И придет волчица… - Шевченко Ирина - Страница 134

Оставив имперца, она подошла к ребенку и бережно развернула грязные пеленки.

– Девочка…

Иоллара передернуло. Маленькое тельце было перемазано испражнениями. Ножка посинела, правая ручка неестественно вывернута, а слабо раздувающаяся грудь – сплошной синяк. Уже чудо, что получивший такие травмы младенец не умер сразу же. Магичка, что-то нашептывая, погладила редкие волосики в том месте, где пульсировал незакрывшийся родничок. Прикрыв глаза, ощупала тело, вправила выбитое плечо и прижала рукой сломанное бедро, пробежала пальцами по ребрам. Ребенок, наверное, всего этого не чувствовал, глазки были закрыты, и казалось, малышка спит. Галла подняла ее и положила на кровавый узор на животе мужчины.

– Я не знаю, как это будет, – сказала она мужу. – Лучше не смотри.

Но Сумрак смотрел. Видел, как жена срезала по пряди волос с висков жертвы и тут же сожгла их в своей ладони. Смешала пепел с кровью человека и размазала по груди и по лицу ребенка. Немного помедлив, сделала на запястье девочки крошечный надрез и ее кровью нарисовала на щеках солдата какие-то знаки. Память одного из далеких предков, жившая в Иолларе, напомнила древний шаманский обряд Сумрачного края, когда жертвенное животное мазали кровью больного, чтобы пришедшая за орком смерть обманулась и забрала коня вместо хозяина – все в мирах повторяется.

Теперь Лар ожидал, что Галла перережет человеку горло – он видел, что сейчас она сможет, но женщина отступила от жертвенника. Девочка вдруг открыла глаза и мелко затряслась всем телом. Через секунду малышку уже ломало, а изо рта пошла кровавая пена. Будь здесь ее мать, наверняка бросилась бы к своему дитю, но подготовившая обряд чародейка только подняла нож и прочертила в воздухе волнистую линию. Воздух ответил дрожью. Отозвалась земля. Судороги ребенка оборвались вместе с дыханием.

Не получилось? Но нет – ритуал продолжался. Импровизированный алтарь затянуло туманом, от раскинутых в стороны конечностей мужчины и от его головы к младенцу потянулись щупальца бурого дыма. Они сошлись над вздувшимся животиком и разом, все пять, впились в бледную кожу в одной точке. Девочка снова вздрогнула, но в этот раз не сама – забился в конвульсиях человек под ней. Рисунок на земле вспыхнул холодной голубизной, а протянувшиеся от имперца к ребенку потоки силы окрасились в кроваво-красный.

Иоллар глядел на неподвижно лежащего ребенка, но ему уже не казалось, что малышка мертва. Сначала стал бледнеть синяк на сломанной ножке, и Сумрак отметил, какой вдруг тонкой и морщинистой сделалась кожа имперского карателя. Когда к испачканным кровавым пеплом щечкам вернулся румянец, он перевел взгляд на лицо мужчины и отшатнулся – теперь это был глубокий старик: нос и скулы заострились, лоб рассекли широкие морщины. Поседели и истончились еще минуту назад густые и темные волосы, а во взгляде уже не было страха, только боль и безысходность. Еще минута – и нос человека ввалился, растрескались и лопнули сухие губы, обнажая кровоточащие десна, с век сползла кожа, и выпучившиеся глазные яблоки в мгновение иссохли, оставив на голом черепе зияющие пустотой провалы.

Жизнь оставила это тело, ручейки силы, по которым она перетекла в ребенка, иссякли, и высохшая мумия, бывшая недавно живым и здоровым мужчиной, рассыпалась прахом. Вслед за сопровождавшим это тихим хлопком раздался детский плач.

– Жизнь за жизнь, – произнесла Галла. – Убийца за жертву. Думаю, это справедливый обмен.

Неизвестно, сколько собственных сил она вложила в обряд, но Лар заметил, что ее немного шатает.

Так, пошатываясь, она и дошла до потухшего рисунка, разрезала обсидиановым ножом сплошные линии узора и подняла на руки надрывающегося криком младенца.

– Мама будет тебе рада.

Через огороды протекал неширокий ручей, очевидно намеренно повернутый сюда предприимчивыми крестьянами, чтобы сподручней было поливать овощи. Уничтожив следы жертвоприношения, Галла свернула к нему и обмыла малышку. Лар снял рубашку и натянул на голое тело безрукавку, отдав льняную сорочку вместо пеленки. В сгоревшей деревне не найти белья, а они все равно скоро будут дома.

