Морской волчонок(изд.1990) - Рид Томас Майн - Страница 34

То же самое я сделал с другой стороны — открылось довольно большое отверстие.

Я вытащил бумагу и обнажил гладкую поверхность таинственного предмета. Я провел по ней пальцами: это было дерево, настолько гладко отполированное, что поверхность его казалась стеклянной. На ощупь она походила на красное дерево. Я постучал по ней — снова раздался тот же звенящий гул. Я ударил посильнее и получил в ответ долгий вибрирующий музыкальный звук, напоминающий эолову арфу.

Теперь я понял, что это такое. Это пианино.

Я уже был знаком с этим инструментом. Он стоял в маленькой гостиной в родительском доме, и покойная мать моя извлекала из него чудесные звуки.

Да, предмет с гладкой поверхностью, преградивший мне дорогу, был не что иное, как пианино.

Глава LV

В ОБХОД ПИАНИНО

Не могу сказать, что мне было особенно приятно убедиться в этом. Без сомнения, пианино на пути моего продвижения представляло серьезную трудность. Как преодолеть такой барьер? Это пианино было гораздо больше того, которое стояло в гостиной моей матери.

Пианино стояло на боку, и крышка его была обращена ко мне; по резонансу — в ответ на мои удары — я сразу определил, что оно сделано из красного дерева толщиной сантиметра в два с половиной. Притом дерево было цельное, так как на всем протяжении я не нашел никакой щелки. Даже будь это простая сосна, мне предстояло бы основательно потрудиться, а тут передо мной было красное дерево удвоенной крепости благодаря полировке и лаку.

Но предположим, что мне и удалось бы проделать дыру в крышке пианино (это не было невозможно), что тогда?

Внутри пианино меня ожидало огромное количество работы. Я плохо разбирался в устройстве таких инструментов. Я припоминал только какую-то мешанину из крашеной черной и белой слоновой кости, множество крепких металлических струн, каких-то палочек, кусочков дерева, продольных и поперечных педалей… Все это очень трудно будет вынуть.

Но были еще и другие трудности. Предположим, что мне и удастся очистить внутренность пианино. Сумею ли я влезть в него? Хватит ли мне места внутри инструмента для того, чтобы просверлить противоположную его стенку, проделать еще одну дыру в большом ящике, в котором пианино стоит, да еще одну дыру в соседнем ящике? Сомнительно. Скорей всего ничего не выйдет.

Чем больше думал я об этом предприятии, тем яснее я видел, что оно неосуществимо. Наконец я отбросил эту мысль и решил идти в обход.

Решение это испортило мое настроение: я потерял полдня в работе над вскрытием ящика. Возня с предыдущим ящиком — ящиком с материей — тоже оказалась напрасной. Но делать было нечего, оставалось отправляться на разведку кружных путей, чтобы обойти «крепость».

Я был по-прежнему уверен, что надо мной находятся тюки с полотном, и это убеждение отбило у меня всякий вкус к работе в этом направлении: оставалось выбирать между правой и левой сторонами.

Я знал, что прокладка пути по горизонтали не приблизит меня к цели. Я останусь на первом ярусе, и даже когда я выберусь повыше, это будет снова второй, а не третий ярус. Но слишком уж я боялся проклятого тюка с полотном!

Однако у меня теперь было одно преимущество: взломав боковую стенку ящика с материей, я обнаружил, как вы уже знаете, порядочное расстояние между ним и упаковкой пианино. Теперь я запущу туда руку по самый локоть и прощупаю соседние грузы.

Так я и сделал. Справа и слева были ящики, в точности похожие на тот, в котором я сидел. Это было превосходно. Я так напрактиковался во взломе и опустошении ящиков с сукном, что считал такую работу сущей безделицей; я хотел бы, чтобы весь груз в трюме состоял из этого товара, создавшего славу Западной Англии.

Размышляя так и ощупывая в это время края ящиков, я случайно поднял руку — проверить, насколько тюк с полотном выдается над краем ящика. К моему удивлению, я увидел, что он не выдается вовсе! Я сказал «к моему удивлению», потому что привык, что тюки с полотном были примерно тех же размеров, что и ящики; этот тюк был несколько сдвинут к стенке трюма и, следовательно, должен был торчать с другой стороны. Но он не торчал — ни на сантиметр! Это был маленький тюк.

