Заговор патриотов (Провокация) - Левашов Виктор Владимирович - Страница 26

— Да, конечно, — покивал Томас. — Если честно, вышибли меня за прогулы. Но историю я действительно никогда не любил. Клио никогда не относилась к числу любимых мной муз.

— А с каких пор ты художник? — не унимался корреспондент «Эстонии». — Об этом ты тоже узнал всего две недели назад?

Томас обиделся. Из кармана плаща он извлек журнал с яркой глянцевой обложкой и продемонстрировал его публике:

— Это журнал «Дойче арт». Месяц назад в мюнхенском музее «Новая пинакотека» проходила выставка современного искусства из частных коллекций. А «Новая пинакотека» — это, кто не знает, как Эрмитаж. На выставке была и моя картина, я назвал ее «Композиция номер шесть». Она была отмечена в статье одного из самых известных немецких искусствоведов доктора Фишера. Так что можешь засунуть свою иронию... В общем, ты знаешь, куда ее засунуть.

Ответ Томаса вызвал одобрительные смешки в публике.

— Ты — в «Новой пинакотеке»? — поразился настырный корреспондент. — Что же написал о твоей картине доктор Фишер?

— Пожалуйста, могу прочитать. — Томас раскрыл журнал и нашел нужное место. — «Композиция номер шесть» молодого эстонского художника Томаса Ребане — это похмелье красок, обнаженный примитивизм, вызывающий, наглый, исполненный такого равнодушия и даже отвращения к зрителю, что картина невольно обращает на себя внимание".

— И что это значит? — озадаченно спросил журналист.

— Что?

— То, что написал о твоей картине доктор Фишер.

— А! Ну, это типа того, что я выразил свое отношение к этому, как его... В общем, к советской власти.

— Прекрасно, Томас Ребане! — заявил корреспондент «Ээсти курьер». — Прекрасный ответ! Вы помните своего знаменитого деда?

— Увы, нет, — ответил Томас. — Я его никогда не видел.

— Но вы ощущали его присутствие в своей судьбе?

— Я? Да, конечно. А как же? Иногда ощущал. Но каким-то странным, даже мистическим образом. Словно кто-то предостерегал меня от одних поступков и поощрал к другим. Должен признаться, я не всегда следовал этим советам. И потому совершал ошибки, которых вполне мог избежать. Но я же не знал, кто дает мне эти советы.

— Альфонс Ребане был непримиримым борцом против коммунистического режима. Вы разделяете политические взгляды своего деда?

— Как же их можно не разделять? — удивился Томас. — Сейчас все стали антикоммунистами. Даже коммунисты.

— Господа, разрешите мне закончить на этом пресс-конференцию, — объявил Кыпс. — Благодарю всех. Благодарю Томаса Ребане за откровенность его ответов. Объявляется перерыв. После него желающие смогут присутствовать на репетиции одного из центральных эпизодов будущего фильма. Реальные киносъемки — процесс кропотливый и для постороннего наблюдателя попросту скучный. Но мне хотелось бы дать вам представление о фильме, поэтому я проведу так называемый мастер-класс. Артистов и режиссерскую группу прошу не расходиться. Еще раз, господа, спасибо за внимание!

Толпа потекла под навес к заскучавшим официантам, солидные гости неторопливо спускались с подмостков, на ходу обмениваясь впечатлениями о пресс-конференции. Говорили в основном по-эстонски. Лишь однажды мое ухо уловило русскую речь. К Томасу Ребане, сошедшему с трибуны в сопровождении национал-патриота Янсена, подошел квадратный спонсор, заявивший в начале пресс-конференции, что он эстонец и этим, блин, все сказано, и проговорил со странным выражением, с эдакой смесью удивления, уважения и пренебрежения:

— Ну ты даешь, Фитиль! Внук Альфонса Ребане! Никогда бы не подумал.

— И тебе, Краб, придется с этим считаться, — не без вызова ответил потомок эсэсовца.

— Никаких «фитилей», Анвельт, — приказал национал-патриот. — И никаких «никогда бы не подумал». Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Ясно?

— Вник. Проехали Фитиля. Господин Ребане. А просто Томасом я могу тебя называть?

— Можешь. Кстати, Краб, у тебя зависли мои десять штук баксов. Закинь мне их. Счетчик я включать не буду, но советую не тянуть.

— Какие десять штук? — возмутился квадратный Анвельт. — Я твоих бабок в глаза не видел!

