Черный - Хансен Эва - Страница 49

Какого черта, я совершенно спокойна, даже слишком спокойна! А позади меня выкладывал вещи из тележки в пакеты Оскар. И никакие попытки убедить себя, что бывают похожие люди, даже очень похожие, словно они близнецы, никакие напоминания, что у Оскара бородка и он не из тех, кто легко расстается с подобным украшением, не помогали.

Все очень просто, я видела друга Ларса всего один раз и слышала его голос только тогда в кафе, но не узнать его не смогла бы. У Оскара крупная, крепкая фигура, и голос такой же – низкий и сильный. Потому, когда зазвонил телефон и интересующий меня мужчина ответил, я уже не сомневалась – Оскар ни в какой не Италии, он в Стокгольме, только сбрил бороду.

Оскар (теперь я уже не сомневалась, что это он) вышел, направился к машине, а я стояла, наблюдая за ним сквозь стекло, оглушенная и потерянная. Какая-то сердобольная женщина рядом заглянула в лицо:

– Вам плохо?

– А? Нет, извините.

Я шла по улице, не обращая внимания на пронизывающий ветер, пытаясь осознать увиденное. Кто кого обманывал – Оскар Ларса или Ларс меня? Но зачем Ларсу меня обманывать? Почему просто не сказать, что Оскар в Стокгольме? Я ни за что не стала бы с ним встречаться, это ни к чему.

Честно терпела до вечера, а потом…

– Ларс, я сегодня видела Оскара.

– Кого?

– Оскара.

– Линн, что тебе приснилось? Оскара не может быть в Стокгольме. – Его голос мягок, но уже напряжен.

– Ларс, это был он. Без бороды и усов, но это он.

В голосе появилось откровенное раздражение:

– Где ты его видела?

– В супермаркете… в магазине…

– Ну и что он делал?

– Покупал продукты, – если честно, моя уверенность быстро разжижалась и утекала куда-то. – Почему Оскар не может покупать продукты? Что в этом удивительного, кроме того, что он в Стокгольме?

В ответ Ларс усмехнулся, и эта усмешка не обещала ничего хорошего.

– Теоретически Оскар вполне может покупать продукты, но никогда этого не делает, он из тех мужчин, кто не подозревает, что хлеб и рыба продаются в разных отделах. А покупать что-либо продуктовое в Стокгольме Оскар не может просто потому, что сейчас находится в Лондоне. Открой, пожалуйста, почту и посмотри, я прислал тебе снимок.

Тон, которым он произносил эти слова, мне не понравился совсем. Маленькой девочке объясняли, что совать свой нос в дела взрослых не стоит, что ее место в углу с игрушками, что подавать голос можно только тогда, когда разрешат, отвечать – если спросят, и вообще быть паинькой, чтобы не досаждать дядям. Это не одевание куклы для парадного выхода, но нечто похожее. Снова он там – с друзьями и подругами, а я здесь в спальне, всегда готовая и жаждущая его ласк. Черт, что же с этим делать?!

На снимке действительно Оскар вместе с Ларсом, действительно в Оксфорде.

– Как видишь, Оскар с бородой и усами.

– Прости, я обозналась…

Мне было тошно, очень тошно, но оказалось, что это не все.

– Линн, я очень хочу забыть все негативное, что связано с моей юностью, и просил бы тебя тоже забыть об этом. Я не преступник, если тебя беспокоит это, у полиции нет ко мне никаких претензий, ни у шведской, ни у швейцарской, ни у Интерпола. Пожалуйста, оставь в покое всю мою жизнь до нашей встречи. Если ты не в состоянии этого сделать, то я помочь ничем не могу. Очень сожалею, что вообще что-то рассказывал тебе.

Я едва не разрыдалась от его тона – ледяного, чужого… неужели это последствия Дубая? Ужасно.

– Пожалуйста, не говори со мной так, Ларс.

– Линн, пойми, вы мешаете работать Вангеру, вы лезете в опасные передряги, но главное, ты никак не желаешь отпустить мое прошлое. Это опасно, поверь.

– Прости, я больше не буду совать нос не в свои дела. Ты прав.

Он заметно смягчился:

– Перестань терзать себя и меня. Паулу поймают и без нас, если она вообще жива. Оскар в Италии, а я скоро приеду.

