Наследница трона - Хеннен Бернхард - Страница 37

Юливее громко расхохоталась. К ней присоединились Тирану и Оргрим, улыбнулся даже Фенрил.

— Что такое? — Аппанасиос посмотрел на королеву, ища ее поддержки.

— Продолжай, князь.

Он снова посмотрел на остальных.

— Да, так что я хотел сказать?.. Я думаю, что Гисхильда не будет сердиться долго. Она умненькая и знает, что мы нужны ей. Может, мы наведем к ней мост?

— Попытай счастья, Аппанасиос, — сказала Эмерелль. — Теперь вы можете идти. Олловейн должен остаться.

Мастер меча смотрел вслед остальным. Никто не сказал ни слова по поводу холодного, почти невежливого прощания. Они знали свою королеву.

— Что с тобой?

Мгновение он колебался, сказать ли ей правду.

— Я боюсь, что Фальрах во мне набирает силу. Я уже не верю сам себе. Кажусь себе чужим. Смерть меня не пугает… Но быть запертым в теле, которое не повинуется мне, наблюдать, как другой проживает мою жизнь вместо меня… Этого я боюсь. И в то же время спрашиваю себя, не должен ли я принести эту жертву ради Альвенмарка. Может быть, Фальрах еще сумел бы повернуть все в нашу пользу. — Олловейн бросил взгляд на стол с игрой. Положение было отчаянным. Слишком велико превосходство врага.

— Фальрах бы победил, — с обидной уверенностью произнесла Эмерелль.

— Так что же мне делать?

— Ты помнишь время после того, как я потеряла трон?

Конечно, он не мог этого помнить. То были годы Фальраха! Он был в плену, жертва Элийи Глопса. Тщедушный подлый лутин победил его. И то, что он снова вернулся, было просто везением — везением и заслугой тех, кто никогда не забывал о нем. Но может ли он держаться за это, когда на одной чаше весов его счастье, а на другой — будущее Альвенмарка?

— Не помню, — сказал он. — Что ты собираешься делать с мальчиком? Почему ты просто не отошлешь Люка во Фьордландию?

— Разве ему можно доверять? Или он попытается уговорить Гисхильду сдаться Церкви Тьюреда?

— А что говорит Серебряная Чаша? Ты ведь можешь предвидеть.

Эмерелль беспомощно развела руками.

— Я вижу бесконечное множество вариантов будущего. То, что будет, меняется каждый миг. Будущее неустойчиво, Олловейн. Мы формируем его своими поступками. И у меня такое чувство, что Серебряная Чаша неуловимым образом обманывает меня. Она показывает только темные стороны. Она пытается манипулировать мной. Она очень древняя. Я подозреваю, что это не дар альвов. Иногда я опасаюсь, что она была создана Девантаром. В любом случае я больше не доверяю образам, которые она мне показывает.

— А если наше будущее действительно настолько ужасно?

— Нет, этого не может быть! — ответила королева с решительностью, граничащей с истерикой. — Всегда есть надежда.

— Что же она показывает тебе?

Она посмотрела на него с грустью.

— Слишком много… Я вижу, как оканчивается эпоха эльфов. Я вижу, как я разрушаю творение альвов. Я вижу знамя Древа Праха, развевающееся над нашей столицей. И я вижу… — Она вздохнула. — Нет, это бремя я буду нести одна. Тебе нравится Люк, не так ли?

Олловейн кивнул.

— Да. Он пробуждает во мне тоску. Я никогда не думал, что смогу завидовать сыну человеческому.

— Он опасен, хотя дар Девантара и угас в нем. Он пытается уговорить тебя совершить какую-нибудь романтическую глупость, не правда ли? И ты склонен поддаться ему, хотя преисполнен беспокойства о Мириэлль.

Было неприятно стоять напротив кого-то, кто знает об ошибке, которую ты еще не совершил.

— Ты можешь дать мне совет, моя королева?

Эмерелль рассмеялась.

— Нет, это было бы бессмысленно. Ты послушаешь не меня, а свое сердце. В этом самое большое различие между тобой и Фальрахом. Могу сказать тебе только одно: если ты сомневаешься в Люке, убей его. Сразу, не колеблясь. Я видела много вариантов будущего, где ты казнишь его. Он — ключ к нашей судьбе. Это он разорвал границу между Альвенмарком и миром людей. Он обладает силой либо разрушить все, либо спасти Альвенмарк. Если он вступит на неверный путь, то в твоих силах спасти нас. Ты не имеешь права колебаться. Иначе судьба нашего мира свершится.

