Заговор патриотов (Провокация) - Левашов Виктор Владимирович - Страница 2

Нет, не нравилась ему Клио. А поскольку числился он по историческому факультету, первый семестр стал для него и последним: он не сдал ни одного зачета, и к экзаменам его даже не допустили, так как, по справке деканата, из шестисот сорока учебных часов студент Томас Ребане прогулял триста двадцать, ровно половину, чего ни разу не случалось со дня основания университета в 1632 году. Но студенческий билет Томас сохранил и регулярно продлевал его за мелкие подарки секретарше проректора. Для серьезной милицейской проверки он не годился, но в мелочах помогал отмазываться, в том числе и от матери.

Мать Томаса постоянно жила на хуторе на острове Сааремаа, откуда вся ее семья была родом и где родился и сам Томас, держала пять коров и была такой несокрушимой мощи и здоровья, что управлялась со всем хозяйством одна, нанимая работников лишь на сенокос и силосование. Примерно раз в полгода она появлялась в городской квартире и выкидывала из нее всю компанию Томаса, сколько бы там людей ни было, при этом спускала с лестницы и его самого. После чего наводила порядок, клятвенно обещала сыну переломать ему ноги, если в следующий раз найдет в квартире хоть одну пустую бутылку, и возвращалась на хутор, так как хозяйство требовало постоянного ее присутствия.

Так что единственной правдой в печальной истории своей жизни, которой Томас доверительно делился с годившимися ему в матери дамами, был отец. Томас действительно его не знал. Но не потому, что тот был негодяем. Он был тихим пьяницей, и мать выгнала его сама. Когда Томас подрос, ему рассказали, что отец плавал старшим механиком на малом колхозном траулере там же, на Сааремаа, исправно привозил матери деньги, слезно просил разрешить вернуться, но мать была непреклонна. В конце концов отец утонул. По пьянке его смыло в штормовое море, а так как команда траулера была тоже после получки, хватились стармеха только на второй день, когда он уже мирно лежал на песчаной отмели на острове Муху.

Такова была правда. Но кого интересует правда? Людям нужна не правда. Людям нужна греющая их сердце ложь. Они верят лишь в то, во что хотят верить. Это помогает им жить. Особенно женщинам в годах, истосковавшимся по мужской заботе и жаждущим излить свою материнскую заботу на всякого, кто подвернется под руку.

В том числе и на Томаса.

И он для них, по его искреннему убеждению, был совсем не худшим вариантом. По крайней мере, он никогда их не бил, даже будучи очень поддатым. Никогда, ни единого раза, никого. Это было его принципом. А когда, наскучась жизнью, которая довольно быстро начинала напоминать тусклые семейные будни, исчезал из приютившего его гнезда, никогда не прихватывал с собой золотых колечек, цепочек или других ценных безделушек. И денег тоже не брал. Ну, разве что червонец на такси. Но не более того. Нет, не более. А почему? Потому что он считал это неблагородным. Так поступают только подонки. А он не был подонком.

Материнские чувства, которые Томас пробуждал своим видом у женщин определенного склада и возраста, не раз выручали его в трудных жизненных ситуациях. И в ночь перед судом он помолился о том, чтобы судьей оказалась такая вот женщина. И молитва его, похоже, была услышана. Когда конвойные на автозаке доставили его в районный суд и вели по коридору, он прочитал на двери зала судебных заседаний: «Судья Кузнецова». Сердце его дрогнуло.

Но затем события приняли неожиданный и странный оборот. Вместо того чтобы ввести его в зал, его долго, часа три, мурыжили в комнате для обвиняемых, а попросту говоря — в арестантской, ничего не объясняя. В арестантскую время от времени входили какие-то люди, штатские и милицейские, задавали Томасу формальные вопросы, ответы на которые давно уже были изложены в протоколах допросов, исчезали, снова появлялись и снова исчезали. На вопросы Томаса они не отвечали, но он отметил, что привычная милицейская хмурость на их лицах разбавлена недоумением и даже, пожалуй, некоторой растерянностью. Словно бы они столкнулись с нестандартной ситуацией и не знают, как на нее реагировать.

