Книжная лавка близ площади Этуаль(изд.1966) - Кальма Н. - Страница 36

— Для кого, может, и милая, а для меня так довольно противная, проворчал Андре. — Ну ладно, довольно трепаться, давайте, чего вы там настряпали. Мне ехать пора.

Андре явно рисовался перед сестрой своей деловитостью и доверием, которое оказывали ему взрослые.

Арлетт не выдержала:

— О папа, а я?..

— Что тебе? — обернулся к ней Келлер.

— Папа, а я что? Разве я не могу тоже делать что-то, помогать, как Андре?

— Но ты же учишься в школе.

— Школа? Кто сейчас всерьез думает о школе? Я говорю не об этом. Я тоже хочу участвовать в ваших делах. Я тоже могу ездить на велосипеде, выполнять поручения. И я ничего не побоюсь.

У Арлетт был решительный вид. За те несколько минут, что она провела здесь, в подвале, с русскими, о которых знала до сих пор только по книжкам да по военным сводкам, все вдруг предстало перед ней в новом свете. Слова "Сопротивление", "листовки", "подпольная типография", известные лишь понаслышке, внезапно обрели плоть и кровь, приблизились, стали ощутимо реальными. Так вот кто эти ребята, вот кто ее отец, мать, брат Андре!.. Значит, и они в Сопротивлении! Значит, и те люди, которые приезжали сюда, и даже эта длинноногая девочка-подросток — все делают одно большое, самое нужное сейчас дело! Так неужто же она, Арлетт, останется в стороне?

— Ты еще маленькая для таких поручений! — донесся до нее голос отца. — Да и мама будет против.

— Мама? Мама не будет против, ручаюсь. Мама знает, что я все могу, все понимаю! — Арлетт нахмурилась.

— В самом деле, Жан-Пьер, почему бы не приспособить вашу Арлетт к работе? — вмешался вдруг Даня. — Она могла бы, например, стать отличной связной, ездить в Париж, передавать что нужно товарищам. Да мало ли что может сделать полезного Арлетт. Полиции и в голову не придет, что девчурка помогает подпольной организации.

Арлетт с благодарностью посмотрела на своего защитника.

— А когда нам будет разрешено появиться на свет из этого подвала, мы сможем брать ее с собой, — продолжал Даня. — Отличная будет маскировка: полиция никак не заподозрит приличных юношей, которые ведут, скажем, младшую сестренку в школу или в кино.

— Эге, здорово же ты идеализируешь нашу полицию и бошей, Дени! проворчал Келлер. — Знаешь, они с превеликим удовольствием уничтожают даже детей. — Он обратился к Арлетт: — Подумаем. Поговорим с мамой. Может, ты и правда сможешь кое в чем помочь.

Арлетт в восторге подскочила к отцу и звонко чмокнула его в пухлую щеку.

— Но помни: это не игра. И дело идет не только о нас и наших жизнях. Дело идет о многих людях, — сурово добавил Келлер.

4. ТАЙНЫЕ БОЙЦЫ

На бульварах каштаны выбросили первые свечки. В садах крепко пахнет травой, свежими почками, теплой землей. Солнце золотыми яблоками падает на дорожки. В Париже весна. В Париже продают фиалки и крокусы. В Люксембургском саду, в Булонском лесу бегают еще не загорелые ребятишки, галдят, как грачи, весело и беспорядочно, пускают в фонтанах разноцветные кораблики. А у садовых решеток, там, на улице, где можно только издали любоваться новой травой, где чуть слышно дуновение весны, гуляют со своими детьми еврейские матери. И у матерей и у ребятишек на груди желтые звезды — знаки отверженных. Это немцы велели всем евреям носить желтые звезды и запретили им вход в сады и парки.

О весне и о желтых звездах рассказала Дане и Павлу Николь, приехавшая в Виль-дю-Буа.

— Проклятые! — Даня говорил сквозь зубы. — Когда, когда же наконец мы выйдем отсюда? Когда начнем делать что-то настоящее?!

— Но послушай, Дени, ведь то, что ты и Поль делаете, это тоже очень важно, — попыталась утешить его Николь. — Из ваших листовок люди узнают правду о положении на фронтах, о том, что делается в России, во Франции, в Англии… Если бы не вы, французам патриотам пришлось бы пробавляться враньем бошей.

