Морской волчонок(изд.1990) - Рид Томас Майн - Страница 12

Вы скажете, что это было бы самым разумным выходом из положения. Может быть, вы и правы, но мне такой выход и в голову не приходил. Вернее, я решительно отбросил его, как только он пришел мне в голову.

«Нет, — думал я, — не сдамся, я не побегу, как трус. Сделал решительный шаг, сделаю и второй. Что в том, что меня не хотят брать на это большое гордое судно? В порту стоят десятки других. На любом из них будут мне рады. Я перепробую все, прежде чем переменю свое решение.

Отчего мне отказали? Отчего? Неизвестно. Ах, да! Маленький рост! Говорили, что я слишком мал, чтоб быть матросом. Но юнгой-то я могу быть? Вывали юнги и поменьше меня. Интересно: каков мой рост? Эх, будь у меня плотничий «сантиметр» — я бы измерил себя. Жаль, что я не сделал этого дома. Нельзя ли здесь измерить рост? Не может быть, чтоб нельзя было». Тут мои размышления прервались, потому что я заметил на одном из ящиков надпись мелом: «4 фута»[7]. По-видимому, кто-то обозначил длину ящика, потому что в высоту он не мог иметь четыре фута. Возможно, это была пометка плотника или она была сделана для матросов, чтобы они знали, как грузить ящик. С помощью этой пометки я высчитал свой рост с точностью до сантиметра.

Я поступил так: лег на землю, пятками к краю ящика, выпрямился и нащупал рукой макушку. Сравнив свой рост с длиной ящика, я высчитал, что во мне сто двадцать сантиметров.

Я поднялся на ноги, обескураженный этой цифрой. Сто двадцать сантиметров! Значит, я совсем маленький!

Никак не думал, что я такой коротышка. Каждый мальчик считает себя почти мужчиной. А тут я убедился, что я очень мал. Нет ничего удивительного в том, что Джек Уотерс назвал меня рыбешкой, а другие — сморчком и карапузиком.

Убедившись, что я совершеннейший лилипут, я впал в мрачное настроение. Теперь я чувствовал, что меня не возьмут ни на одно судно. Не бывало еще юнги такого маленького роста. Наоборот, мне случалось видеть рослых парней, которые служили в командах бригов и шхун, посещавших нашу гавань, и которых почему-то именовали мальчиками. Нет, дело безнадежное. Придется мне вернуться домой.

Но я продолжал сидеть на ящике и раздумывать. Уже в раннем детстве ум мой был склонен к изобретательству. Скоро у меня зародился новый план, который, как мне казалось, вполне годился, чтобы осуществить мое первоначальное намерение.

Тут помогла память. Я вспомнил истории про мальчиков и взрослых, которые тайком прокрадывались на суда и уходили с ними в море. Когда суда отходили далеко от берега, беглецы покидали свои убежища и продолжали путешествие в качестве матросов.

Я думал об этом еще раньше, но сейчас разом принял решение: я спрячусь где-нибудь на судне, — пожалуй, даже на том самом, с которого меня так грубо прогнали. Этот корабль отчалит быстрей других. Да и по правде сказать, если б дюжина кораблей уходила в море одновременно, я выбрал бы именно «Инку».

Вы удивитесь, почему именно ее, но это легко объяснить. Я был так обижен на моряков, особенно на помощника, за невежливое обращение, что решил отомстить им и сыграть с ними шутку. Я знал, что они не выбросят меня за борт. За исключением помощника, все они были люди не злые. Конечно, они не упустили случая пошутить надо мной, но некоторые из них пожалели меня, когда узнали, что я сирота.

Итак, решено: я отправляюсь в плавание на «Инке», наперекор капитану, помощнику и команде!

Глава XVIII

Я ПРОНИКАЮ НА КОРАБЛЬ

Как пробраться на корабль? И как укрыться на нем? Вот какие трудности передо мной стояли. Я мог снова явиться на палубу «Инки» только с расчетом быть снова же изгнанным.

