Шпага д’Артаньяна - Перфильева Анастасия Витальевна - Страница 11

Кривошип круто повернулся. Расшвыривая ботинком подтаявший на тротуаре снег, ответил:

— Его всё нет дома. В общем… с ним ничего особенного. Так, чепуха… Можешь не волноваться.

— Шурик, но Витя только что убежал со своего двора! — быстро сказала Милочка. — Шурик, он был совсем, совсем чудной! Он даже плакал!

Кривошипа покоробило от «Шурика», однако сейчас было не до того.

— Где ты его видела? Когда? Давно?

— Ах, Шурик, я боюсь, — что это всё из-за той самой шпаги! — воскликнула девочка. — Витю и его мама и Марья Ивановна везде ищут!..

— Какая Марья Ивановна? — нахмурился Кривошип.

— Да Гаврилы Семёновича жена! Понимаешь, ещё два дня назад… — И Милочка рассказала Кривошипу всё, что слышала перед отъездом Гаврилы Семёновича у Поповых.

Кривошип нахмурился ещё больше.

— Так я и знал! — отрывисто проговорил он. — Ясно, у Витьки всё из-за шпаги.

— Она что, какая-нибудь очень нужная? — испугалась Милочка.

— Н-не считаю. Видел я её — ничего особенного. Только что рукоятка золочёная.

У Милочки вдруг расширились глаза.

— Ой, Шурик, я тоже видела! И я знаю! — заторопилась она. — Такая тоненькая, вроде палки… Я видела, как Витя вытащил её из щели на своём крыльце!..

Глава десятая

Витя сидел на краю обрыва.

Внизу, под обрывом, смутно белела река. Её пересекали тёмные разбухшие полосы — старые лыжни. Сейчас на реке не было видно ни одного человека. Лёд уже вздулся и вот-вот начнёт раскалываться на куски.

Где-то за мостом, должно быть, у вокзала, тревожно прокричал паровоз. Ему откликнулся заводской гудок. Блестящая цепочка фонарей, перемигиваясь, бежала вдоль набережной. А здесь, на обрыве, был полумрак.

Витя сидел на опрокинутой, зарывшейся носом в снег лодке, подняв воротник куртки, засунув промёрзшие без варежек руки глубоко в карманы. Всё было кончено для него.

Те, кого он так любил, так ценил, его самые лучшие друзья — Гаврила Семёнович, Кривошип, Марья Ивановна, Милочка — потеряны, потеряны навсегда!

Лопнуло наконец терпение и у родителей. Ему стыдно и страшно вернуться домой.

Прежде он грубил, не слушался, обижал Танюшку, не помогал матери по дому, но никогда не врал. А теперь? Теперь обманул и отца и мать — несколько раз! Обидел мать так, что она плакала!

И всё это открылось. И Марья Ивановна уже знает, какой он на самом деле обманщик и притворщик, и думает, будто он только прикидывался у них примерным. И расскажет про всё Гавриле Семёновичу. Позор! Позор!..

А ещё и вожатая Тамара собирается придти к нему домой что-то выяснять. Весь свет узнает!

Витя застонал и стиснул в карманах пальцы так, что ногти впились в ладони.

Съёжившись, он старался отогнать мучительные мысли, но они лезли обратно в голову.

Витя вспомнил день, когда Гаврила Семёнович подарил ему шпагу. Как всё было хорошо! «Дарю в знак нашей дружбы, — сказал тогда Гаврила Семёнович. — Только, смотри, не забывай надпись: «Береги честь!»

Нет у него теперь чести! Всех, всех надул! И Милочка рано или поздно узнает! А она его ещё героем считала — Витя это чувствовал… И всё из-за этой злосчастной шпаги! Нет, шпага не виновата, виноват он сам. Что делать? Что делать? Выхода не было…

«Буду вот так сидеть и замёрзну, назло себе. Так мне и надо. А утром найдут закоченевший труп. И тогда простят всё. И заплачут, и Милочка заплачет…»

И Вите стало так жалко себя, что он сам заревел, громко, безудержно, и не мог остановиться.

Текли слёзы, стучали зубы. Он всхлипывал и задыхался. Достав из кармана носовой платок, стал вытирать, вернее, размазывать слёзы по лицу.