– Ты же сказал, что он в Лондоне?

И зачем спросила? Ларс застонал, как от зубной боли:

– Линн…

– Все, я молчу. Когда ты прилетишь?

– Уже скоро.

– Тебе там интересно?

– О да. Наверное, если бы я преподавал в Стокгольме, было бы интересно и там, но… Все, извини, дольше говорить не могу, мне уже пора.

– Сейчас вечер…

– Вот именно, у меня завтра два семинара, а я готов только к одному. Если бы я работал не первый год, было бы легче. – Он чуть натянуто рассмеялся. – Студентам нелегко, но и мне не легче.

В первые недели наши ночные разговоры длились по часу, у Ларса было время на эротические фантазии. Может, это было просто начало, а теперь ему действительно некогда?

Я подумала, что мне тоже, потому что работа по политической истории к завтрашнему семинару тоже в зачаточном состоянии. А тема семинара-то: «Сексуальность в истории»! Нарочно не придумаешь.

Читала Лену Леннерхед и думала о том, как действительно провести границу между эротикой и порно, между добровольным подчинением женщины мужскому эго и принуждением к этому, между выдумками о шведах и их истинном характере. Конечно, шведы разные, очень разные, но в мире уже сложился устойчивый миф о нашей распущенности и вседозволенности. То есть вседозволенность, может, и присутствует, но она же означает и огромную ответственность. Прежде чем научиться спокойно относиться к чьему-то обнаженному телу, шведы научились не обнажаться где попало и как попало.

Прайд-парады тому показатель. Иностранцев больше впечатляет возможность и готовность шведов раздеться и пройтись обнаженными или почти обнаженными по улицам, подчеркивая при этом свою сексуальную ориентацию, а самих шведов – возможность побыть раскрепощенными в общих рядах. И вовсе не свою гендерную принадлежность демонстрируют участники, а призыв к тем, кто еще не решился: вы тоже можете быть раскрепощенными, только попробуйте!

Человечество вообще неимоверно поражено ханжеством. Весь мир с придыханием любуется обнаженной Венерой Милосской, кстати, не блещущей идеальной, по нынешним меркам, фигурой, восхищается Давидом Микеланджело (тут я согласна), но стоило бы кому-то из нынешних атлетов появиться обнаженным, чтобы продемонстрировать идеальное тело (плод многих усилий), на него так зашипели бы гусаки – защитники морали и нравственности, что хоть беги за скафандром.

Прочитав написанное, я ахнула. В прошлом году, наблюдая прайд-парад, я мыслила несколько иначе. Нет, я никогда не была ханжой, но до встречи с Ларсом для меня во время прайд-парада главным было недовольство далеко не идеальными фигурами участников. Теперь я такое готова простить, сделав акцент на их раскрепощенности. Они умеют слушать не только свои мозги, но и свои тела тоже.

Когда человечество найдет ту золотую грань, на которой нет перекоса ни в одну сторону? Скандинавия к этому ближе всего, у нас научились не делать из гендерных проблем фетиша… Только бы не получился перекос в другую сторону, такая опасность с отменой слова «мама» и «папа» существует.

Ночью мне приснился Ларс, выговаривающий за то, что мне не нравится прайд-парад. Самого Ларса я не увидела (очень хотелось бы), но его обличающий голос слышала. Я пыталась оправдаться, жалобно пища, что мне нравится, только не все… Удивительно, казалось, он должен укорять меня за нежелание разгуливать голышом по Дубаю.

Проснувшись, подумала, что надо бы Ларса спросить, нравится ли парад ему самому.

Снова открыла почту посмотреть на Ларса с Оскаром. Оскар мне сто лет не нужен, хотелось увидеть Ларса в Оксфорде. На снимке два красавца, на которых обернулись две симпатичные девушки, проходившие мимо. Вот оно, Бритт права… Пялятся и пялятся, чтоб им сдохнуть!

Ладно, пусть живут, но не глазеют на моего Ларса.

Пару минут я любовалась Ларсом, а потом… Взгляд наткнулся на цифры внизу кадра, из которых следовало, что снимок сделан две недели назад. Две недели назад Оскар был в Оксфорде, наверняка это с ним, а не с профессором Дж. Уолтером Ларс ходил на заседание винного клуба. И две недели назад у Оскара были усы и бородка.