Отважные(изд.1961) - Воинов Александр Исаевич - Страница 68

– Легко сказать, – отозвался Соколов, быстро оборачиваясь к Гераскину. – Мы, наверное, сто раз пробовали остановить проезжавшие машины. Куда там! Никто не остановился, как мы ни кричали...

– Бывает, – как-то виновато согласился Гераскин.

– Что же мне было делать, товарищ Стремянной? – Соколов схватил Стремянного за руку. – Ну, скажите хоть вы! На машине у меня сундук с деньгами, я отвечаю за них головой...

– Дело сурьезное, – сказал усатый солдат.

– То-то и есть. – Соколов на лету поймал сочувственный взгляд и ответил на него кивком головы. – Очень серьезное... Тогда я решил послать одного из автоматчиков, Еременко, пешком в штаб дивизии за помощью, а сам с другим автоматчиком и шофером остался охранять денежный ящик.

– Правильное решение, – поддержал Федюнин.

– Ну вот, – продолжал Соколов, подбодренный общим дружелюбным вниманием, – тут и началось... Проходит час, два... Еременко не возвращается. Помощи нет. И вдруг снова бомбежка. Мы опять залегли в канаву... – Соколов помолчал. – А дальше я ничего не помню... Контузило меня... Очнулся в плену... в каком-то бараке. Лежал целый день на охапке гнилой соломы. Пить даже не давали...

– Сволочи! – послышалось из другого конца палаты.

– Но хуже всего стало потом, – угрюмо сказал Соколов, – когда они по документам выяснили, что я начфин. Тут уж такое началось... – Он провел ладонью здоровой руки по лбу и на секунду зажмурился.

– Ну, а знаете ли вы что-нибудь о судьбе тех, кто был с вами? – спросил Стремянной. Ему хотелось хоть ненадолго отвлечь Соколова от особенно мучительных воспоминаний.

Соколов поднял припухшие веки и посмотрел на Стремянного.

– Только об одном, – медленно ответил он и опять прикрыл глаза.

– О ком же?

– Об одном из автоматчиков, Еременко. Переводчик мне говорил, что он был в концлагере, но как будто погиб.

– А где же были вы?

– Я? – Соколов криво усмехнулся. – Я почти все время сидел в гестапо, в подвале. Меня то допрашивали три раза в день, то забывали на целые недели...

Стремянной придвинулся поближе:

– А на строительстве укрепрайона вы не были?

– Да вот неделю назад и туда послали, – сказал Соколов, – как же!.. Там такие укрепления! Такие укрепления!.. – Он сжал зубы, и от этого на скулах у него заходили желваки. – Можно всю дивизию положить и не взять!..

– Это вы уж слишком, товарищ Соколов. Напугали вас!.. Не так все страшно, как вам кажется, – ответил Стремянной. – Однако это хорошо, что вы там побывали... Как видите, не было бы счастья, да несчастье помогло. Попозже я к вам зайду с картой, и мы подробно поговорим. А пока припомните, как в укрепрайоне организована система огня.

– Конечно, обо всём укрепрайоне я не могу сказать, – произнес Соколов подумав, – ведь я только несколько укреплений и видел.

– Где?

– Да вот доты в районе одной деревни. Там их штук пять. О них я могу рассказать подробно.

– Что ж, о чем знаете, о том и расскажете.

Наступило короткое молчание.

– А знаете, товарищ Соколов, – сказал Стремянной, чтобы прервать тишину, – Еременко-то ведь мы нашли!.. Я сам привез его в госпиталь. У него были обморожены обе ноги...

Он не успел договорить. Соколов изменился в лице. Челюсти его сжались. Глаза расширились.

– Вы нашли Еременко? Это очень хорошо!.. Теперь будет кого расстрелять!.. Я хотел об этом сказать дальше. Это ведь он привел те немецкие бронемашины, на одну из которых был переложен сундук с деньгами. Он!.. Негодяй!.. Из-за него меня в плен взяли... Из-за него погиб шофер и Березин!..

– Откуда вы знаете? – спросил Стремянной.

– Узнал во время допроса в гестапо... У нас была с ним даже очная ставка... Где он?.. Скажите мне, где он, – я уничтожу этого труса и подлеца! Задушу собственными руками!

Соколов вскочил с койки, лицо у него горело. В исступлении он ударил больной рукой по железной спинке кровати и тяжело застонал.

– Да успокойся, успокойся, товарищ Соколов! – закричали с других коек.

