Карл Великий - Левандовский Анатолий Петрович - Страница 28

С севера и юга империя омывалась морями. Здесь с начала IX века появился новый враг: норманнские и арабские пираты. Норманны (преимущественно датчане) опустошали Фризию и берега Ла-Манша, североафриканские арабы — побережье Италии и близлежащие острова. Карл деятельно боролся с пиратами. Франкский флот на Средиземном море перешел в контрнаступление и с переменным успехом старался очистить от арабов Корсику, Сардинию и Балеарские острова. Фризия и устья рек, впадавших в Северное море и Ла-Манш, были защищены от норманнов особыми укреплениями. Здесь также курсировали сторожевые суда франков. Пока еще империя успешно отражала морские набеги; они станут страшным бедствием, когда империя ослабеет и распадется.

Подобно тому, как это имело место в Поздней Римской империи, укрепление границ означало конец завоевательных войн. Стороны как бы менялись местами: если раньше Карл наступал, а соседи оборонялись, то теперь к обороне перешел прежний агрессор, а прежде оборонявшиеся получили стимул к наступлению. Но прекращение завоевательной политики Карла имело необратимые социальные последствия: оно вело к ликвидации прироста богатств и, прежде всего, земельного фонда, из которого монарх в былые времена щедро оделял своих вассалов и церковь. Это означало, что, с одной стороны, должна была постепенно оскудевать государственная казна, с другой, в перспективе становился неизбежным конфликт между центральной властью и феодальной элитой, пределы «кормушки» которой сокращались, что не могло не вызвать ее недовольства. Нам известны (к сожалению, только в самых общих чертах) два заговора знати против Карла:

один — под руководством графа Гардрада, другой — с участием первородного сына императора, Пипина-горбуна. Эйнгард, упоминающий об этих заговорах, всячески старается преуменьшить их размах и значение, а также преувеличить мягкость Карла по отношению к заговорщикам, сваливая всю вину за их возникновение и подавление на «жестокосердие королевы Фастрады»; но Анналы, гораздо более объективный источник, хотя и не дают дополнительных подробностей, не скрывают, что Карл беспощадно расправился с участниками обоих заговоров, видимо понимая степень их угрозы для своей державы.

Впрочем, и до этого, и позднее, он делал все возможное, чтобы не допустить подобной ситуации. Считая себя прямым наследником императоров позднеримской эпохи, Карл, как и они, избрал своей опорой экономически сильные слои общества. Постоянные льготы и послабления в пользу богатых и знатных имели целью превратить их в главных проводников идей императора. Особенные надежды он возлагал на ведущих «функционеров», представителей правительственной власти в областях, — на графов и епископов, которых рассматривал как своих непосредственных помощников в построении «Града Божия». Графы и епископы становились обязательными участниками выработки законов, равно как и проведения их в толщу народа. Но это приводило к росту их самостоятельности, и контроль со стороны правительства становился все более затруднительным. Источники сохранили много свидетельств о самоуправстве графов, сильно злоупотреблявших своим положением. Они насильничали во время служебных поездок, за подарки освобождали от участия в походе, прибегали к незаконным поборам, доводили до сумы того, кто осмеливался протестовать. Полученные в бенефиции земли они стремились превратить в свою собственность, свободных людей закабаляли и делали своими крепостными, приводили в запустение королевские поместья, мироволили к преступникам. Поскольку разбой и грабеж в деревнях и областях становился стихийным бедствием, Карл установил суровые наказания разбойникам: за первый проступок виновный лишался глаза, за второй — носа, за третий — подлежал смерти. Но это ничего не значило, поскольку графы, вместо того чтобы ловить разбойников, зачастую укрывали их, превращая в работников на своих землях, ибо постоянно испытывался недостаток в несвободной рабочей силе. Жалобы и вопли народа заставляли правительство посылать на места ревизоров («государевых посланцев»), но те иной раз оказывались не менее корыстолюбивыми, чем подлежавшие проверке; даже в самом худшем для «дурных графов» случае кары были исключительно мягкими, поскольку то же правительство нуждалось в их услугах. С другой стороны, действия графов были ограничены судебным и административным вмешательством лишь в дела простолюдинов; что же касается знати, то она оставалась недосягаемой для закона. Если граф осмеливался вступить на иммунитетную территорию крупного землевладельца, он подвергался огромному штрафу (в 600 солидов); эти господа были подсудны только монарху. В результате графы из высших государственных агентов превращались в носителей центробежных сил и слуг своих собственных интересов.

