ЧМО - Левашов Виктор Владимирович - Страница 6

АРБИТР. Он мне ничего не сказал. Сказал, что его избили местные.

ХАЛЯВИН. А почему он вам ничего не сказал? А может – сказал? Может – вопил, а вы не захотели услышать?.. (Забирает бутылку и стаканы, вместе со Старшиновым уходит.)

Арбитр садится на одну из скамеек. Появляется АНДРЕЙ. Откуда-то доносится низкий гудок теплохода.

АРБИТР. Ногами… дикость! В свое время мы тоже дрались. Называлось: скинуться. До первой крови. Или до первых слез. Но закон был: лежачего не бьют.

АНДРЕЙ. Почему?

АРБИТР. Считалось, нельзя. Повержен. Неблагородно.

АНДРЕЙ. А если он вскочит и врежет тебе ногой между ног? Тебе просто кажется, что в ваше время все было благородно. Я читал: к взрослому подошел пацан, махнул рукой с платком – и щека развалилась. Бритва в платке была.

АРБИТР. Было и такое. Но это – блатные, мразь. Они и жили по законам мрази. Но вы же нормальные ребята!

АНДРЕЙ. Вполне нормальные…

На заднем плане, у входа в дом, появляется НОВАЦКИЙ, КОНОВ. ЧЕБОТАРЕВ, ШАРАПОВ и БРОНИН. Они выстраиваются в одну линию, расставив ноги в вычищенных сапогах, упершись руками в ремни, с многозначительным и угрожающим видом. С поля подходят члены бригады в накинутых на головы мешках-капюшонах, сбрасывают мешки, вешают на веревку рабочие рукавицы, идут к дому. Наткнувшись на заслон, останавливаются. ЖЕРДЕВ попытался обойти заслон, но был остановлен властным окриком Шарапова: «Стой где стоишь!»

Дождавшись, когда подтянутся последние, Конов оборачивается к Новацкому: «Товарищ полковник!»

НОВАЦКИЙ (с возвышения). Народ! Обстоятельства нашей жизни заставляют меня поделиться с вами грустными размышлениями. Уже неделю мы живем в условиях полной свободы. И что же? Мы встаем когда хотим, ложимся когда хотим, шляемся где хотим. С правами – полный порядок. А как с нашими обязательствами? На сегодня мы недодаем полторы тонны морковки, этого ценного овоща, богатого каротином. В доме свинарник. Посмотрите на свои койки – позор! Посмотрите на себя!.. (Проходит сквозь толпу.) Это – тельняшка? Она же скоро ломаться будет от грязи!.. Подтяни ремень, штаны потеряешь!.. Ты когда последний раз голову мыл – дома? Вши еще не завелись? Странно!..

АРБИТР. Ты смог бы их узнать?

АНДРЕЙ. Даже если узнаю – что?

АРБИТР. Да, практически ничего. Даже если будет возбуждено уголовное дело. Вы уже уедете. Дело здесь, ты в городе. Запросят характеристики. Не рецидивисты же?

АНДРЕЙ. Нет.

АРБИТР. И кончится тем, что дело закроют…

НОВАЦКИЙ (вернувшись на возвышение). Я задаю себе вопрос: кто мы? Действительно взрослые люди, какими хотим считаться, или недоросли, которым бы только жрать, лапать, хапать и все оценивать с позиций собственного удовольствия: в кайф, не в кайф? И дело уже не в том, прикроют дискотеку или не прикроют. Вопрос принципа: имеем ли право на самоуважение? Может быть, кому-то на это чхать. Мне не чхать. И еще кое-кому. Поэтому мы решили: отряд переводится на военное положение. Вводятся звания, от полковника до рядового. Создается спецгруппа по наведению порядка. Командир – подполковник Конов…

АНДРЕЙ. А если это были бы не местные, а наши?

АРБИТР. Тем более. Здешним судьям заниматься какими-то городскими.

АНДРЕЙ. И нос не сломан!

АРБИТР. И нос не сломан…

ЖЕРДЕВ (Новацкому). Послушай, Серега, фигню вы затеяли.

КОНОВ. Не Серега. Ты что, не слышал? Товарищ полковник.

ЖЕРДЕВ. Я про это и говорю.

КОНОВ. Скажешь, когда тебя спросят. А сейчас заткнись.

ЖЕРДЕВ. Да пошел ты со своими приказами! Если на то пошло, я комсорг, и ты мне…

Конов разворачивается на месте и круговым ударом ноги («наваши») сбивает Жердева с ног.

КОНОВ. Продолжайте, товарищ полковник.