Вдруг на колени ему упала скомканная бумажка, очевидно, вытащенная вместе с платком. Витя машинально взял её, развернул и с трудом прочёл, вернее, вспомнил так понравившиеся ему и им же записанные строчки:

Он повторил ещё и ещё раз и задумался.

Новая, неожиданная мысль ошеломила его.

«Выходит, я ещё и трус! Конечно, самый настоящий бесчестный трус! И это тоже все скоро поймут. Трусу страшно с коротким мечом подойти к врагу. Храбрый подойдёт, не испугается. Я трус, потому что боялся сознаться Гавриле Семёновичу в обмане, придумывал разные отговорки, врал и ему, и матери, и отцу. Я врал, потому что боялся правды!»

Теперь Витя уже не плакал, а чувствовал жгучий стыд. Он, пионер, трус! Как же он сможет стать комсомольцем? Витю потрясло это… И он уже понял, он знал, что надо делать, и как можно скорее.

Сегодня, сейчас же он едет к Гавриле Семёновичу и сознаётся ему во всём. Гаврила Семёнович в Сосновке. Милочка говорила. Он ночует всегда у лесника — Витя найдёт. Сейчас забежать за шпагой. На поезд слишком поздно, всё равно — можно автобусом. Денег на билет — Витя торопливо обшарил карманы, — нет, не хватит. Пускай, он поедет зайцем, как угодно. Он докажет всем, что он не бесчестный, не трус, а настоящий пионер!

Слёзы высохли на витиных щеках. Он встал, опустил воротник куртки: ему было жарко. Не замечая расстояний, пересёк пустырь у обрыва, переулок, вышел проходным двором на свою улицу. Ещё несколько мгновений — и Витя подходил к воротам своего дома. Вот и чёрное крыльцо. Во дворе было уже пусто. Из окон первого этажа падал яркий свет. Витя не оглянулся по сторонам. Сунул руку в прикрытую доской щель — доска скрипнула, прищемила руку. Витя сел на корточки. Нащупал кишку от противогаза, железную коробку с патронами. Пальцы коснулись сырой и холодной земли, пробежали по шершавой доске, ударились о выступающий кирпич. Витя засунул руку по локоть. Вот и велосипедный насос. Всё лежало на месте. Всё, как раньше… Но шпаги в тайнике не было!

Витя не поверил. Нагнувшись, с силой оторвал мешавшую доску обшивки. Она хрустнула, раскололась и отлетела в снег. Под крыльцом зияла широкая чёрная дыра.

Витя опустился на колени, отполз вправо, чтобы свет из окна попал на крыльцо, пригнул голову — шпаги не было.

Это был не сон, не наваждение, а новый и последний удар!

Медленно Витя поднялся. Не отряхнул измазанные брюки, не приставил к крыльцу доску. О коробку ударилась отлетевшая из-под ноги стекляшка и зазвенела. Витя посмотрел на окна своей комнаты. Там горел свет, мягкий жёлтый спет.

Ровным усталым шагом Витя вышел из ворот. До остановки автобуса было с километр. Витя прошёл под часами — они показывали половину десятого.

Витя встал в очередь на автобус. Он пришёл довольно скоро. Высокая подножка качнулась, когда Витя прыгнул на неё. Он не пробрался вперёд, сел прямо перед кондукторшей. Она спросила, когда автобус проехал пол-остановки:

— А ты, молодой гражданин, так и не будешь платить?

«Тётенька, — хотел сказать Витя. — Знаете, я забыл дома кошелёк, меня мама послала». Но он сказал:

— Тётя, у меня нет денег! Я должен сегодня во что бы то ни стало…

Наверное, лицо у него при этом было отчаянное, потому что кондукторша нахмурилась и ответила:

— Ладно, сиди так. Тебе докуда?

— Мне? До конца.

А автобус, колыхаясь, увозил его всё дальше и дальше.

Глава одиннадцатая

Да, но куда же всё-таки исчезла шпага?

После того, как Милочка рассказала Шурке Кривошипову, что Витя вынимал её из щели на своём крыльце. Шурка стал действовать решительно.

— А ну, быстро, бежим! — сдвинув чёрные брови, сказал он. — Покажи мне и это крыльцо и эту щель!

Они прибежали, запыхавшись, к витиному дому.

Кривошип всегда носил с собой карманный фонарик-жужжалку. Он включил жужжалку и, не переставая нажимать её, быстро обнаружил витин заветный тайник.