Переселенец - Шаргородский Григорий Константинович - Страница 74

– Хорошо, Ван. Пусть будет так. Но что это меняет? А я ведь могу раскрыть твою сущность. Как думаешь, что сделают верноподданные с императором, чью душу поработил бес?

– Граф, я же просил оставить эти игры. Прежде всего это ударит по Ларе. А этого вы не допустите. Именно поэтому я и не прикажу вас казнить.

– Неужели? – Мои интонации понравились графу, и теперь уже он напоминал старого еврея.

– Вот видите, даже вы согласны, что это глупость. Я не стану брать с вас клятву не искать моего нового тела – все равно будете. Но так уж случилось, что Лару я люблю, а ребенка считаю своим. Без вас ее здесь попросту сожрут. Могут сожрать и с вами, но это уже сомнительно. Поэтому давайте заканчивать с лживыми уверениями. Завтра утром я короную Лару, а к вечеру отправлюсь на юг, со всем войском.

– Ты с ума сошел! Они прорвут оборону и дойдут до княжества! – задергался в путах Гвиери. – Ты все погубишь!

– Это уже не столь важно. По крайней мере для меня. За столичными стенами Лара будет в безопасности, а разменивать ни в чем не повинных жителей южных провинций на княжество мне противно. Вы сами втравили меня в эту игру, так что играть будем до конца. Я не праведник, но совесть у меня есть. У вас, кстати, тоже, как бы вы это ни скрывали. Сатар – красивый город, я постараюсь его защитить, но если не получится, то особо горевать не стану.

Граф хотел еще что-то сказать, но мне было уже не до его откровений.

– Вас сейчас снимут со стены. Постарайтесь выспаться. На вас смотреть больно.

К следующему собеседнику идти было недалеко – он находился во второй камере справа.

В отличие от Гвиери канцлер империи маркиз Сарас Кольно находился в тюрьме уже почти неделю, попав сюда сразу после объявления помолвки. Его шикарный костюм пришел в полную негодность, несмотря на то что Горбун создал в камере неплохие условия. По крайней мере, если сравнивать с другими заключенными в обычных тюрьмах империи…

Немного склонный к полноте, но явно борющийся с лишним весом дворянин с мягкими чертами лица и шикарной вьющейся шевелюрой. Старость уже начала менять его облик, о чем говорили и морщины, и серебряные ниточки в волосах. Он не имел ни волевого рыцарского подбородка, ни косой сажени в плечах, но был умен и хитер, за что и получил должность канцлера империи.

Меня он встретил настороженно, но с койки поднялся и даже поклонился.

– Пришли лично объявить приговор, ваше императорское величество?

– Можно сказать и так. Участь твоя тяжела, будешь и дальше тащить канцлерскую лямку. – Он сначала не поверил, а потом посчитал, что это какое-то издевательство. Но его подозрения были развеяны следующим вопросом: – Как думаешь, почему я не отрубил тебе голову?

– Потому что три месяца назад я сказал «нет», хоть потом и согласился. Вы решили простить всех участников заговора? – спросил маркиз, явно намекая, что император тоже входил в круг заговорщиков.

– Нет, так повезло тебе одному. Остальные пойдут на плаху, а я покину вас меньше чем через две недели. А может, и раньше.

Сарас Кольно потупил взгляд, но явно не потому, что скорбел об участи тех, с кем делил высшую власть в империи. Герцог Ладау Несвед был его родным братом, но я точно знал, что он ненавидит его больше всех своих врагов, вместе взятых, и плакать не станет.

– Приводи себя в порядок – и ко мне в кабинет. Собери всех, кого нужно. Завтра мы должны успеть не только короновать императрицу, но и выступить в поход на юг. Спать нам некогда, к тому же у тебя был шикарный отпуск, так что должен был отдохнуть. – Моя шутка вызвала лишь кривую улыбку на полных губах, но было видно, что маркиз едва ли не прыгает от радости.

Как мало нужно человеку для счастья.

Когда мы вернулись обратно в Палаты Зимы, там помимо отряда гвардейцев находился главный распорядитель дворца с увесистой сумкой на плече и некто в форме городского стражника, отличием которой был шлем, хорошо закрывающий лицо.

Одним витиеватым жестом я позвал обоих с собой и остановил дернувшихся следом гвардейцев.