НОВАЦКИЙ. Благодарю. Да, друзья мои, на время военного положения деятельность общественных организаций, даже таких, как горячо любимый нами комсомол, приостанавливается. Потому что нам нужны не слова, а дела. За оставшиеся три недели мы станем лучшим отрядом Таежного. Уверен, что все проникнутся важностью этой задачи. А если кто не захочет или по ублюдочности своего характера не сможет, предупреждаю: я не Лобзик, время уговоров кончилось. Приказ – закон. Невыполнение нормы – наряд. Невыполнение наряда… А вот этого я никому не советую. А теперь: в две шеренги стройся!

Конов, Чеботарев, Шарапов и Бронин выстраивают отряд.

КОНОВ (Жердеву). Тебе особое приглашение?

Жердев поспешно встает в строй.

НОВАЦКИЙ. Смирно!.. Напра-во! По территории лагеря, с песней – шагом… марш!..

ШАРАПОВ. «А ты такой холодный…»

ВСЕ (подхватывают). «Как айсберг в океане…»

Отряд уходит.

АНДРЕЙ. Послушай… как же это? В прошлом году я получал паспорт, там написано: «Гражданин Союза Советских Социалистических Республик…» На следующий год пойду в армию, присягу буду принимать: «Я, гражданин Советского Союза…» То есть, великой страны. Конечно, это просто слова. Ну, положено так говорить. Но ведь правда и другое: я действительно гражданин великой страны. И конституция гарантирует мне неприкосновенность личности. Так при чем же здесь, где что произошло, кто где живет, в городе или в совхозе?

АРБИТР. А давай-ка сделаем проще: подкараулим их и отметелим. А? На пару. В институте я был командиром оперотряда, приходилось и драться. И неплохо у меня получалось.

АНДРЕЙ (не принимая шутки). Нет. Это было бы по законам мрази. А я гражданин великой страны. И меня должен защищать закон великой страны. В чем дело? Мы не великая страна? Или я гражданин, когда я что-то должен: убирать морковку, идти в армию?

АРБИТР. Конечно, ты прав. Закон должен исполняться независимо от всего. Но иногда нужны и благоприятные обстоятельства, чтобы суд мог реализовать требования закона.

АНДРЕЙ. Понимаю. Чтобы меня избили под окнами милиции и для убедительности я высыпал перед дежурным горсть выбитых зубов?

АРБИТР. Я никогда не говорил тебе, что мы живем в идеальном мире.

АНДРЕЙ. Когда ты уезжаешь?

АРБИТР. Завтра, на теплоходе «Композитор Калинников».

АНДРЕЙ. Возьми меня с собой. Пожалуйста! Я не хочу здесь оставаться. Ни на один день! Я у тебя переночую, а завтра мы прямо на пристань, ладно? Мне даже отдельного места не надо, мы на одном поместимся. Я вообще могу не спать. Три дня, подумаешь!

АРБИТР. Ну что ты, право… как маленький. То гражданин великой страны, а то как ребенок…

АНДРЕЙ. Возьмешь? Нет, ты скажи: возьмешь? Нет, ничего не говори, только скажи: возьмешь?

АРБИТР. Успокойся, ну успокойся… Возьму. Конечно, возьму, если ты так хочешь. Только…

АНДРЕЙ. Без только! Ты сказал: возьму! Все!

АРБИТР. Я сказал: возьму, если ты так хочешь. Но прежде, чем принять окончательное решение, ты должен отдать себе отчет обо всех последствиях. Как ты будешь выглядеть после этого в глазах своих же ребят? Все работали здесь, а ты дома сидел в тепле, потому что отец забрал…

АНДРЕЙ. Ты боишься, что скажут обо мне или о тебе?

АРБИТР. Чтобы обосновать свое решение, мне придется провести серьезный разговор с руководством техникума. И это не облегчит твою дальнейшую учебу.

АНДРЕЙ. Плевать! Плевать мне на все, что скажут! И на техникум тоже!

АРБИТР. Успешное окончания техникума отрывает тебе дорогу в институт.

АНДРЕЙ. И на институт плевать. Я поступлю, потом. После армии.

АРБИТР. Возможно. А теперь прикинь, может, все-таки стоит перетерпеть эти три недели, чем ломать все планы? Я понимаю: тяжелая работа, грязь. Трудно, конечно. Но вся жизнь – преодоление трудностей. Или непреодоление. Отступить, уклониться легко. Но платишь за это ощущением собственного бессилия. Ощущением невластности над своей судьбой. Это – страшная плата… Ну вот. А теперь, если ты скажешь, что хочешь уехать, мы уедем.

АНДРЕЙ. Наверное, ты прав… Я попробую… Перетерпеть… Всего три недели… Ладно, я остаюсь…

АРБИТР отступает в глубину сцены. АНДРЕЙ остается сидеть на скамейке. Со стороны реки доносится низкий гудок теплохода. Затем второй гудок – слабее. И еще один, еле слышный, уже очень издалека…