Волнуясь, я исследовал его более тщательно пальцами и кончиком ножа. С большим удовольствием убедился я в том, что это вовсе не тюк, а деревянный ящик!

Он был покрыт сверху чем-то мягким, вроде войлока, — вот почему я ошибся.

Снова у меня возникла надежда проложить ход прямо вверх, по вертикали. Я быстро справлюсь с войлочной упаковкой и взломаю ящик.

Больше я не думал о кружных путях: я решил теперь двигаться вверх.

Не стану описывать, как я вскрывал ящик, в котором сидел: вы уже это знаете. Ящик поддался легче, чем я ожидал, благодаря пустому промежутку справа, и я очутился перед войлочной обшивкой.

Я сорвал войлок и очистил дерево: это была обыкновенная сосна.

Доски были тоньше, чем обычно. Ящик был заколочен мелкими гвоздями. Здесь не было надобности резать дерево — можно было просунуть кончик ножа под одну из досок и вскрыть ящик тем же движением, каким вскрывают посылки, действуя ножом, как рычагом.

Мне казалось, что это сократит мне работу. Увы! Необдуманный шаг стал причиной величайшего несчастья, и я впал в полное отчаяние.

Я вам объясню в нескольких словах, что произошло.

Пробуя сопротивление тонких дощечек, я подсунул под них нож.

Я даже не думал вскрывать ящик этим лезвием. Но случайно я нажал на черенок посильней — раздался сухой треск, который потряс меня сильнее, чем выстрел, — нож сломался!

Глава LVI

СЛОМАННОЕ ЛЕЗВИЕ

Да, нож сломался начисто и застрял в щели, между досками. Черенок остался у меня в руке; я ощупал его большим пальцем — клинок отскочил почти у самого основания; в ручке осталось не больше четверти сантиметра стали.

Трудно описать мои страдания. Подумайте сами: что мне было делать без ножа?

Я был теперь безоружен и беспомощен. Я не мог продолжать прокладку тоннеля. Я должен был забыть о предприятии, на которое возлагал столько надежд, — другими словами, мне оставалось только сложа руки ждать печального конца.

Было что-то устрашающее в реакции, которую я испытал. Она была особенно мучительна. Внезапность, с которой произошла эта ужасная катастрофа, сделала удар еще более тяжелым. Неожиданное несчастье разбило все мои планы и бросило меня в бездну отчаяния и безнадежности.

Я долго колебался, не мог сосредоточиться. Что делать? Работать нечем: нет инструмента.

В полной растерянности я машинально гладил большим пальцем остаток лезвия. Ошеломленный, я простоял так довольно долго.

Я даже размышлять не мог.

Постепенно самообладание вернулось ко мне. Я стал соображать, что можно сделать с помощью сломанного лезвия.

Я вспомнил слова поэта: «Сражаться сломанным оружием лучше, чем голыми руками» — и применил эти слова к себе.

Я вынул лезвие из щели и ощупал его. Оно было цело, но что мне было делать с ним без ручки?

Я попробовал зажать лезвие в кулак и действовать им, как целым ножом. Кое-что можно было сделать, если обернуть толстый конец лезвия тряпкой, но все же работать им долго нельзя: это было бы мучительно. О том, чтобы всадить лезвие обратно в рукоятку, не могло быть и речи, хотя я и думал об этом. Не было возможности вырвать из рукоятки засевший в ней остаток. Если бы его не было, я бы всадил лезвие в рукоятку и привязал бы его крепкой бечевкой. Но остаток лезвия в рукоятке исключал эту возможность.

От рукоятки больше не было никакой пользы. Употреблять ее как кусок дерева не имело смысла. Всякий другой обрубок был бы для меня полезней, потому что я приладил бы к нему лезвие, а здесь остаток стали мешал мне.

Эта идея воодушевила меня, и я стал думать о том, как бы приделать к лезвию новую рукоятку.

Нужда делает людей изобретательными. Через час я держал в руке нож с новой рукояткой, правда, довольно грубой, но вполне заменяющей старую. И снова ко мне вернулось превосходное настроение.