Зверобой(изд.1974) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 18

– Эх, мастер Марч! – снова раздался голос Юдифи. – Очевидно, вы думаете, что религия поощряет грязные поступки.

– Я никогда не спорю с вами, Джуди, так как вы побеждаете меня вашей красотой, если даже не можете победить разумными доводами. Канадские французы платят своим индейцам за скальпы, почему бы и нам не платить…

– Нашим индейцам! – воскликнула девушка, рассмеявшись невеселым смехом. – Отец, отец, брось думать об этом и слушай только советы Зверобоя – у него есть совесть. Я не могу то же сказать о Гарри Марче.

Тут Хаттер встал и, войдя в каюту, заставил своих дочерей удалиться на противоположный край баржи, потом запер обе двери и вернулся. Он и Непоседа продолжали разговаривать. Так как содержание их речей будет ясно из дальнейшего рассказа, то нет надобности излагать его здесь со всеми подробностями. Совещание длилось до тех пор, пока Юдифь не подала простой, но вкусный ужин. Марч с некоторым удивлением заметил, что самые лучшие куски она положила Зверобою, как бы желая показать этим, что считает его почетным гостем. Впрочем, давно привыкнув к ветреному кокетству своей красавицы, Непоседа не почувствовал особой досады и тотчас же начал есть с аппетитом, которого не портили никакие соображения нравственного порядка.

Зверобой, несмотря на обильную трапезу, которую поутру разделил в лесу с товарищем, не отставал от него и воздал должное поданным яствам.

Час спустя весь окружающий пейзаж сильно изменился. Озеро по-прежнему оставалось тихим и гладким, как зеркало, но мягкий полусвет летнего вечера сменился ночной тьмой, и все пространство, окаймленное темной рамкой лесов, лежало в глубоком спокойствии ночи. Из леса не доносилось ни пения, ни крика, ни даже шепота. Слышен был только мерный всплеск весел, которыми Непоседа и Зверобой, не торопясь, подвигали ковчег по направлению к «замку». Хаттер пошел на корму, собираясь взяться за руль. Заметив, однако, что молодые люди и без его помощи идут правильным курсом, он отпустил рулевое весло, уселся на корме и закурил трубку. Он просидел там всего несколько минут, когда Гетти, тихонько выскользнув из каюты, или «дома», как обычно называли эту часть ковчега, устроилась у его ног на маленькой скамейке, которую принесла с собой. Слабоумное дитя часто так поступало, и старик не обратил на это особого внимания. Он лишь ласково положил руку на голову девушки, которая с молчаливым смирением приняла эту милость.

Помолчав несколько минут, Гетти вдруг запела. Голос у нее был низкий и дрожащий. Он звучал серьезно и торжественно. Слова и мотив отличались простотой и естественностью. То был один из тех гимнов, которые всегда и везде нравятся всем классам общества, которые рождены чувством и взывают к чувству. Гетти пела гимн, которому научила ее мать. Слушая эту простую мелодию, Хаттер всегда чувствовал, как смягчается его сердце; дочь отлично знала это и часто этим пользовалась, побуждаемая инстинктом, который часто руководит слабоумными существами, особенно когда они стремятся к добру.

Едва только раздался низкий приятный голос Гетти, как шум весел смолк, и священная мелодия одиноко зазвучала в трепетной тишине пустыни. По мере того как Гетти набиралась смелости, голос ее становился все сильнее, и скоро весь воздух наполнился этим смиренным славословием безгрешной души. Молодые люди не оставались безучастными к этому трогательному напеву: они взялись за весла лишь после того, как последний звук песни замер на отдаленном берегу. Сам Хаттер был растроган, ибо, как ни огрубел он вследствие долгой жизни в пустыне, душа его продолжала оставаться той страшной смесью добра и зла, которая так часто бывает свойственна человеческой природе.

– Ты что-то грустна сегодня, девочка, – сказал отец. Когда Хаттер обращался к младшей дочери, его обороты речи обличали в нем человека, который в юности получил кое-какое образование. – Мы только что спаслись от врагов, и нам следует скорее радоваться.

