Наследница трона - Хеннен Бернхард - Страница 48

Луи убрал шляпу под мышку. Подождал, не скажет ли Лилианна еще чего-нибудь, но бывшая комтурша смотрела прямо в лицо убитому. Ее руки коснулись волос Альвареза и расправили их.

Луи пришло в голову, что она ведет себя как любовница погибшего. Может быть, они были знакомы еще со времен послушничества? Он посмотрел на узор, который нарисовала кровь на картах и пергаментах, лежавших на столе. Красные пальцы, тянущиеся к далеким берегам. Маленькие лужицы, в которых растворялись темные полосы чернил.

Ему показалось, что прошла целая вечность, и он откашлялся.

— Я не стану мешать тебе горевать, но наступило время принять решение. Если я не подам паруснику, стоящему в море, сигнал, то он вернется в Вилуссу и капитан сообщит маршалу ордена, что я не вернулся с задания. Вы успели закончить совещание, прежде чем… — Он пытался подобрать слова, которые не звучали бы безучастно.

— Я не передам гавань и крепость под твое командование, брат Луи. Такого приказа я не видела в письме гептархов. Твое имя нигде не указывается. — Она внимательно смотрела на него.

Луи попытался скрыть разочарование. Он предполагал, что от его миссии следует ждать больше неприятностей, чем почестей.

— Тем самым ты восстаешь против приказа маршала моего ордена. Он передал мне право командования над гаванью Воронья Башня.

— При всем уважении к маршалу твоего ордена, я подчинюсь ему только после того, как Новое Рыцарство будет подчинено ордену Древа Праха. До тех пор я принимаю приказы только от гептархов Анисканса. Как бывшая комтурша Друсны, с этого часа я принимаю командование над всеми войсками и кораблями моего ордена в данной провинции.

— Приказы гептархов однозначны. Новое Рыцарство распущено. Оно должно стать частью ордена Древа Праха, — возразил Луи.

— С этим я не спорю. Но чтобы произошло присоединение, моему ордену нужно новое командование. Я принимаю на себя ответственность. И в этой роли я буду вести переговоры с маршалом твоего ордена.

— Ты существенно перекручиваешь содержание…

Лилианна указала на пропитанный кровью пергамент.

— Не будешь ли ты так добр указать мне, в чем мои поступки противоречат приказу гептархов? Я говорю, что подчиняюсь их слову. Я принимаю то, что Новое Рыцарство должно быть распущено. Но как это будет происходить, я стану обсуждать только с маршалом твоего ордена как представителем самого высокого ранга твоего ордена в этой провинции.

— Ты восстаешь против духа приказа. Ты хорошо понимаешь это…

— А сейчас не был бы ты так любезен покинуть башню и передать своему кораблю условленный сигнал? Ты ведь понимаешь, что из-за твоего упущения могут произойти недоразумения, которые приведут к военным действиям между двумя нашими орденами. Если ты воспротивишься моему приказу, я сей же час вышлю ворона в Паульсбург с сообщением.

Луи проглотил злость. Пусть это сражение останется за ней. Но пройдет совсем немного времени, и все изменится. Скоро он будет отдавать ей приказы. И он не забудет, как она с ним обошлась.

Трехногая собака

Мишель вышла из храмовой башни. Дождь лил как из ведра. Она чувствовала себя уныло и подавленно. Воронья башня была размытым силуэтом. Из окна, у которого умер Альварез, падал свет. Она ударила ладонью по кирпичной кладке башни. Если бы она хоть убийцу поймала. Что случилось? Неужели бог отвернулся от их ордена?

— Скажите мне, что был хотя бы след!

Окружавшие ее мужчины уставились в пол. Они провели в башне несколько часов. Все подходы к лесам охранялись. Они просветили каждый уголок, от высоких оконных ниш до темного подвала. Они обыскали ящики и перерыли все строительные материалы, но убийца словно сквозь землю провалился. Объяснить его бесследное исчезновение могла только магия.

Дождь стекал за воротник и вниз по спине. Ледяные пальцы ласкали спину. Все волоски на теле Мишель встали дыбом.

— Давайте еще раз осмотрим все. Капитан!

— Мы окружили башню, как только ты появилась на улице, сестра. Мы уже все обыскали. — Офицеру было за сорок. У него было изможденное морщинистое лицо. Щеки, словно тень, покрывала черная с проседью щетина. Волосы отступили почти до середины головы. Оставшаяся растительность тонкими прядями липла к мокрой от дождя коже. — Скажи мне, чего мы не сделали.

Она знала, что несправедлива к ребятам.

— Он попытается пробраться на корабль. Обыщите гавань. Каждый корабль!