Нельзя ли подкупить кого-нибудь из матросов? Но чем? У меня не было денег. Все мое имущество состояло из потрепанного платья и игрушечной шхуны. Я мог бы отдать шхуну, но вряд ли кто-нибудь возьмет вещь, которую он сам легко может смастерить. Нет, матроса не подкупишь игрушкой, нечего и думать об этом…

Вспомнил! У меня есть ценность — часы. Обыкновенные старомодные серебряные часы. Стоят они, конечно, не много, но идут хорошо. Я получил их от покойной матери вместе с другими, более ценными часами, но те присвоил себе дядя. Старые серебряные я повсюду таскал с собой, и, к счастью, они были и сейчас при мне. Неужели Уотерс или кто-нибудь из матросов откажется от часов в уплату за то, чтоб спрятать меня на борту до отплытия корабля? Я решил попытать счастья.

Довольно трудно будет теперь потолковать с Уотерсом или с матросами. Придется шататься вокруг «Инки», пока я не встречу кого-нибудь из них на берегу и не поговорю с ним с глазу на глаз.

Я надеялся, что на крайний случай мне удастся и самому пробраться на судно, особенно вечером, когда матросы кончают работу и уходят на нижнюю палубу. В таком случае я мог бы даже не сговариваться с матросами. В темноте я мог бы пройти мимо вахтенных и спрятаться где-нибудь внизу. Нет сомнения, что нетрудно было бы мне найти убежище между бесчисленными ящиками и бочками.

Но у меня были другие сомнения. Не снимется ли «Инка» с якоря до наступления вечера? И не настигнет ли меня дядя с работниками?

Признаться, первое меня не очень волновало. На судне красовалась все та же вывеска: «„Инка" отправляется в Перу завтра». Не похоже было, чтобы судно собиралось отплыть сегодня, тем более что на набережной еще лежало множество тюков с товарами, несомненно предназначенными для «Инки». Кроме того, я не раз слышал, что суда дальнего назначения отправляются не очень-то аккуратно.

Следовательно, «Инка» вряд ли уйдет сегодня и ночью я смогу пробраться на борт.

Тут выступила на сцену другая опасность — попасть в руки преследователей и очутиться дома. Но по зрелом размышлении я признал и эту опасность не очень основательной.

Вряд ли на ферме хватятся меня до вечера, да и вечером вряд ли будут меня искать, рассчитывая, что ночью я сам вынужден буду вернуться. Значит, об этом можно и вовсе не беспокоиться.

Я рассчитывал, что мне придется скрываться на судне не меньше двадцати четырех часов, может быть, больше.

Нельзя было оставаться без еды. Но где запастись едой? Я уже говорил, что у меня не было ни одного пенни, и я не знал, как мне раздобыть денег.

Тут мне пришла в голову превосходная идея: я мог продать игрушечную шхуну и на вырученные деньги купить еду!

Игрушечный кораблик больше не был мне нужен, и избавиться от него было бы очень кстати.

Итак, я вышел из своего убежища и отправился искать покупателя.

Я нашел его в игрушечной лавке, которая торговала всем, что может быть интересно детям, живущим у морских берегов. Поторговавшись немного с хозяином, я продал кораблик за шиллинг. По-настоящему моя шхуна стоила в пять раз больше, но торгаш сразу понял, что я нуждаюсь в деньгах, и воспользовался этим. Теперь у меня были деньги. Я купил у бакалейщика на шесть пенсов сыру и на столько же сухарей, рассовал провизию по карманам и вернулся в тайничок между ящиками.

Я был голоден — на ферме в это время обедали, — и сыр, и сухари пришлись кстати, груз в моих карманах сразу заметно уменьшился.

Приближался вечер, и я решил выйти на разведку. Надо было сообразить, в каком месте легче всего было бы взобраться на борт, когда придет время. Матросы могли увидеть, как я гуляю около судна, но, конечно, им бы не пришло в голову, что я делаю это с определенной целью. В лучшем случае, они могли бы меня заметить и начать снова насмехаться надо мной. Тогда я бы стал отвечать им и, пользуясь этим, высмотрел бы все, что мне было нужно.

Не теряя ни минуты, я начал прогуливаться по набережной с нарочито небрежным видом. Я остановился около «Инки». Палуба судна опустилась почти до уровня набережной, потому что нагруженная «Инка» сидела теперь гораздо глубже, но высокие перила совершенно закрывали от меня палубу. Я сразу заметил, что нетрудно будет с набережной влезть на поручни и проникнуть на судно, держась за ванты[8]. Конечно, надо пользоваться вантами с большой осторожностью: если ночь будет не слишком темная и вахтенный матрос меня заметит, все будет кончено — меня схватят, примут за вора и посадят в тюрьму. Я рисковал многим.