11/22/63 - Кинг Стивен - Страница 15

– Чушь собачья. Ты молод. Если тебя не собьет такси или не свалит инфаркт, ты проживешь достаточно долго, чтобы узнать, как все обернулось.

Я молчал, глядя на собственные колени, и думал. Эл мне не мешал. Наконец я поднял голову.

– Ты, конечно же, многое прочитал об убийстве и об Освальде.

– Все, до чего смог добраться, дружище.

– Так ты уверен, что это сделал он? Потому что есть тысяча версий заговора. Даже я это знаю. Допустим, я вернусь туда и остановлю его, а какой-то парень уложит Кеннеди выстрелом с Травяного холма, или как он там назывался.

– Травяной бугор. Я практически уверен, что стрелял только Освальд. Версии заговора с самого начала казались бредом, и большинство с годами стало еще бредовей. Взять, к примеру, идею, что стрелял не Освальд, а кто-то похожий на него. В восемьдесят первом году тело эксгумировали и проверили ДНК.

Оказалось, это он. Отвратительный маленький говнюк. – Эл помолчал, потом добавил: – Я с ним встречался, знаешь ли.

Я уставился на него:

– Бред!

– Да, встречался. Он говорил со мной. В Форт-Уорте. Он и Марина – его жена, русская, – приехали в гости к брату Освальда, который жил в Форт-Уорте. Если Ли кого-нибудь и любил, так это своего брата Бобби. Я стоял около забора из штакетника, огораживавшего двор Бобби Освальда. Привалился к телеграфному столбу, курил и делал вид, что читаю газету. Сердце выдавало не меньше двухсот ударов в минуту. Ли и Марина вышли вместе. Она несла Джун, их дочь. Тогда совсем малышку, ей не исполнилось и года. Ребенок спал. Оззи был в брюках цвета хаки, с отутюженными стрелками, но заляпанных грязью, и рубашке а-ля «Лига плюща», с пуговицами на истершемся воротничке. Он уже не стригся как морпех, но волосы отрастил слишком короткие, чтобы за них можно было ухватиться. Марина... святой Иисус, от одного взгляда на нее дух захватывало! Черные волосы, синие глаза, идеальная кожа. Будто чертова кинозвезда. Если попадешь туда, сам все увидишь. Она что-то сказала ему на русском, когда они шли по дорожке. Он ответил. Ответил с улыбкой – и тут же толкнул ее. Она чуть не упала. Ребенок проснулся и заплакал. Все это время Освальд продолжал улыбаться.

– Ты это видел? На самом деле? Ты видел его? – Несмотря на мое собственное путешествие в прошлое, я процентов на пятьдесят верил, что рассказ Эла – чистая выдумка или намеренная ложь.

– Да. Она миновала калитку и прошла дальше, опустив голову, прижимая ребенка к груди, словно меня и не было. Он проследовал за ней, так близко, что я уловил аромат «Олд спайс», которым он брызгался, чтобы скрыть запах пота. Я видел угри, рассыпанные по его носу. Его одежда и обувь, с ободранными мысками и стоптанными каблуками, не оставляли сомнений в том, что у него нет горшка, куда поссать, и окна, чтобы выплеснуть мочу, но, посмотрев ему в лицо, ты понимал: это совершенно не важно. Для него – не важно. Освальд считал себя большой шишкой.

Эл на короткое время задумался, потом покачал головой:

– Нет, беру свои слова обратно. Освальд знал, что он большая шишка. И просто ждал, когда это дойдет до остального мира. Он находился совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки... И не думай, что эта мысль не пришла мне в голову...

– Так почему ты этого не сделал? Почему не закончил погоню и не пристрелил его?

– На глазах у жены и ребенка? Ты смог бы это сделать, Джейк?

Мне не пришлось долго обдумывать вопрос.

– Пожалуй, нет.

– Я тоже не смог. По нескольким причинам. Одна из них – отвращение к тюрьме штата... и к электрическому стулу. Мы же находились на улице, помнишь?

– А-а-а...

– Вот именно. Он улыбался, подходя ко мне. Нагло и самодовольно. Эта улыбка на всех его фотографиях. Так он улыбался и в полицейском участке Далласа, после того как его арестовали за убийство президента и копа-мотоциклиста, попавшегося ему на пути, когда он пытался сбежать. Он спросил меня: «На что смотрим, сэр?» Я ответил: «Ни на что, дружище». Он сказал: «Вот и занимайтесь своим делом».