— Я не вижу в мальчике ничего злого.

Эмерелль вздохнула.

— Тут ты прав. У него доброе сердце. Он погубил бы нас нечаянно. Так же как по незнанию открыл перед Новым Рыцарством ворота в Альвенмарк. Мир, каким мы его знаем, продержится не дольше двух лет, Олловейн. Все изменения нам уже не остановить. Но в наших силах сохранить Альвенмарк как место, в котором стоит жить. И решать это тебе и мальчику.

— Я не хочу быть палачом.

— Судьба не спрашивает. Если ты не пойдешь с Люком, Фальрах станет сильнее. Ты же знаешь, он не делает романтических глупостей. Он тоже способен оградить Альвенмарк от знамени Древа Праха. Но если бы я могла выбирать, то я выбрала бы будущее, которое может подарить нам Олловейн.

Мастер меча удивленно поглядел на нее. Как она может решать не в пользу Фальраха, отдавшего за нее свою жизнь?! Неужели она действительно принесла бы своего возлюбленного в жертву Альвенмарку?

— И после этого наступит мир?

— Ты мастер меча, Олловейн. — Она колебалась.

В ее широко раскрытых глазах читались страх и печаль, и это тяжким грузом легло ему на сердце. Неужели он обманулся в ней? И она хотела вовсе не Фальраха…

— Ты никогда не будешь жить в мире, друг мой. А теперь иди и слушайся своего сердца. Я и так уже открыла тебе больше, чем следовало.

Гептарх

Тарквинона едва не застали врасплох. Жиль де Монткальм любил сюрпризы. А еще он был очень недоверчив. Целую неделю Тарквинон ежедневно докладывал совету гептархов о ходе допросов. Нужно было принимать срочные решения. Он предоставил своим братьям письма. В том числе и новое письмо, которое написал для него этот проклятый ублюдок. Негодяй исчез. Он словно растаял в воздухе, хотя Тарквинон отрядил для слежки за ним трех расторопных ребят. Он найдет его. Тот, у кого есть столько золота, сколько получил Фернандо за свое предательство, рано или поздно покажется. Пусть даже он и очень хитер.

Тарквинон увидел Жиля у бронзовых ворот, которые вели вниз, к покоям вопрошающих. Гептарх беседовал со стражниками. На высоком худощавом гептархе была темно-синяя сутана из тонкой ткани с серебряным поясом. Аккуратно подстриженные усы и длинные, до плеч, седые волосы подчеркивали его узкое лицо, покрытое коричневыми пятнами, что для церковного сановника, очень редко бывающего на солнце, было удивительно. Все выглядело вполне безобидно. Впрочем, Жиль привел с собой семерых свободных рыцарей, дворян со старой родословной. Многие гептархи заводили себе гвардию из дворян, родом из того региона, где началось их восхождение по карьерной лестнице. Пожалуй, самым выдающимся качеством всех князей Церкви было недоверие. Они окружали себя бойцами, наемниками или гвардейцами благородных кровей, прегустаторами и предсказателями. Они пытались обезопасить себя от всех превратностей жизни, потому что очень редко умирали своей смертью, хотя за пределами внутреннего города почти всегда были неизвестны.

Тарквинон привел с собой только троих из своей личной гвардии. Он не мог долго размышлять и не хотел, чтобы его появление выглядело угрожающим. Не прошло даже четверти часа с тех пор, как он узнал о том, что Жиль собирается навестить пленников.

Все закрутилось слишком быстро. Теперь он жалел, что ему недостало мужества привести с собой больше людей.

— Дорогой мой Тарквинон, тебе действительно не стоило наносить мне визит. — Старый гептарх сердечно улыбался, хотя на самом деле его слова означали: тебе не следовало приходить!

— Мой дорогой друг, как я могу оставаться в стороне, ведь тебе придется столкнуться с вонью и неприятными ощущениями от посещения этого места?!

— Как мне сказали, сегодня ты был в темнице уже трижды. — Покрытые пятнами желтые зубы гептарха лишали его улыбку сияния. — Можно подумать, что тебе нравится проводить время в этом месте кошмаров.

Тарквинон спросил себя, не угроза ли это. Может быть, старик разгадал интригу?