. Я не могу ухватить его. Ну так вот, получай за свою хитрость!

Слова эти сопровождались падением тяжелого тела среди мелких деревьев, окаймлявших берег, и Зверобой понял, что его товарищ-великан отшвырнул от себя врага этим бесцеремонным способом. Тут бегство и преследования возобновились. Затем юноша увидел, как чья-то фигура появилась на склоне холма и пробежала несколько ярдов по направлению к воде. Очевидно, человек бежал сломя голову и не обращая внимания на производимый им шум, потому что заметил челнок, который в этот критический момент находился уже невдалеке от берега. Чувствуя, что если ему суждено вообще встретить товарищей, то это должно совершиться здесь, Зверобой погнал лодку вперед, на выручку. Но не успел он сделать и двух взмахов весла, как послышался голос Непоседы и на берегу раздались страшнейшие ругательства: сам Непоседа скатился на узкую полоску берега, буквально облепленный со всех сторон индейцами. Уже лежа на земле и почти задушенный своими врагами, силач издал крик гагары так неискусно, что при менее опасных обстоятельствах это могло бы вызвать смех. Человек, уже спустившийся к воде, казалось, устыдился своего малодушия и повернул обратно к берегу, на помощь товарищу, но тут шесть новых преследователей, которые в эту самую минуту спрыгнули на прибрежный песок, набросились на него и немедленно его скрутили.

– Пустите, размалеванные гадины, пустите меня! – кричал Непоседа, попавший в слишком серьезную переделку, чтобы выбирать выражения. – Мало того, что я свалился, как подпиленное дерево, так вы еще душите меня!

Зверобой заключил из этих слов, что друзья его взяты в плен и что выйти на берег – значит разделить их участь. Он находился не далее ста футов[37] от берега. Несколько своевременных взмахов веслом в шесть или восемь раз увеличили расстояние, отделявшее его от неприятеля. Зверобой не смог бы отступить так безнаказанно, если бы, на его счастье, индейцы не побросали свои ружья во время преследования; впрочем, в разгаре схватки ни один из них не заметил челнока.

– Держись подальше от берега, парень! – крикнул Хаттер. – Девочкам теперь не на кого рассчитывать, кроме тебя. Понадобится вся твоя хитрость, чтобы спастись от этих дикарей. Плыви! И пусть бог поможет тебе, как ты поможешь моим детям.

До сих пор между Хаттером и молодым человеком не существовало особой симпатии, но телесная и душевная мука, прозвучавшая в этом крике, в один миг заставила Зверобоя позабыть обо всех недостатках старика. Он видел только страдающего отца и решил тотчас же дать торжественное обещание позаботиться о его интересах и, разумеется, сдержать слово.

– Не горюйте, Хаттер! – крикнул он. – Я позабочусь о ваших девочках и о «замке». Неприятель захватил берег, этого отрицать нельзя, но он еще не захватил воду. Никто не знает, что с нами случится, но я сделаю все, что могу.

– Эх, Зверобой, – подхватил Непоседа своим громовым голосом, потерявшим, впрочем, свою обычную веселость, – эх, Зверобой, намерения у тебя благие, но что ты можешь сделать? Даже в лучшие времена от тебя было немного проку, и такой человек, как ты, вряд ли совершит чудо. Здесь на берегу по крайней мере четыре десятка дикарей, и с таким войском тебе не управиться. По-моему, лучше возвращайся прямо к «замку», посади девчонок в челнок, захвати немного провизии и плыви от того уголка озера, где мы были, прямо на Мохаук. В течение ближайших часов эти черти не будут знать, где искать тебя, а если и догадаются, им придется бежать вокруг озера, чтобы добраться до тебя. Таково мое мнение, и если старый Том хочет составить завещание и выразить последнюю волю в пользу своих дочек, то он должен сказать то же самое.

– Не делай этого, молодой человек, – возразил Хаттер. – Неприятель повсюду разослал разведчиков на поиски челноков, – тебя сразу увидят и возьмут в плен. Отсиживайся в «замке» и ни под каким видом не приближайся к земле. Продержись только одну неделю, и солдаты из форта прогонят дикарей…

– Не пройдет и двадцати четырех часов, старик, как эти лисицы уже поплывут на плотах штурмовать твой «замок»! – перебил Непоседа с такой запальчивостью, какую вряд ли можно было ожидать от человека, взятого в плен и связанного так, что на свободе у него остался только язык. – Совет твой звучит разумно, но приведет к беде. Если бы мы с тобой остались дома, пожалуй, еще можно было продержаться несколько дней. Но вспомни, что этот парень до сегодняшнего вечера никогда не видел врага, и ты сам говорил, что он неженка, которому следовало бы жить в городе. Хотя я думаю, что в городах и в наших поселениях совесть у людей не лучше, чем в лесу… Зверобой, дикари знаками приказывают мне подозвать тебя поближе с челноком, но это не пройдет. Что касается меня и старого Тома, то никто, кроме самого дьявола, не знает, оскальпируют ли нас сегодня же ночью, пощадят ли до завтра, чтобы сжечь на костре, или уведут в Канаду. У меня такая здоровенная косматая шевелюра, что дикари, вероятно, захотят сделать из нее два скальпа. Премии – вещь соблазнительная, иначе мы со старым Томом не попали бы в беду… Ага, они снова делают мне знаки, но если я посоветую тебе плыть к берегу, пусть они не только зажарят, но и съедят меня. Нет, нет, Зверобой, держись подальше, а когда рассветет, ни в коем случае не подплывай к берегу ближе чем на двести ярдов…