Марина ждала его дальше, футах в двадцати, укачивала девочку, чтобы та успокоилась и уснула. День выдался чертовски жарким, но Марина повязала голову платком, как делали в те годы многие европейские женщины. Он подошел к ней, схватил за локоть – как коп, а не муж — и говорит: «Pokhoda! Pokhoda![26]» Иди, иди. Она что-то сказала ему, возможно, попросила какое-то время понести ребенка. Это моя догадка, ничего больше. Но он лишь оттолкнул ее со словами: «Pokhoda, сука». Иди, сука. Она пошла. К автобусной остановке. Такие дела.

– Ты говоришь по-русски?

– Нет, у меня хороший слух и есть компьютер. Во всяком случае, здесь.

– Ты видел его позже?

– Только на расстоянии. К тому времени я уже заболел. – Эл улыбнулся. – Такого жареного на открытом огне мяса, как в Форт-Уорте, не найти во всем Техасе, а я не мог его есть. Иногда мир очень жесток. Я пошел к врачу, узнал диагноз, который уже мог бы поставить себе сам, и вернулся в двадцать первый век. В принципе увидел все, что хотел. Тощего парня, бившего жену и дожидавшегося подходящего момента, чтобы стать знаменитым. – Эл наклонился вперед. – Знаешь, каким был человек, изменивший историю Америки? Он напоминал мальчишку, который бросается камнями в других мальчишек, а потом убегает. До того как вступить в Корпус морской пехоты – чтобы стать морпехом, как его брат Бобби, божественный Бобби, – он успел пожить в двух десятках мест, от Нового Орлеана до Нью-Йорка. Его переполняли большие идеи, и он не понимал, почему люди не хотят его слушать. Его это злило, приводило в ярость, но эта стервозная, ханжеская улыбка никогда не сходила с губ Освальда. Знаешь, как его называл Уильям Манчестер?

– Нет. – Я также не знал, кто такой Уильям Манчестер[27].

– Жалкий бродяга. Манчестер обсуждал и все версии заговора, которые пышно расцвели после убийства Кеннеди... И после того, как застрелили самого Освальда. Я хочу сказать, это ты знаешь?

– Естественно. – В моем голосе слышались раздраженные нотки. – Его застрелил какой-то тип по имени Джек Руби. – Хотя, с учетом продемонстрированных мной информационных пробелов, я признавал, что Эл имел право сомневаться в глубине моих познаний.

– По мнению Манчестера, если положить на одну чашу весов убитого президента, а на другую – жалкого бродягу Освальда, чаши не уравновесятся. Никоим образом не уравновесятся. И чтобы придать смерти Кеннеди какую-то значимость, на вторую, чашу надо положить что-то тяжелое. Отсюда и множество версий заговора. Это дело рук мафии – Кеннеди заказал Карлос Марчелло[28]. Или КГБ. Или Кастро, в отместку за попытки ЦРУ убить его отравленными сигарами. До сих пор есть люди, которые верят, что, за убийством стоял Линдон Джонсон, мечтавший стать президентом. Но на поверку... – Эл покачал головой. – Почти наверняка это был Освальд. Ты слышал о бритве Оккама, правда?

Приятно, когда хоть что-то знаешь.

– Это основополагающий принцип, который иногда называют законом минимального действия. Если что-то можно объяснить двумя или несколькими способами, правильным обычно является самое простое объяснение. Так почему ты не убил его позже? Ты тоже служил в морской пехоте. Когда ты узнал, чем болен, почему просто не убил этого ничтожного сукина сына?

– Потому, что девяносто пять процентов уверенности – не сто. Потому, что, при всей его мерзости, у него была семья. Потому, что после ареста Освальд сказал, что его подставили, и я хотел убедиться, что он солгал. Я не думаю, что в этом жестоком мире кто-то может быть в чем-то уверен на все сто процентов, но мне хотелось дойти, скажем, до девяноста восьми. Хотя я не собирался ждать до двадцать второго ноября, а потом останавливать его в Техасском хранилище школьных учебников... Слишком уж рискованно бы все получилось... по одной серьезной причине, о которой я должен тебе рассказать.