Томасу это не понравилось. Он понятия не имел, в чем заключается нестандартность ситуации, но по опыту знал, что в таких ситуациях чиновный люд (в их числе и сотрудники правоохранительных органов) всегда находит почему-то самое плохое решение. Ну самое что ни на есть никудышнее. Если даже сесть и специально задаться целью найти самое плохое из всех плохих решений, в жизнь не додумаешься до такого, какое чиновники рожали с той легкостью и даже естественностью, с какой жаба мечет икру. Потом, конечно, спохватывались, корректировали, исправляли, но главное-то было уже сделано. И потому при всей зыбкости своего положения Томас все же предпочел бы определенность. Он уже мечтал о встрече с судьей Кузнецовой. Там многое будет зависеть от него. Пусть даже не очень многое, но хотя бы кое-что. А сейчас от Томаса не зависело ничего. Наоборот, он полностью зависел от того, какой выход из нестандартной ситуации найдут эти милицейские и прокурорские валуи. Да что же, черт возьми, происходит?

Только во второй половине дня что-то, похоже, начало проясняться. Конвой вывел Томаса из здания райсуда и сунул в автозак. Томас решил, что суд почему-то отложен и его возвращают в «Кресты». Но вместо этого автозак недолго покружил по городу и остановился возле 15-го отделения милиции. А еще через десять минут Томас оказался в той же самой камере предварительного заключения, где провел первую ночь после злосчастной сделки с подставным «финном».

В камере не было никого, лишь застарелая вонь говорила о том, что место это не относится к категории малообитаемых. Конвойный снял с Томаса наручники и даже почему-то расщедрился на сигарету. Томас воспринял это как дурной знак.

Через несколько минут в камере появился следователь, который вел его дело, а с ним — оперативник, капитан милиции, который задержал Томаса. На этот раз он был в форме. Конвойный вышел. Томас поспешно погасил сигарету и вытянулся. Не то чтобы по стойке «смирно» (при его росте это могло быть воспринято как некий вызов), а, скорее, принял почтительную позу официанта, всем своим видом демонстрируя готовность быть максимально полезным правоохранительным органам 15-го отделения милиции города Ленинграда и одновременно по выражению их лиц пытаясь понять, что его ждет. Но ничего не понял.

— Фамилия? — спросил следователь.

— Ребане, — с готовностью ответил Томас. — Томас Ребане. Ребане по-эстонски — «лисица». А если быть точным — «степная лисица». Так что по-русски моя фамилия — Лисицын.

— Не болтай, — хмуро посоветовал капитан.

— Слушаюсь, — поспешно согласился Томас.

— Место рождения? — продолжал следователь.

— Хутор Кийр на острове Сааремаа. «Кийр» по-русски — «луч».

— Не болтай, — повторил капитан. — Сааремаа — это Эстония?

— Так точно, — подтвердил Томас. — Остров на Балтике.

— Видишь — Эстония, — сказал капитан, обращаясь к следователю.

— Понятно, — кивнул тот. — Место постоянного жительства?

— Город Таллин, — отрапортовал Томас. — Адрес...

— Не нужно, — прервал следователь. — Во-первых, мы его и так знаем. А во-вторых, это не имеет сейчас никакого значения.

Томас поразился. Как это — не имеет значения адрес? Адрес, место работы — да с этого в ментовке всегда начинают. Но если не имеет значения адрес, что же имеет значение?

Очень ему хотелось задать этот вопрос, но он сдержался. И был за свою сдержанность вознагражден. Потому что следователь ответил сам:

— Сейчас имеет значение следующее. Первое: вы родились в Эстонии. Второе: постоянно проживаете в Эстонии. И следовательно, являетесь гражданином... Как они сейчас называются? — обратился он к капитану. — Республика Эстония? Или просто Эстония?

— А пес их знает, — ответил капитан. — Думаю, они и сами еще не определились. Пиши: Эстония, и дело с концом.

— И, следовательно, являетесь гражданином Эстонии, — закончил фразу следователь. — Поэтому я делаю вам официальное заявление. Поскольку вы совершили преступление на территории Российской Федерации, вы подпадаете под действие законов Российской Федерации. Мы могли бы, конечно, сунуть вам вполне заслуженный вами срок, и это было бы справедливо. Но вы являетесь гражданином иностранного государства, и ваше осуждение может создать международно-правовой инцидент, который нам на хрен не нужен. Взаимоотношения Эстонии и Российской Федерации не урегулированы практически ни в какой части, в том числе и в части судопроизводства и сотрудничества правоохранительных органов. Начинать эту бодягу с вас и с вашего дела ни у кого из нас нет ни времени, ни желания. Поэтому я вынес постановление. Учитывая незавершенность вашего преступления и ваше чистосердечное раскаяние, уголовное дело в отношении вас приостановить. Не прекратить, а приостановить, — строго повторил следователь. — А вас, как нежелательного иностранца, выслать за пределы Российской Федерации, а конкретно — за пределы Ленинградской области.