Женщина, которая принесла ребенка, сидела на земле там же, где они ее оставили, но теперь рядом с ней присели еще две селянки, и они что-то взволнованно обсуждали. Подойдя ближе, Сумрак услышал о скотине, которая во время нападения была где-то на выпасе, и об утках в ставе – в то время как жизнь ребенка висела на волоске, мать с товарками подсчитывали оставшееся у них имущество, и Лара покоробила подобная меркантильность. Но Галлу с малышкой на руках встретили радостно.

– Держите вашу кроху. Все с ней хорошо, не волнуйтесь. Только покормить нужно.

Женщина растерянно захлопала ресницами.

– Ничего, – махнула на нее одна из подруг. – В Липки придем, найдем молока. А завтра в храм Саны свезем, сестры знают, что делать.

– Как в храм? – опешила Галла. – Это что… Не ваша?!

Крестьянка испуганно прижала девочку к груди.

– Не моя, – прошептала одними губами. – Сирота… теперь.

Галла со стоном схватилась за голову. Сирота. Иоллар понял, что, знай она об этом с самого начала, возможно, не решилась бы на этот обряд.

– Угорели они, вся семья ейная, – затараторила женщина. – А ее мать в окошко кинула, как хата занялась. Я в палисаде как раз схоронилась, видела. А как ваши пришли, забрала ее. Жалко ж ведь дите безвинное. Коли б дом остался да хозяйство, вот ей-ей взяла бы.

– Пойдем, – позвал Лар жену. – Разберутся.

– А ведь верно Милька говорила-то, – вздохнула за их спинами одна из баб. – Непростое она дочке имя дала. Мы не верили еще, а она так и сказала: будет у нее с этим именем заступник перед богами.

– Что за имя? – обернулась заинтересованно Галла.

– Чудное, не нашенское. Эльфское вроде как. Иоллара.

И Сумрак замер на месте, крепко сжав руку жены…

Галла

Они лежали рядом: крупный мужчина с пшеничными волосами и окладистой бородой, худенький мальчик лет семи и молодая женщина. Не нашлось даже рогожи, чтобы накрыть трупы.

– Валд, он плотником у нас был, – рассказывала их бывшая соседка. – Золотой мужик! Первая жена родами умерла, так он сам и сынишку выходил, и хозяйство вел.

– А она? – Я указала глазами на женщину.

– Милька-то? Это вторая. Тут по тракту дальше корчма большая при Ярмарочном поле, так она там служила, а до того, говорят, в городе в кухарках ходила. И жила она поначалу при корчме. Только ж разве это для порядочной девушки жилье? А тут тетка ей наследство оставила, как раз на маленький домик хватило. Только домишко-то утлый был, то то, то это подчинить надо – вот и стала она Валда звать. А потом глядим, зачастил он к ней. А в тот год, как война началась, и в храм повел. Хорошая она была, мальчонку как своего любила. А уж как дочке радовалась!

Значит, было и у тебя в жизни счастье, Милли.

Я даже не подумала узнать, действительно ли она уехала из Марони или все так же развлекает посетителей в «Трех хохотушках», а в последние годы и не вспоминала. Лишь в тот день, когда Ил вернулся. «Чтоб ей сдохнуть, лживой суке!» – бросил он в сердцах, когда я рассказала, из-за чего прогнала его тогда.

Вот и исполнилось…

– На Каэтаре считается доброй приметой давать детям имена умерших, – пришло на память мне.

– Да? – отрешенно переспросил муж, не отводя взгляда от посеревшего лица покойницы. – Я не знал.

Все в наших жизнях не случайно, каждый поступок имеет последствия. Если бы я не пожалела ее тогда, глупую, как и я сама, запутавшуюся девчонку, и не дала денег, она так и осталась бы в Марони и, может, была бы сейчас жива. А если бы еще раньше она прошла мимо нас с Лайсом на улице…

Два пожара с разницей больше чем в три года, жизнь за жизнь. Совпадение? Как и то, что именно мы оказались сегодня здесь?

– Из Липок подводы пришли, – подошел к нам Брайт. – Примут погорельцев. А мы с ребятами задержимся, похоронить людей поможем. Время летнее, тянуть нельзя. Без домовин положим, но жрец Омсты будет, отчитает.