Не лучше обстояло дело и с высшим духовенством — епископами и аббатами. Епископы, по идее — главные помощники императора в делах церковных, стремились к независимости и богатству, вынуждая жертвовать им частные и государственные земли, а вместе с ними и иммунитетные привилегии. Насаждение Карлом церковных привилегий закрепляло в умах церковников мысль о полной неотчуждаемости их имуществ. Епископы, сидевшие в крупных городах, получали огромную власть, зачастую в ущерб графам. Карательная власть епископов распространялась не только на клириков, но и на мирян. Это, смешивая круг действий епископов и графов, приводило к неизбежным раздорам между ними и постоянной путанице, разобраться в которой было не просто.

Глубокая вера в спасительность пожертвований церкви подготовила ее усиление в ущерб государству, с чем пришлось столкнуться не только преемникам Карла, но и ему самому. Его забота о спасении души непрерывно увеличивала церковные имущества; монастыри, которые так заботливо насаждал император, располагали огромным количеством земли, многочисленным зависимым населением, разнообразными льготами. Так, аббатство Сен-Жермен-де-Пре имело 10 282 крепостных, обитель святого Мартина в Type — 20 000. То были маленькие государства в государстве. Их правители, глубоко проникнутые сознанием своих прав и преимуществ, неохотно поступались ими в пользу государства и постоянно требовали новых уступок и дарений. И при этом вопреки многочисленным указам и требованиям Карла представители духовенства всех рангов отнюдь не давали мирянам примеров добродетели и бескорыстного служения Богу: они демонстрировали безнравственность и алчность, занимались ростовщичеством, увлекались псовой и соколиной охотой, носили оружие, пьянствовали и присваивали церковные и светские имущества.

Небезынтересно отметить, что сам Карл, яро боровшийся с симонией, был подвержен ей не в меньшей степени, чем папа, которого он критиковал. Хотя должности епископа и аббата считались выборными, император сам назначал и тех и других по принципу полезности для себя или личной симпатии; так, Алкуина он сделал аббатом монастыря святого Мартина Турского, Ангильберта — аббатом Сен-Рикье, Теодульфа — епископом Орлеана, Эйнгард получил от сына Карла Зелигенштадтский монастырь. Хотя нерушимость церковного достояния неоднократно подтверждалась, император по примеру своего предка Карла Мартелла не мог отказаться от использования церковных земель в качестве бенефициев. Известно, например, что он в течение долгого времени «держал» Реймсское архиепископство, употребляя «на собственные нужды» имущество и поступления этой церкви. В Италии, к великому возмущению папы, он отдал «своему» человеку в качестве бенефиция Равеннский экзархат. Раздача ленов из церковных земель применялась весьма широко, и часто целые церкви уходили в бенефиции придворным. Впрочем, бенефиции из церковных земель раздавали также епископы и аббаты.

Карл Великий придал всеохватывающий характер системе вассалитета, начатой Карлом Мартеллом. Теперь в рамках этой системы каждый крупный землевладелец дублировал государственную службу императору частной службой сеньеру. Требуя от всех своих подданных, начиная с двенадцатилетнего возраста, присяги, Карл одновременно требовал присяги всех людей своим сеньерам, и даже королям-сыновьям запрещалось принимать в вассалы свободного, покинувшего своего господина вопреки его желанию. Феодализм пускал все более глубокие корни, и монарх, реализуя военные цели, использовал сложившуюся систему при наборе в армию. Но это, в конечном итоге, должно было привести к полной зависимости государства от крупных феодалов, светских и духовных, без помощи которых правительство не могло сделать и шага. Заветная мечта Карла о «вечном мире» и благоденствии всего народа разбивалась об эту твердь и становилась все более недосягаемой. Широкие замыслы императора, требовавшие колоссального напряжения сил от населения страны, были не по плечу большинству и подрывали его и без того жалкое положение. Разоряемые беспрерывными и продолжительными походами, злоупотреблениями сильных и власть имущих, простые люди разбегались, нищенствовали, превращались в бездомных бродяг. Бедняки, «убогие», были предоставлены собственным средствам. Между тем масса людей, живших своим трудом, была главной поддержкой правительства. Они верили императору, уповали на него. Карл, чувствуя это, пытался бороться с угнетением «убогих», чье разорение подрывало его опору, но сила объективных обстоятельств была на стороне знати, формирующегося феодального сословия; оскудение мелких свободных землевладельцев и переход их в зависимость от крупных держателей земли, иначе говоря, замена уз подданства феодальной связью, вытекала из экономических условий, подготовленных всем предшествующим развитием.