Телевидение - Андреев Олег Андреевич - Страница 9

Борясь с собой, Крахмальников начал писать книгу. На первых порах настрочил страниц сорок, но на этом дело застопорилось, потому что он к рукописи возвращался только затем, чтобы исправить уже написанное.

Зазвонил сотовый. Леонид, решив, что это опять Гуровин никак не может найти Алину, резко нажал кнопку, но это был не Яков Иванович.

— Леонид Александрович, это из администрации президента вас беспокоят. Здравствуйте. Не могли бы вы завтра часам к пяти подъехать в Кремль?

Крахмальников замер. Дюкова он считал личным врагом. Тот вел с компанией “Дайвер-ТВ” долгую и беспощадную войну и ухитрился уже почти что разорить медиахолдинг, которому принадлежал “Дайвер”. Он заставлял госканалы лить на “Дайвер” ушаты грязи, — впрочем, они делали это так неумело и топорно, что только прибавляли “Дайверу” популярности. А вот теперь — “вы не могли бы?”.

— Здравствуйте. А по какому поводу? — полудружелюбно ответил Крахмальников.

— Это не телефонный разговор.

— Государственная тайна? — чуть иронично сказал Леонид.

Крахмальников знал, что Дюков вовсе не тупой аппаратчик, что он человек с юмором, и поэтому не слишком рисковал. Он просто проверял, действительно ли дело серьезное. Если не очень, то Дюков сделает вид, что обиделся.

— Строжайший секрет, — откликнулся глава администрации.

Ага, значит, серьезное дело. Вот теперь пора узнать, насколько серьезное.

— Вы, надеюсь, помните, Виктор Витальевич, что я журналист.

— Но вы же не болтун. Опаньки! Даже так.

— Хорошо, я буду.

— Пропуск вам заказан.

— А к кому? К вам?

— Нет, к моему шефу. И телефон отключился.

— Продолжим? — спросил логопед, делавший вид, что не слышит разговора.

Крахмальников спрятал во внутренний карман трубку.

— Из-под топота копыт пыль по полю летит, — проговорил он твердо.

Сегодня будет тяжелый денек, подумал он весело.

Помимо беседы с Гуровиным он должен еще поговорить с женой. Дело в том, что Крахмальников решил разводиться.

Запиликал с повышением тона, как бы требуя немедленно ответить, мобильник. На этот раз это был в самом деле Гуровин.

— Леня, у нас ЧП, — сообщил он.

— Что, Алину не нашли? Или телебашня упала?

— Не по телефону. Сплошные секреты с утра.

— Через час буду, — коротко ответил Крахмальников.

Питер

Склейку закончили к сроку.

"Склейкой” телевизионщики по традиции называют авторский монтаж, который никак не связан с ножницами и клеем, как в старые добрые киношные времена. Сейчас все делается с помощью нескольких видеомагнитофонов или компьютеров.

Результатом получасовой возни с кассетами — приходилось сводить на мастер-магнитофон бетакамовский материал с большой камеры и Серегины дивикамы — явился ролик на десять минут. В Москве его должны еще обработать в АВМ — аппаратной видеомонтажа, насытить перебивками, подправить цвет и выдать в эфир. Валера знал тамошних монтажеров и заранее подготовил им кусочки на выброс, чтоб ребята не остались без работы, а итоговый трехминутный материал включил все: и панораму пожара, и суету оперативников, и его, Балерин, комментарий, и самое главное — горящих лошадей, его коронку. В расчете на профессионализм москвичей Никитин заложил в середине мастер-кассеты и “мину” — первичные наброски о метро.

Все дело было в том, что материал нужно было переправить в Москву без потерь и утечек, так как оба сюжета были суперэксклюзивом. Если бы питерский корпункт имел свою частоту и спутниковую тарелку, проблем бы не возникало. Но “Дайвер” был не настолько богат, чтобы позволить питерцам такую роскошь. Поэтому самые ценные материалы, если позволяло время, кто-то из группы вез в столицу лично. Менее ответственные, но срочные доверяли знакомым проводникам. Самое же срочное, как сегодня, приходилось перегонять через ретрансляторный канал. И тут нужно было держать ухо востро — иногда целые куски их репортажей вдруг без всяких ссылок и оплаты появлялись то на питерском телевидении, то у московских конкурентов, а то и у иностранцев.