– Деньги, – коротко обратился я к распорядителю.

Невысокого роста невзрачный человек, одетый в дорогую ливрею, начал выкладывать на стол тяжелые кошели. По его виду было понятно, что он хочет что-то спросить, но ночь была безумной и от страха все вопросы буквально застревали в его горле.

– Сколько здесь? – Я небрежно ткнул пальцем в кошель.

– Двести алмазных империалов, ваше величество, больше в дворцовой казне нет. Нужно вызывать нового главу казначейства, но…

– Этого достаточно, – отмахнулся я, отпуская вконец перепуганного человека.

Этого было действительного достаточно. Алмазный империал весил граммов пятьдесят, двести штук – около десяти килограммов. Да и вообще сумма немаленькая. Почти восемь тысяч обычных империалов.

Все было упаковано в десять мешочков. Я взял пять из них и направился в сторону комнаты с Ургеном.

– Маркиз, следуйте за мной. Нам есть что обсудить.

Профессор встретил человека в форме стражника весьма настороженно и даже шагнул назад, в глубь комнаты.

– Профессор, знакомьтесь, это маркиз Кардей. Маркиз, представляю вам профессора Ургена.

Маркиз решительным жестом снял шлем и поклонился профессору. Меня же, как истинный революционер, он продолжал игнорировать.

Савату Кардею было лет тридцать, но печать юношеского идеализма так и не покинула его лица. Орлиный профиль, густые каштановые волосы над упрямыми черными глазами давали общий образ довольно привлекательно для дам мужчины, особенно учитывая ореол таинственности борца за «что-то там». Статью Сават не вышел, зато был подвижен и жилист.

– Маркиз, у меня к вам есть интересное предложение, которое сделает вас свободнее и богаче на сто бриллиантовых империалов. – Местный Робин Гуд тут же напрягся, и я поспешил его успокоить. – При этом не придется поступаться принципами и кого-либо предавать.

В глазах не очень говорливого собеседника я заметил искренний скепсис. В принципе он был прав: богатство и в моем мире, и в его – просто так не давалось, и чаще всего ценой была именно подлость и предательство.

– Вам необходимо доставить профессора к больному юноше, помочь им добраться до уединенного места по вашему усмотрению и обеспечить защиту, пока будет идти лечение.

– И все? – наконец-то заговорил маркиз.

– Нет, конечно, – не удержался я, чтобы не подразнить собеседника. – Вас могут попытаться ограбить или даже убить. Также могут не отдать больного, но на объяснения нет времени, и если нужно, юношу придется отобрать силой.

– Почему я? – Маркиз нравился мне все больше и больше. Как бы сказал одессит: «Он говорит мало, но он говорить смачно».

– Потому что из всех, кого я знаю, ваша честность вызывает у меня наименьшие сомнения. К тому же тайны лучше всего хранятся в глухих лесах.

По глазам благородного разбойника было видно, как сомнения и предположения проносятся в его мозгу подобно стайке стрижей, но ни одного из них он не доверил языку.

– Я согласен.

– Хорошо, у вас есть связи в городе?

Маркиз опять напрягся, подозревая, что весь этот хоровод был организован для выявления его связей в городе.

Да что же ты такой пугливый!

– Просто скажите – сможете ли самостоятельно покинуть столицу?

– Да, если окажусь за пределами дворца.

– Прекрасно. Тогда забирайте деньги. – Я выложил мешочки на журнальный столик. – И уходите с профессором по тайному ходу. До конца не ходите, а сверните в последнее ответвление, оно выведет вас к хозяйственным постройкам.

Чтобы вновь открыть тайный ход, мне сначала пришлось опустить стопорный рычаг, а затем еще один. В результате одна из тонких занавесей на стенах заколебалась от сквозняка.

В этот момент Ургена затрясло по-настоящему. Он наконец-то осознал, что его ждет в будущем. Но это все же лучше, чем смерть, что я и попытался донести до его испуганного сознания:

– Профессор, у нас есть реальный шанс выжить, но только если мы оба будем действовать с умом. Что делать, вы знаете лучше меня. Маркизу доверяйте полностью: другого выхода у нас все равно нет, а сомнения могут лишь испортить дело. Идите, и да поможет вам ваш святой Герберт.