Лиходолье - Самойлова Елена Александровна - Страница 74

Мертвым.

Когда хоронили лирху Ровину, мою наставницу, которая если и не смогла заменить мне мать, но успела заслужить мое глубокое уважение своей заботой и своим доверием, я почти не ощущала горечи потери. Я стояла среди громко плачущих женщин и угрюмо молчавших мужчин и не могла разделить с ними их горе. Потому что Ровина ушла – и она же осталась в своем посохе, в своем верном спутнике, давно ставшем частью ее и бережно хранившем в себе маленький кусочек ее яркой, сильной, прекрасной души. Тогда, ранней весной, когда снег только-только начал чернеть на каменных ладонях загрядских площадей, я не чувствовала, что наставница меня покинула. Я ощутила это лишь сейчас, прижимаясь спиной к прогретому летним солнцем песчанику, задыхаясь от степной жары, которая не отступила даже с приходом ночи, глядя широко раскрытыми глазами на запад, на полыхающий под большим городом из белого камня зеленый костер, проросший во все стороны призрачными щупальцами.

Только теперь я наконец-то осознала, что осталась одна, без незримой поддержки мудрой моей наставницы, и это неожиданно возникшее чувство потери оказалось столь острым, что я разревелась в три ручья, выронив из ослабевших пальцев бесполезную уже, отслужившую свое палку, чем сверх меры напугала и без того обеспокоенного харлекина.

А потом я оказалась в крепких объятиях, надежных, сильных. Ощутила еле слышимый запах шассьей чешуи и подземного гнезда. И тогда страх, который копился во мне с того момента, как я прозрела и стала видеть больше и дальше, чем кто-либо из золотых моих собратьев, наконец-то прорвался из меня вместе со слезами, как гной из плохо зашитой раны. Я захлебывалась плачем до кашля, до подступающей к горлу тошноты, цепляясь за Искру, как за последний осколочек своего рода, как за то единственное, что все еще связывало меня с домом, с шассами, за то, что напоминало мне о том, что я все-таки змеелюдка. Что человечья оболочка – лишь притворство, а живет во мне золотая змея с янтарным гребнем, которая выстоит, выдержит там, где человек сломается, падет на колени и откажется продолжать путь. Вот только чтобы переродиться внутренне, мне надо было распрощаться с прошлым, как со старой, отслужившей свой срок и потому ставшей тесной змеиной шкурой…

Когда слезы закончились, я ощутила себя легкой и пустой, как высушенный на солнце стебель тростника. Болела голова, во рту до сих пор стоял неприятный кислый привкус, но меня слегка отпустило. Мне казалось, что я снова сменила облик, выползла из ветхой кожи, чтобы засиять под солнцем во всем своем обновленном блеске. Что-то во мне изменилось, я это чувствовала, но все никак не могла подобрать этому названия.

– Змейка, – тихо позвал меня Искра, осторожно оглаживая меня по затылку, – что бы ни случилось, пока я жив, я тебя не оставлю.

Я не ответила – лишь повернула голову, чтобы взглянуть в сторону козырька. Там, наверху, сидел Викториан и задумчиво вертел в руках дудочку, похожую на тоненький обломок лунного луча. Инструмент, где не все украшения удачно гармонировали друг с другом, но все же созданный с большим мастерством, знанием дела и хорошей интуицией мастера, который чувствует свое изделие.

Змеелов смотрел на нас с Искрой, и в ореоле его души плескалось сочувствие. Или же жалость. Или то и другое вместе – я не могла определить значение этого переливчатого золотисто-зеленого оттенка, который был точь-в-точь таким же, как тот, который сейчас ярко сиял в ореоле обнимающего меня харлекина.

– Забраться наверх сможете или принести веревку? – деловито поинтересовался Вик, отводя взгляд куда-то в сторону, будто бы вспомнив, что золотые мои глаза видят насквозь не только ночную темноту.

– Сможем, – глухо отозвался Искра, поудобнее беря меня на руки и спокойно переступая через валяющийся на тропе сломанный посох Ровины. Пустой и холодный. Мертвый, как телесная оболочка, которую уже покинула душа. – Ты только отойди с дороги, а то собью ненароком.

– Собьешь, как же, – хмыкнул Викториан, но с тропы все-таки отошел, окончательно пропав из виду.

– Так-то лучше, – едва заметно улыбнулся оборотень, прижимая меня к себе и отступая на шаг назад. – Змейка, обхвати меня за шею. А за деревяшкой твоей я попозже вернусь.