Из сегодняшнего ролика самым ценным был именно материал о метро — по нему еще никто не работал, в группе Никитина знали это наверняка: такие вещи не афишируются и им просто повезло, что Чак проезжал мимо. И самим поднимать волну негоже, иначе уже через час на “Северную” слетится вся журналистская братия и метрошники займут круговую оборону. А так Валера рассчитывал сразу после перегонки материала и показа его в утренних новостях на “Дайвер-ТВ” снова первым оказаться в гуще событий.

На Чапыгина он первым делом забежал в отдел координации. Дежурила Галка, что уже было хорошо — когда-то у них был короткий роман, переросший в дружбу.

— Галчонок, какая аппаратная посвободней на перегонку? Горю! — Валера покосился на часы, показывавшие уже четверть десятого.

— С пожаром пленочку припер, потому и горишь? Беги в третью. Там Лева Ильин свои огненные кадры на РТР должен сливать. Если хорошо попросишь, может, он и подвинется — они же позже выйдут.

— Спасибо, — чмокнул Никитин припахивающую табаком щечку и помчался на второй этаж.

Хорошо попросить означало только одно — поделиться своим материалом. Нерасторопный Ильин из местных “Новостей” подрабатывал еще внештатно на РТР и славился своим умением подбирать крошки с чужого стола. Валерий был готов к такому варианту сотрудничества.

— А! Привет ныряльщикам! — блеснул Ильин знанием английского при виде Никитина.

— От такого слышу, — ответил Валерий, имея в виду, что “дайвер” означает не только “ныряльщик”, но и “карманник”. — Пожар гонишь? Сколько минут?

— На треху наскреб. Да и нечего там было снимать — одна милицейско-пожарная тусовка да пламя. А вы там со своим телескопом порядком наловили — я видел.

— Хочешь, панораму дома дам на шесть секунд? А ты меня пропустишь на перегонку.

Глаза у Левы загорелись. Поломавшись чуть-чуть, он снял свой материал, Никитин быстренько прозвонил переадресовку и запустил мастер-кассету. Ильин с завистью поцокивал языком при виде недоступных ему живых кадров. Когда на мониторе до появления кадров о происшествии в метро оставалось полминуты, Валера протянул ему другую кассету — с “отходами”:

— Чего время теряешь? Беги переписывай, пока я не передумал.

Благодарный Лева схватил кассету и помчался в соседнюю аппаратную, так что “закрытый” материал прошел без лишних глаз.

Москва

Казанцев ждал уже двадцать минут. Впрочем, его предупредили, что президент задерживается.

От скуки Саша в который раз перелистывал сегодняшние “Известия”. Смотрел в окно, старался ни о чем не думать. Он бы и насвистывал что-нибудь легкомысленное, если бы это была не резиденция главы государства.

— Через десять минут президент примет вас, — сказал секретарь.

Он мог еще встать и выйти. Да, он бы чувствовал себя трусом, идиотом, тряпкой, но не предателем.

«А кого я, собственно, предаю? — мысленно возмутился он. — Гуровина? Смешно. Леньку Крахмальникова? Ну он боец крепкий, выберется. Я никого не предаю! — внушил он себе. — А Джейн… Джейн уже нет в живых…»

Жена Гарика Джейн заявилась в Россию, никого не предупредив. Просто ранним утром Сашу Казанцева поднял с постели долгий и требовательный звонок в дверь, и когда он открыл, то обнаружил на пороге Джейн. За ее спиной маячил водитель такси с двумя огромными чемоданами в руках.

От неожиданности Саша растерялся.

— Ты что, приехала? — глупо поинтересовался он.

— Нет, — по-русски ответила Джейн, — я тебе просто снюсь.

Она рассмеялась, потрепала по щеке заспанного и совершенно обалдевшего от ее внезапного появления Сашу, по-хозяйски направилась прямо на кухню и принялась распаковывать чемоданы, которые втащил за ней таксист. Покрытый клетчатой клеенкой стол заполнили банки с кофе, какие-то бульоны, конфеты, яркие коробочки и скляночки.

— Зачем это? — спросил Саша. — У нас ведь все есть.