Заговор патриотов (Провокация) - Левашов Виктор Владимирович - Страница 5

— Оттуда! — значительно объяснил Краб, окутываясь дымом «гаваны». — Мы с тобой неплохо заколачивали, так?

— Бывало, что и неплохо.

— И куда ты бабки спускал? На блядей, на пьянки-шманки. Так? А я каждый бакс заначивал. Каждый, понял? Как знал, нужны будут для большого дела. И кто теперь ты, а кто я?

— Знаешь, Стас, ты если не хочешь, не говори, — попросил Томас. — Чтобы поднять такое дело, как у тебя, нужны не тысячи баксов, а десятки тысяч. Если не сотни. Я к тебе не за проповедью пришел, а за советом. Не знаю, к какому делу приспособиться. Сможешь дать совет — скажу спасибо. Не сможешь — значит, не сможешь. Но лапшу на уши мне вешать не надо.

— Не дурак, не дурак, — повторил Краб. — Не обижайся, Фитиль. Сейчас мы что-нибудь для тебя придумаем. Политикой не хочешь заняться?

— Какой политикой? — удивился Томас неожиданному вопросу.

— Большой! У нас в Эстонии все большое, потому как сама Эстония с комариный хер. Нам понадобится свой депутат в рийгикогу. Как ты на это?

— В парламенте? — изумленно переспросил Томас. — «Вам» — это кому?

— Нам — это нам. Дойдет до дела, узнаешь.

— И что я буду делать в рийгикогу?

— Да что и все. П.....ть. А про что — это тебе будут говорить. Знаешь, что такое лоббирование? Вот им и будешь заниматься.

Томас задумался. Предложение было в высшей степени необычным. Депутат рийгикогу. Ничего себе. Томас никогда и думать не думал ни о какой политической карьере. С другой стороны, почему бы и нет? Среди старых козлов, которые сейчас заседают в парламенте, он выглядел бы, пожалуй, не худшим образом.

— Решайся, решайся, — поторопил Краб. — Глядишь, со временем и президентом станешь.

— Даже не знаю, — проговорил наконец Томас. — Ты уверен, что я подойду?

— А это мы сейчас узнаем, — пообещал Краб и нажал клавишу интеркома. — Роза Марковна, зайдите, пожалуйста, в гостиную, — бросил он в микрофон и объяснил Томасу: — Роза Марковна Штейн. Мой главный менеджер. По кадрам и по всему. Сука страшная. Но дело знает. Переговоры ведет — я тащусь. Доктор социологии, между прочим. И знает шесть языков. Шесть! Зачем одному человеку знать столько языков? Не понимаю.

Роза Марковна оказалась грузной седой еврейкой в бесформенной черной хламиде до пят. Ей было, пожалуй, под шестьдесят. В молодости она была, вероятно, красавицей. Остатки былой красоты и сейчас сохранились на ее высокомерном патрицианском лице. Выражение «сука страшная» подходило к ней как нельзя лучше, потому что она была лишена главного, что делает женщину женщиной, — сентиментальности.

При ее появлении Томас встал, как и полагается воспитанному человеку при появлении дамы, и слегка поклонился. Сочтя свои светские обязанности на этом исполненными, он опустился в кресло, с любопытством ожидая, что будет дальше.

— Томас Ребане, — представил его Краб. — Мой старый друг.

Роза Марковна внимательно посмотрела на Томаса. Очень внимательно. Гораздо внимательней, чем того требовали обстоятельства. Томас даже почувствовал себя неуютно под ее взглядом.

— Мечтает о политической карьере, — продолжал Краб. — Как, по-вашему, есть у него шансы?

Она без приглашения подошла к бару, плеснула в бокал джина «Бефитер». Водрузив толстый зад на край журнального стола, сделала глоток, закурила коричневую сигарету «More» и только после этого, как бы приведя себя в рабочее состояние, кивнула Томасу:

— Встаньте, молодой человек. Повернитесь. Пройдите до окна и обратно. Еще раз — медленней. Спасибо, — сказала она, когда Томас исполнил ее приказы. — А теперь скажите что-нибудь.

— Что? — спросил Томас.

— Да любую глупость, потому что ничего умного вы не сможете сказать при всем желании.

Томас разозлился.

— Мадам, — галантно обратился он к этой старой суке. — Вам, вероятно, кажется, что у меня не много принципов. Но теми, что есть, я дорожу. И потому я не могу ответить вам так, как вы того заслуживаете.