Я послушалась – и железный оборотень в три прыжка взобрался вместе со мной на козырек, где у низкого входа в маленькую пещеру, больше похожую на промоину в песчанике, возникшую из-за зимних дождей, уже были сложены дорожные вещи змеелова. Сам дудочник успел натаскать откуда-то ворох тонких корявых веток, больше похожих на куст с обрубленными корнями. Такие обычно лепятся на скалах в труднодоступных местах, и, глядя на них, остается только гадать, как же крохотное семечко, попавшее в трещину, умудрилось пустить корни и выжить.

Искра осторожно поставил меня на неровную, чуть скошенную в сторону обрыва площадку, торопливо снял рюкзак, к лямкам которого были прицеплены потускневшие ножны с тяжелым мечом, и торопливо скрылся из виду.

– Видать, за один раз все не подобрал, – вздохнул змеелов, отходя к маленькому очагу, наспех сооруженному из камней, где уже стоял смехотворно маленький «шалашик» из веток. – Что у тебя случилось?

Я посмотрела на все еще кровоточащую ладонь. К счастью, дерево посоха не было занозистым – щепка, которая пропорола мне руку, была гладкой и острой, как ошкуренный колышек, а иначе было бы мне развлечение на весь остаток ночи.

Вик чем-то позвенел в сумке, достал небольшую бутылочку, оплетенную бечевкой, плеснул содержимое на ветки и чиркнул спичкой, выуженной из непромокаемого чехла.

– Так-то лучше, – улыбнулся разноглазый, наблюдая за тем, как ярко-рыжее пламя охватывает ветки, покрытые шершавой темно-серой корой. – А то надоело мне сидеть здесь, как слепому котенку, и так уже едва шею не свернул, пока на этот козырек взбирался. Ты к огню-то хоть подойдешь?

А куда я денусь?

Я села на расстеленное одеяло, подальше от костерка и плывущего от него жара, а дудочник протянул мне аккуратно сложенный носовой платок.

– Вытри лицо. И дай мне руку, обработаю хоть. А то на запах крови всякая дрянь сбежаться может, а я бы хотел в эту ночь поспать спокойно.

– Думаешь, завтра не сможешь? – тихо спросила я, послушно протягивая Викториану поцарапанную ладонь и шумно сморкаясь в предложенный платок.

– Неизвестно еще, наступит ли для меня или тебя завтрашняя ночь, – снисходительно пояснил змеелов, щедро поливая мне протянутую ладонь тем же остро пахнущим снадобьем, которое перед этим плеснул в огонь, чтобы горело получше и пожарче. Царапину сразу же нестерпимо зажгло и защипало, я вскрикнула и попыталась вытереть ладонь о юбку, но Вик держал меня за запястье крепко, как клещами.

– Пощиплет и перестанет, зато ранка не воспалится, – серьезно произнес дудочник, все еще держа меня за руку. – И кровотечение остановится. Потерпи немного, ты же не маленькая девочка.

– А заранее не мог предупредить? – сквозь зубы выдохнула я, чувствуя, как боль и в самом деле отступает, а выступившая на открытой царапине белая пена стала бледно-розовой и подсохла, став похожей на кашицу из лечебных трав.

– Тебе стало бы не так больно от моего предупреждения? – резонно заметил Вик, доставая из сумки тонкую полоску белой ткани и начиная аккуратно заматывать мою ладонь. – Сомневаюсь.

– Вот и я сомневаюсь, – пророкотал совсем рядом неслышно подошедший Искра, кладя на одеяло передо мной сломанный посох, кое-как перетянутый в двух местах бечевкой и садясь рядом. Штаны он все-таки надел, как и обувь, но этим и ограничился. – Что делать будем? От погони мы вроде как ушли, до цели, как я понимаю, нам рукой подать. Змейка, ты как собралась эту дрянь из города выкуривать? Я присмотрелся – поселение там немаленькое, я б сказал. Даже очень-очень большое, еще больше, чем Загряда. Как ты найдешь там эту тварь? Или просто хочешь попробовать ее выманить с помощью дудочки змеелова?

– Выманить – не выманим, разве что отвлечем, – вздохнул змеелов, затягивая аккуратный узелок на кончиках бинта и с явной неохотой выпуская мою ладонь. – Для Госпожи Загряды моя дудочка была все равно что комариный писк – раздражает настолько, что хочется побыстрее прихлопнуть источник этого мерзкого звука, но вряд ли оно ради такого сомнительного удовольствия стало бы покидать город. К тому же я читал донесение, поступившее в Орден Змееловов о том, сколько людей погибло и сколько пропало без вести во время того события в городе. Подозреваю, что некоторые просто ушли по твоей колдовской дороге в светлое будущее подальше от этого кошмара, но и без них жертв было много. Хочешь повторить этот великий подвиг, только на этот раз вывести людей заранее? Думаешь, тебя послушают?