– Ты никогда не сделаешь этого, отец! – сказала Гетти тихим укоризненным тоном, взяв его узловатую, жесткую руку. – Ты долго говорил с Гарри Марчем, но у вас не хватит духу сделать это.

– Ты не можешь понять таких вещей, глупое дитя… Очень дурно с твоей стороны подслушивать!

– Почему ты с Гарри хочешь убивать людей, особенно женщин и детей?

– Тише, девочка, тише! У нас теперь война, и мы должны поступать с нашими врагами так же, как они поступают с нами.

– Это неправда, отец! Я слышала, что говорил Зверобой. Вы должны поступать с вашими врагами так же, как вы хотели бы, чтобы они поступали с вами. Ни один человек не хочет, чтобы враги убили его.

– Во время войны мы должны убивать наших врагов, девочка, иначе они нас убьют. Кто-нибудь да должен начать; кто начнет первый, тот, по всей вероятности, одержит победу. Ты ничего не смыслишь в этих вещах, бедная Гетти, и потому лучше молчи.

– Юдифь говорит, что это нехорошо, отец, а Юдифь умнее меня.

– Джуди не посмеет говорить со мной о таких вещах; она действительно умнее тебя и знает, что я этого не потерплю. Что ты предпочитаешь, Гетти: потерять собственный скальп, который затем продадут французам, или видеть, как мы убьем наших врагов и тем помешаем им вредить нам?

– Я не хочу ни того, ни другого, отец. Не убивай их, и они не тронут нас. Торгуй мехами и заработай побольше денег, если можешь, но не торгуй кровью.

– Ладно, ладно, дитя! Поговорим лучше о том, что ты понимаешь. Ты рада снова увидеть нашего старого друга Марча? Ты любишь Непоседу и должна знать, что он когда-нибудь станет твоим братом, а может быть, и ближе чем братом.

– Это невозможно, отец, – сказала девушка после продолжительного молчания. – Непоседа имел уже и отца и мать. У человека не бывает их дважды.

– Так кажется твоему слабому уму, Гетти. Когда Джуди выйдет замуж, отец ее мужа будет ее отцом и сестра мужа ее сестрой. Если она выйдет замуж за Непоседу, он станет твоим братом.

– Юдифь никогда не выйдет за Непоседу, – возразила девушка кротко, но решительно. – Юдифь не любит Непоседу.

– Этого ты не можешь знать, Гетти. Гарри Марч самый красивый, самый сильный и самый смелый парень из всех когда-либо бывавших на озере. И так как Джуди замечательная кра савица, то почему бы им не пожениться? Он очень ясно намекнул, что готов работать со мной, если я дам свое согласие.

Гетти начала ходить взад и вперед, что служило у нее признаком душевной тревоги. С минуту она ничего не отвечала. Отец, привыкший к ее странностям и не подозревавший истинной причины ее горя, спокойно продолжал курить.

– Непоседа очень, очень красив, отец! – сказала Гетти выразительно и простодушно, чего никогда не сделала бы, если бы привыкла больше считаться с мнением других людей.

– Говорю тебе, дитя, – пробормотал старый Хаттер, не вынимая трубки изо рта, – он самый смазливый юнец в этой части страны, а Джуди самая красивая молодая женщина, которую я видел с тех пор, как ее бедная мать прожила свои лучшие дни.

– Очень дурно быть безобразной, отец?

– Бывают грехи и похуже, но ты совсем не безобразна, хотя не так красива, как Джуди.

– Юдифь счастливее от того, что она так красива?

– Может быть, да, дитя, а может быть, и нет. Но поговорим о другом, так как ты с трудом в этом разбираешься, бедная Гетти. Как тебе нравится наш новый знакомый, Зверобой?

– Он некрасив, отец. Непоседа гораздо красивее Зверобоя.

– Это правда. Но говорят, что он знаменитый охотник. Слава о нем достигла моих ушей прежде, чем я его увидел, и надеюсь, он окажется таким же отважным воином. Однако не все мужчины похожи друг на друга, дитя, и я знаю по опыту – нужно немало времени, чтобы сердце у человека закалилось для жизни в пустыне.