Роза Марковна усмехнулась.

— Неплохо, — оценила она. — Еще что-нибудь. Можно не обо мне.

— О политике, — подсказал Краб. — Запузырь что-нибудь забойное.

— Стас Анвельт! — неодобрительно произнесла Роза Марковна.

— Извиняюсь, — спохватился Краб. — Я имел в виду: пусть скажет что-нибудь о политике.

— О политике? — переспросил Томас. — Ноу проблем. Господа депутаты! Я убежден и хочу убедить в этом всех вас, что любые намерения правительства сделать что-либо для блага народа должны пресекаться в самом зародыше и даже рассматриваться как государственное преступление. Ибо все, что правительство делает для блага народа, оборачивается бедами для народа. И чем энергичней действия правительства, тем больше они приносят бедствий. Таков опыт нашей новейшей истории, таков опыт наших прибалтийских соседей, таков опыт России. Правительство национального бездействия — вот каким я вижу наш высший орган исполнительной власти.

Роза Марковна засмеялась.

— Очень неплохо. Даже не ожидала. А по психофизике — классический эстонский тип: судак снулый. Оказывается, если ему задницу подскипидарить, можно что-то и выжать. Но нельзя же скипидарить все время.

— Почему нельзя? — возразил Краб. — Все можно, если нужно.

— Нет, Анвельт. Для политического деятеля главное — воля к власти. А у вашего друга воля только выпить и затащить в постель какую-нибудь шлюху. Я могу, конечно, с ним поработать, но результата не гарантирую.

— Поработайте, — кивнул Краб. — Считайте, что это моя личная просьба.

— Цель?

— Парламент.

— Серьезное дело, — заметила Роза Марковна и обратилась к Томасу: — Судимости? Отсидки? Только не врите.

— Была одна, — ответил за Томаса Краб. — По сто сорок седьмой, полгода.

Роза Марковна допила джин и безнадежно махнула рукой.

— С этого надо было начинать! Парламент! Какой парламент? Со статьей о мошенничестве? Он проиграет выборы последнему дебилу!

— Можно представить это как преследование КГБ, — предложил Краб. — За все эти дела: права человека и все такое.

— Пустой номер. Диссидентам давали 70-ю. И они все друг друга знают. В России это могло бы пройти, у нас — нет. Так что политическая карьера вашего друга закончилась, не начавшись. Но он, как мне кажется, не очень этим расстроен. Не так ли, Томас?

— А с чего мне расстраиваться? — ответил Томас. — Расстраиваются, когда что-то теряют. А у меня и не было ничего. Так что ничего я и не потерял, — заключил он и махнул еще «Джонни Уокера», проявив тем самым верно подмеченную Розой Марковной волю к этому делу.

— Да и правильно, — одобрил Краб. — Ну их в баню с их парламентом. Только штаны просиживать. Мы тебе другое дело найдем. К чему бы нам его приспособить, Роза Марковна?

— Право, не знаю.

— Не знаете? — удивился Краб. — Да вы только на него посмотрите! Красивый эстонский парень! Национальный кадр! И для такого кадра у нас не найдется дела?

— Во-первых, давно уже не парень, — ответила Роза Марковна. — Насчет красивый — тоже большой вопрос. Я бы сказала так: импозантный эстонский мужчина. Не первой свежести, но еще ничего. Собственно, в этом качестве мы и можем его использовать. Через месяц приезжает эта старая выдра из Гамбурга. Томас, пожалуй, сможет произвести на нее впечатление. Это облегчит наши переговоры.

— Класс! — восхитился Краб. — Что для этого надо?

Роза Марковна критически оглядела Томаса.

— Не так уж и много. Приодеть. Прическу у хорошего мастера. Немного загара в солярии. И поработать над имиджем. Я бы сделала его художником-абстракционистом. Просвещенные западные дамы любят искусство. Во всяком случае, делают вид, что любят.

— Я — художник? — поразился Томас. — Да я зайца нарисовать не смогу! Уши смогу, а остальное — нет.

— Ты не расслышал, — объяснил Краб. — Тебе сказано: художником-абстракционистом. Неужели не сможешь наляпать такой вот херни? — кивнул он на картины в простенках.

— Стас Анвельт, это же Кандинский, — укоризненно заметила Роза Марковна.