— О, я и без тебя все понимаю! — с досадой отмахнулся Даня. — Но Гюстав обещал, понимаешь ты, твердо обещал свести нас с нашими советскими товарищами, обещал, что мы скоро сможем выбраться из этого подвала, стать настоящими бойцами!

Николь смущенно замолкла: она-то хорошо понимала нетерпение своего друга. Особенно теперь, когда такой напряженной стала жизнь, когда каждый день приносил известия о какой-нибудь "акции". То на станции метро убивали эсэсовского офицера, то бесследно исчезал немецкий патруль, то в колонну нацистских солдат бросали бомбу. Сопротивление росло. В него вливались рабочие, студенты, врачи, ученые, священники. Подпольщики наладили связь с французской полицией, начали добывать через жандармов бланки документов и фальшивые продовольственные карточки.

— Все, все что-то делают, борются, а мы отсиживаемся и вправду как крысы, в подвале! — кипел Даня.

Глядя на него, и Павел стал возмущаться, требовать, чтоб их наконец выпустили "на волю" (Павел уже начинал немножко объясняться по-французски).

— Ага, не терпится лезть под пули! — проворчал Келлер, застав обоих русских в унылом разговоре с Николь. — Что ж, значит, здешней работки вам недостаточно? Недостаточно все мы, по-вашему, рискуем головой? И она, — он ткнул пальцем в Николь, — когда привозит восковки… И мы с Андре и Фабьен, когда доставляем в город отпечатанные листы… И Арлетт, которая достает бумагу и краски и ездит с поручениями к товарищам? И наши люди, которые расклеивают и разбрасывают по всему Парижу листовки? И вы оба, печатающие их, — разве вам не довольно риска, опасности, напряжения? Кругом ходят немецкие патрули, рядом — немецкая дорога, в лавке у меня то и дело боши, а вам все мало? Эх вы, мушкетеры несчастные! Да знаете ли, что в одном будничном дне наших людей, может, больше героизма, чем в самой приключенческой кинокартине! — И Жан-Пьер с таким негодованием посмотрел на обоих русских, что те невольно потупились.

— Ну да, ну да, вы, конечно, правы, Жан-Пьер, но поймите и нас, горячо начал Даня. — Каждый день мы печатаем листовки о победах над гитлеровцами. Наши войска там, в Советском Союзе, освобождают целые города, немцев прогнали из Курска, Краснодара, Ростова. Здесь, в Париже, да и по всей Франции люди тоже сражаются с фашистами, бросают бомбы, уничтожают врагов. А мы что? Печатать листовки — да это могут делать и Андре с Арлетт. Мы их научим, если уж на то пошло, быстро научим!

— Мы хотим уйти отсюда, чтобы драться! — подхватил Павел. — Воевать хотим!

— Тра-та-та! Драться? Воевать? Но для этого нужно иметь то, чем воюют, — усмехнулся Келлер. — У наших почти нет оружия. Лондон говорит возвышенные слова о долге патриотов, а о том, чтоб снабдить патриотов револьверами и пулями, помалкивает.

— Вы только выпустите нас, а уж оружие мы себе сами добудем, подмигнул Павел. — У каждого жандарма, у каждого полицейского пистолет… Просто руки чешутся! — Он опять подмигнул. — Я это дело еще в лагере освоил.

— Вот как? — Келлер присвистнул. — А ты, оказывается, лихой парень, Поль!

— А как же! — Павел гордо выпятил грудь.

— Хоть ты и лихой, а не подумал, что будет со всеми нами, если ты пойдешь "раздевать" жандарма и вдруг попадешься, — продолжал Келлер. Это, сынок, не так просто, как тебе кажется. И потом, на каждое такое дело нужно разрешение старших.

Павел сделал гримасу:

— Разрешение?

— Да-да, — кивнул Жан-Пьер. — Для начала я попробую поговорить с Гюставом. Только сейчас он, кажется, очень занят. — И, кивнув на прощание Николь, Жан-Пьер ушел.

Даня и Павел бросились расспрашивать Николь, чем именно занят Гюстав. Однако длинноногая оказалась на редкость необщительной.

— Почем я знаю? Гюстав ни мне, ни Жермен не докладывает о своих делах.

— А если бы докладывал, ты рассказала бы нам? — напрямик спросил ее Павел.

В ответ Николь только пожала худенькими плечами.

Уже много дней Гюстав не появлялся в книжной лавке сестер Лавинь. Жермен начала тревожиться, не попался ли он гестапо.