Томас Ребане обернулся к Янсену:

— Значит, это вы должны мне мои десять тысяч?

— Свободны, Анвельт, — сухо кивнул национал-патриот. А когда тот отошел, резко посоветовал Томасу:

— Не забывайтесь, молодой человек. Если бы не я, вы никогда не узнали бы, что являетесь внуком Альфонса Ребане.

— Но я узнал. А теперь узнали все. И вам тоже придется с этим считаться. Я хочу получить свои бабки. Мне не нравится, когда они лежат в чужом кармане.

— Да отдаст он вам ваши жалкие баксы, отдаст! — раздраженно бросил Янсен.

— Другой разговор, — с удовлетворением констатировал внук национального героя. — А теперь я бы чего-нибудь выпил. Чего-нибудь невульгарного, соответствующего человеку моего положения.

— Обойдетесь! — прикрикнул национал-патриот. — Не забывайте, что вы под домашним арестом. А в условия домашнего ареста входит сухой закон. Пойдемте, мы должны присутствовать на мастер-классе.

— Хоть сценарий дали бы почитать, — сказал Томас. — А то меня будут спрашивать о подвиге дедули, а что я могу сказать?

— Получите сценарий, — пообещал Янсен. — Возьму экземпляр у Кейта. Он вряд ли станет его перечитывать. А у вас для этого будет много времени.

— Связался я с вами! — пробормотал Томас Ребане и послушно поплелся за Янсеном.

— Тут какая-то темниловка, — заключил Муха, прислушивавшийся, как и я, к этому странному разговору. — Но мне он почему-то нравится, этот фитиль. Хоть он и внук эсэсовца. По-моему, редкостный раздолбай. Но в этом гадюшнике выглядит нормальным человеком. А что это, если не гадюшник? Снимать фильм про подвиги эсэсовцев в годы Великой Отечественной войны! Это надо же! Я даже представить себе не мог, что такое вообще возможно!

Толпа начала редеть. Серьезные гости презентации рассаживались по своим джипам и «мерседесам», машины выруливали на асфальтированный проселок и исчезали среди холмов. Артист оглянулся на пустеющую стоянку и попросил меня, отдавая ключи от «мазератти»:

— Запри тачку. И крышу подними — вдруг дождь.

— Может, двинем домой? — предложил я. — Трасса пустая, к утру доберемся.

— Нет, — буркнул Артист. — Останемся. Досмотрим.

— Чего смотреть-то? — удивился Муха. — По-моему, все и так ясно.

— А мне не все!

— Молчу, — сдался Муха. — Как скажешь. Сегодня твой день.

Как и на всех современных дорогих машинах, черная кожаная крыша «мазератти» приводилась в действие электрическим приводом. После нажатия клавиши она мягко наползала с багажника к лобовому стеклу, отделяя пассажиров от суеты жизни. Я немного посидел в этом оазисе спокойствия и комфорта, пытаясь понять, что это за странное действо, свидетелями которого мы оказались.

Резкая стычка между журналистом из русскоязычной «Эстонии» и явным националистом из «Ээсти курьер» уже сама по себе вызывала недоумение. Странным был сам предмет спора. Если правда, что от рук коммунистов погибло в тринадцать раз больше эстонцев, чем от рук фашистов, это может объяснить ненависть к коммунистам. Но разве может это объяснить, а тем более оправдать любовь к фашистам? Так, во всяком случае, казалось мне. В Эстонии, похоже, думали по-другому. Иначе не затеяли бы этот фильм.

И тут до меня вдруг дошла вся фантасмагоричность происходящего — не в деталях, а в целом. Во всем мире до сих пор вылавливают военных преступников и судят, несмотря на их престарелость. А здесь с помпой запускают фильм про подвиги эсэсовцев. Они тут действительно с дуба съехали?

Был только один вариант, при котором все это было бы естественным и даже рутинным: если бы Вторая мировая война закончилась полной и окончательной победой Третьего рейха под мудрым предводительством вождя всех времен и народов генералиссимуса Адольфа Гитлера. Но она вроде бы закончилась чуть-чуть не так. Или я ошибаюсь?

Твою мать. В демократической Эстонии. Сегодня. Снимают фильм о подвигах эсэсовцев. А выйдет он через год. Ну, правильно: как раз к 55-летию со дня Победы. Это что, такой подарок ветеранам Великой Отечественной войны?