— Думаешь, он прибыл с рыцарем Древа Праха?

Она ненадолго задумалась, потом покачала головой.

— Нет. Мы ведь не воюем друг с другом. На такое они никогда бы не отважились. Вперед! Отправляйтесь в гавань! И обыщите их галеру! Это единственный корабль, который может покинуть гавань.

— А ты, сестра?

Мишель подняла голову к освещенному окну.

— Я пойду попрощаюсь. — Она знала его больше двадцати лет. Она видела, как умирали многие братья и сестры. Но то, что Альварез может уйти… Об этом она не думала никогда. Его смех, его веселый характер всегда были надежной опорой в трудные времена. Ничто не могло потрясти его. Он всегда первым оправлялся от ударов и смотрел вперед. — Я потом приду в гавань.

Капитан кивнул. Позвал подчиненных. Отряд построился в свободную колонну. Каждый из них поднял голову, когда они проходили под окном башни.

Мишель взяла фонарь, который стоял на земле рядом с ней. И вдруг почувствовала себя бесконечно усталой. За деревянной повозкой, прямо у стены башни сидела мокрая собака. У нее была грязная желто-коричневая шерсть, но она была хорошо откормленной. Мишель знала ее, как и все в портовой крепости. У нее было всего три ноги, и какой-то шельмец научил ее бегать только на задних лапах. Тот, кто хоть раз видел это, не забудет никогда. Каждый день желтая собака обходила трактиры. И ниоткуда не уходила голодной. Вот и теперь она грызла старую косточку, которую прижимала к мостовой оставшейся передней лапой.

Что-то в этой косточке показалось Мишель странным. Женщина присела перед собакой на корточки. Та недоверчиво посмотрела на ее руки. Из горла поднялось негромкое рычание.

Мишель открыла бленду фонаря. Косточка была похожей на ребро. Она ударила собаку по пасти тыльной стороной ладони.

Собака с лаем прыгнула на нее. Женщина поднялась и пнула животное. Завизжав, то вскочило на задние лапы и побежало прочь.

Мишель наклонилась за косточкой и поднесла ее к фонарю. На ней был вырезан псалом. Рыцарь с трудом перевела дух. Затем вынула из ножен рапиру и устремилась назад, в храмовую башню. Эльф не только убил Альвареза, он еще и забрался в такое место, которое они из священного трепета обыскали только поверхностно. Он должен быть на галерее, где стоят ящики с реликвиями. И он выбросил кости святого на поживу собакам!

Чудесный вечер

Тарквинон наслаждался вечером. Для осеннего дня было тепло. Он сидел на трибуне, которую возвели для гептархов и других высших чинов Церкви на площади Священного гнева. Он хорошо видел, что большинство князей Церкви скучают, хотя никто из них не отваживается перешептываться с соседями. Они смотрели на трепещущие знамена за эшафотом, или просто на небо, или же на свои богато вышитые туфли.

Тарквинон презирал этих слабаков. Смотреть в лицо смерти ему нравилось и даже доставляло удовольствие. Еще чуть-чуть, и Хенк ван Блемендийк распрощался бы с жизнью. Аббат широко раскрыл рот. Лицо его стало сине-красным. Палач знал свое дело. Он умел продлить удушение на четверть часа. Он очень медленно сужал гаротту. Временами слегка ослаблял ее — только чтобы сразу же затянуть туже.

Тарквинон взял короткую подзорную трубу и направил ее на лицо аббата. Миг смерти был совсем рядом. Еще пара ударов сердца — и он предстанет перед Тьюредом. Интересно, отразится ли на его лице встреча с божественным? Он ведь, как ни крути, умирал без вины. Если он не попадет к Тьюреду, то кто же тогда?

Плетеная кожаная лента гаротты глубоко вонзилась в плоть. Руки, привязанные к спинке стула, беспомощно дрогнули. Хенк был одним из тех, кого Тарквинон занес во второй список. Верный слуга Церкви, набожность которого в последние годы дала странные плоды. Он проповедовал мир с язычниками и был убежден в том, что власть слова Божьего сильнее любого меча. По его мнению, было только вопросом времени, когда язычники поймут, что заблуждаются. Он даже считал, что можно найти общий язык с Другими и, быть может, даже чему-нибудь у них научиться. Его мысли были чистейшей воды ересью. Но что еще более опасно, его тезисы о слове Божьем ставили под сомнение наличие обоих рыцарских орденов. У Хенка были влиятельные друзья в Церкви, поэтому ему не предъявляли обвинение в ереси и он смог запечатлеть свои мысли письменно. Теперь вот он вместе с большинством своих друзей сидел на эшафоте.