Стремянной взял его за плечи и посадил на одеяло.

– Ложитесь, ложитесь, без разговоров!.. Еременко нет. Он умер. Не выдержал операции.

Соколов обессилено откинулся на подушку. Его лицо и грудь покрылись потом. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами.

Стремянной с тревогой смотрел на это тяжелое, чуть одутловатое лицо. И вдруг он склонился еще ниже: что-то по-новому знакомое мелькнуло в складке губ, в повороте головы...

В ту же секунду, словно почувствовав его взгляд, Соколов открыл глаза и прямо, в упор посмотрел на Стремянного.

– Так умер, говорите? – сказал он тихо. – Что ж, туда мерзавцу и дорога.

– Собака! – с ненавистью произнес усатый солдат. – Повесить такого мало... Жаль, что сам помер.

Стремянной искоса поглядел на усатого солдата и вдруг поднялся с места.

– Куда вы, товарищ Стремянной? – с тревогой в голосе сказал Соколов. И добавил просительно: – Побудьте еще хоть немного!

– Да я сейчас вернусь, – уже на ходу, оглядываясь через плечо, ответил Стремянной. – Гостинец я для вас захватил, да забыл – внизу в полушубке оставил. Сейчас принесу. А вы пока отдохните немного. Вредно вам так много говорить.

Стремянной быстро вышел из палаты, спустился вниз достал из кармана полушубка плитку шоколада и, шагая через две ступеньки, опять побежал наверх. По пути он зашел в кабинет к Медынскому, дал ему кое-какие распоряжения и снова вернулся в палату.

Соколов ждал его, приподнявшись на локте и беспокойно глядя на дверь.

– Что же было дальше? – спросил Стремянной, подавая ему шоколад и, как прежде, усаживаясь в ногах. – Рассказывайте!

– Дальше? – Соколов махнул рукой. – Что ж дальше... Они все время требовали, чтобы я открыл им сундук. Им казалось, что в нем спрятаны какие-то важные документы... Я-то знал, что, кроме денег, там нет ничего. Но открывать сундук мне не хотелось. Хотите верьте, хотите нет, просто честь не позволяла. Так тянулось больше трех месяцев. А потом...

Все в палате затихли, ожидая, что скажет Соколов. Лейтенант Федюнин, приподнявшись на подушках и вытянув шею, в упор, не мигая смотрел на него. Старый солдат нетерпеливо крутил свой темный ус. Гераскин схватил себя за подбородок, не замечая, что измазал руку мазью. Стремянной сидел неподвижно, положив на колени руки, и внимательно слушал.

– А потом, – смущенно, чуть запинаясь, продолжал Соколов, – однажды ночью меня вывели во двор, поставили у стены сарая, навели на меня автомат и сказали: или ты сейчас умрешь, или открой сундук. – Соколов повернулся в сторону Стремянного: – Ну, я и подумал, товарищ подполковник, – черт с ними, с деньгами!.. Все равно они им пользы не принесут... а меня убьют ни за что.

– И вы им открыли? – спросил Стремянной.

– Да, открыл. А вы откуда знаете? – Соколов с удивлением взглянул на него.

– Во-первых, потому, что вы живы, – ответил Стремянной под общий смех. – А во-вторых, я этот сундук сегодня видел своими глазами, Я и подумал: если он цел, может быть, и вы живы...

Соколов пожал плечами.

– Судите меня как хотите, товарищ подполковник... – покорно склонив голову, сказал он, – я, конечно, виноват... Но подумайте сами, я бы погиб, зарыли бы они меня, ведь все равно сундук-то взорвали бы...

Раненые молча переглядывались. Каждый по-своему расценивал поступок Соколова.

– И верно, – сказал кто-то вполголоса, – если бы там секретные документы были... А то деньги. Не погибать же из-за них человеку.

Соколов с благодарностью посмотрел в тот угол, откуда прозвучали эти слова.

– А потом они меня отправили в тюрьму, – сказал он, опять поворачиваясь к Стремянному. – Тут вот, на окраине города. Пробыл я там до самых последних дней. Сегодня ночью нас вдруг внезапно подняли, построили и посадили в эшелон. Я понял, что, очевидно, наши начали наступление. Решил бежать... Когда поезд переезжал через мост, прыгнул вниз... Заметили... Стали стрелять... Ранили... Но мне удалось скрыться в прибрежных кустах. А затем я вернулся. Вот и все.